Время меча - Нестеренко Юрий Леонидович - Страница 34

Однако столь поспешное оставление позиции — более поспешное, чем ожидал начавший его Эйрих, в результате едва не отставший вместе с Элиной — не было результатом паники; то был заранее отработанный тактический прием. Тарсунцы радостно хлынули на стену, но дальше им дороги не было: проход в каждую из башен был перекрыт тяжелым бревном, из-за которого стреляли лучники и торчали острые копья. Другие лучники меж тем уже стояли внизу, внутри крепости, и расстреливали тарсунцев, которым внутренняя сторона стены не предоставляла никакого укрытия.

Атакующие попытались было взять штурмом хоть одну из башен, но это было безнадежно: ширина стены позволяла атаковать проход не более чем двоим одновременно, в то время как их в упор били из луков и копьями, а мощное бревно не позволяло навалиться массой, когда мертвые служат щитом давящим сзади живым. Немыслимо было также и перетащить через стену лестницы и спуститься по ним внутрь города, где уже поджидали чекневцы; они бы даже не позволили тарсунцам достичь земли — лестницы, переброшенные на эту сторону, были бы просто выбиты из-под атакующих. Меж тем новые тарсунцы еще лезли по инерции на стену, делая толпу все более плотной, к вящей радости лучников.

В конечном счете, потоптавшись растерянно на стене и потеряв за несколько минут почти сотню бойцов, тарсунцы вынуждены были отступить. Пехота поспешно отошла к лесу вместе со своими лучниками, сопровождаемая стрелами со стен и насмешливыми криками чекневцев, состоявшими по большей части из слов, которым Эйрих Элину не учил.

Так обстояли дела на севере. На юге защитники города отбили все попытки тарсунцев влезть на стену. Наибольших успехов нападавшие достигли на западе; здесь им удалось утвердиться на стене сразу в нескольких местах и перебить отрезанных от башен защитников. Но дальше они оказались в той же ловушке, что и их северные товарищи. Однако командир западных, должно быть, предвидел такую возможность, потому что его бойцы попытались спуститься в город не по лестницам, а по веревкам. Но им было просто некуда приземлиться — снизу их встречал лес копий. Тем не менее, тарсунцы не сдавались и попытались решить проблему, сбрасывая на копья трупы оставшихся на стене чекневцев и своих убитых лучниками товарищей. Чекневцы, однако, стояли под стеной не сгрудившись, а достаточно свободно, и им, как правило, хватало ловкости увернуться от мертвого и тут же встретить копьем живого. Все же некоторым тарсунцам удалось спуститься и продолжить бой на земле; но, окруженные со всех сторон, они не смогли развить успех и были перебиты. Больше всего хлопот защитникам доставил тот самый богатырь, что воодушевил своих товарищей в начале боя; даже когда пали все, кто спустился вместе с ним, он продолжал ломиться сквозь ряды чекневцев, словно разъяренный медведь, подминающий охотников, с ног до головы покрытый своей и чужой кровью, с тяжелым мечом в одной руке и топором в другой. Он сумел пробиться к воротам, но открыть их все же не смог; вцепившись в засов, он вынужден был выпустить меч и был окончательно изрублен. Его подвиг вдохновил тарсунцев на продолжение захлебнувшегося было штурма; казалось, что победа близка, и все новые бойцы переправлялись через стену. Однако с каждой минутой внизу собиралось все больше чекневских копейщиков и мечников, и атаковавшим так и не удалось захватить плацдарм у стены, куда можно было бы переправить силы, достаточные для захвата ворот изнутри. В конечном итоге, понеся большие потери и узнав, что на других направлениях атака давно отбита, тарсунцы отступили и здесь.

Таким образом, город выдержал первый штурм. Чекневцы, кто весело, кто устало, поздравляли друг друга, хлопали по спинам, утирали кровь и пот и жадными глотками пили холодную воду из ковшей. Кто-то, стараясь не морщиться, перевязывал легкие раны, кто-то, скептически осмотрев иззубренный меч и побитый доспех, ворошил мертвых врагов на предмет подходящих трофеев. Брать у своих покойников не позволял обычай; луситские верования предписывали хоронить доблестно бившегося воина в его броне и с его оружием. Элина едва сдержала возмущение, узнав о подобной глупости. На Западе, правда, тоже случалось, что именной меч прославленного рыцаря хоронили вместе с ним — при условии, что у него не осталось наследников; но ведь то касалось легендарных героев, а не простых солдат. «Похоже, эта страна чересчур богата металлом», — пробурчала графиня. Интересно, что такое отношение к своим мертвецам не помешало тарсунцам сбрасывать их на чекневские копья; впрочем, тут не было противоречия — если живой боец подставляет свою плоть под вражеское железо ради победы своих, почему то же не делать и мертвому?

Еще до того, как тарсунцы отступились от западной стены, прекратили обстрел катапульты: запасы снарядов с горючим составом были не бесконечны. Им так и не удалось поджечь городские укрепления, однако в самом городе пожары по-прежнему полыхали, и кое-где огонь уже перекинулся на соседние строения. В иных местах жители, бросив тщетные попытки спасти уже охваченные пламенем дома, активно поливали водой соседние, в надежде уберечь хоть их. Некоторые пожары удалось уже потушить, или же они гасли сами, сожрав всю доступную пищу. В целом было похоже, что восточной части города не избежать серьезного урона, но на Чекнев в целом огонь не распространится.

В огне погибло около полутора десятков человек, в основном старики и дети. Чекневское войско потеряло 68 бойцов, включая серьезно раненых (в том числе погибли пятеро западных наемников). Потери противника оказались почти вшестеро больше. Однако тарсунская дружина все еще численно превосходила чекневскую, и было вполне очевидно, что за первым штурмом последует второй.

Тарсунцы, однако, не торопились. Победа дорогой ценой их не устраивала

— ведь это была лишь первая их битва в борьбе за Крислав. Требовалось дать войску отдых и выработать новую тактику.

Пасмурный день сменился хмурым вечером, а новой атаки все не было. Вряд ли следовало ожидать ее ночью — в темноте слишком легко перепутать своих и чужих, и даже если нападающие ворвутся в город, им будет весьма затруднительно ориентироваться среди его беспорядочно разбросанных домов, не выстроенных, как на Западе, плотными рядами. Поэтому с наступлением темноты на страже остались только дозорные. На башнях и стенах горели факелы, дозорные (держась подальше от источников света, чтобы не служить мишенью лучникам) вглядывались и вслушивались во мрак, готовясь поднять тревогу при первых признаках приближения вражеских лазутчиков.

Элина, Эйрих и другие бойцы их отряда спали на сей раз в каком-то сарае, который был хорош тем, что находился возле самой башни, что позволяло быстро занять места по тревоге. Ночью Элина слышала какой-то шум и крики издалека, но сигнала тревоги не было, и она рассудила, что разумнее всего спать, пока дают.

Утром выяснилось, что ночью чекневцы предприняли дерзкую вылазку. Дюжина их, с ног до головы вымазанных сажей, спустилась по веревке с восточной стены наружу — если бы пришлось выпускать их через ворота, тарсунцы почти наверняка бы это заметили — и прокралась вдоль берега к стоявшей выше всех по течению ладье. Без единого вспеска они подплыли в ледяной воде к кораблю, держа над головой кожаные свертки; в свертках были фитили, пропитанные маслом, и огнива. Каждый фитиль сидел на заостренной металлической пластине; эти пластины диверсанты воткнули между изогнутыми досками бортов, и пока одни перерезали ножами якорные канаты, другие подожгли фитили. Надо отдать чекневцам должное — хотя тарсунцы, разумеется, и выставили на ночь на палубе часовых, те слишком поздно заметили неладное. А диверсанты, не удовлетворившись сделанным, полезли по обрезанным канатам на палубу, чтобы помешать команде тушить огонь. Бой был неравным, высыпавшие наверх по тревоге тарсунцы превосходили диверсантов числом и вооружением, и все же чекневцам (большинству из них — ценой своей жизни) удалось выиграть достаточно времени, чтобы просмоленый корпус корабля загорелся уже основательно. Расчет был на то, что дрейфующее по течению судно столкнется со следующей ладьей и подожжет и ее; и если якорные канаты второго корабля выдержат удар, то уж точно не выдержат пламени, и так эта эстафета огненной смерти будет передана далее и далее…