Тревожная кнопка - Кивинов Андрей Владимирович - Страница 4

— Ну фильм-то про что был, помнишь? Про бунт машин.

В кино его затащила она. Поспорили однажды о какой-то ерунде. Условились, что в случае Колиного проигрыша он ведет ее на блокбастер. Он проиграл. Но, увы, культпоход в кино ограничился именно кино. Никаких поползновений с мужской стороны, никаких мест для поцелуев. Чисто по-пионерски. Даже до квартиры не проводил. И не потому, что сюжет оказался не про любовь.

— Ты в холодильниках разбираешься?

В холодильниках, если верить подруге-коллеге Ольге Гориной, Бойков разбирался.

— Ну так…

— Может, посмотришь?

— Да там просто все, — Коля даже не попытался притормозить, — внутри колесико. Скорей всего, оно на максимуме. Поверни на пару отделений против часовой стрелки — и никаких проблем.

— А если там нет колесика?

— Тогда это не холодильник, а микроволновка… Ха-ха-ха…

«Гад, гад, гад!!!»

Неприятно, когда тебя унижают, а ответить невозможно. Вдвойне обидно, если унижают в присутствии коллектива, используя при этом обороты, запрещенные с недавнего времени к употреблению в медийном пространстве.

Анатолий Сергеевич Сычев, начальник территориального отдела полиции, человек с походкой пингвина, упомянутые обороты уважал и с удовольствием употреблял по любому поводу и без. А уж если отчитывал подчиненного, то совершенно забывал про цензуру. У нас здесь не светский раут, не телешоу и не пресс-центр, у нас — рабочий кабинет. И плевать — есть коллектив или нет, хорошо тебе или плохо. Накосячил — получай с оттяжечкой!

Упомянутую походку он унаследовал от прадеда, якобы покорявшего Антарктиду и долгое время жившего среди императорских пингвинов. Да, похоже, не только походку. Когда Анатолий Сергеевич волновался или отчитывал подчиненных, непроизвольно хлопал руками по бедрам, словно пингвин крыльями. А нос с горбинкой, похожий на клюв, окончательно добивал имидж руководителя.

Объект начальственного гнева — молодой участковый инспектор Сережа Михалев, стоявший перед Сычевым, искренне не понимал, в чем его вина. Он съездил в больницу, откуда в отдел пришла телефонограмма о получении гражданином легких увечий. Поговорил с потерпевшим мужиком, записал объяснение, взял заявление, справку уточненного диагноза. Доложил… А теперь его имеют в хвост и в гриву, да еще в присутствии коллег.

— А чего я не так сделал-то?

— А ты еще не понял?! Запомни, милый мой, — Сычев кончиком галстука вытер слюну с подбородка, — прежде чем брать с человека заявление, поинтересуйся, чего он хочет. Спросил?

— Так там грабеж! По любому пришлось бы брать.

— Да что ты говоришь?! А если он от любовницы шел, и ему эти уголовные дела как серпом по бубенцам… Или, вообще, в курсе, кто его грабанул… Эх… А нам глухарь по тяжкому! Да еще перед итоговым совещанием за квартал!

— Если б не хотел, не написал бы…

Аргумент не прошел. Крылья в очередной раз стукнули по бедрам.

— А вы-то что не подсказали? — Пингвин перевел строгий взгляд на сидящих возле стены коллег Михалева — работающих с Сергеем на опорном пункте участковых Сапрыкина и Машкова.

— Так думали, Серега знает, — буркнул последний, вечно хмурый майор, напоминавший профессора Мориарти из отечественного фильма, — не первая же телефонограмма.

— Знает… Если вместо службы халтурить, то скоро свое звание забудешь!.. Кто, вообще, этот потерпевший? — Грозный клюв снова повернулся в сторону Михалева.

— Работяга… Строитель. Срубы делает, бани.

— Значит, дерево, — заключил шеф, — иди, как хочешь с ним договаривайся, но чтобы глухаря нам не было.

— Анатолий Сергеевич, а почему мне материал?

— А кому?!

— Операм… Тут же без лица… Неочевидное.

— Ты напортачил, а операм разгребать? Нет уж, милый мой! Сам давай! Завтра же поезжай в больницу! Садись.

Сергей опустился на стул. Он, конечно, уже разбирался с подобными материалами. Но все они были «с лицами». Муж жену побьет или сосед соседа. Всё очевидно. И вчера, передавая ему материал, дежурный сказал, что мужик знает, кто его отдубасил. Потом выяснилось, что девочка из приемного покоя больницы напутала. А мужика банально ограбили в подворотне неизвестные, когда он шел домой с парковки. Отобрали бумажник, мобильник, часы… Никого не запомнил. «Двое. Молодые, здоровые…» Отличные приметы! Ни у кого таких нет! Очнулся в «скорой», вызванной сочувствующими гражданами, не прошедшими мимо. Диагноз болезненный — перелом ребер, сотрясение мозга, ушиб мягких тканей. Никакого алкоголя в крови, никакой травки в моче.

И что должен был сделать Сергей? Спросить у ограбленного: «А что вы, собственно, хотите? И не желаете ли написать, что нечаянно упали?» Ага. Чтоб потом прокуратура спросила у него самого — а почему вы, товарищ участковый, занимаетесь укрывательством преступлений? Присесть захотели?

А спросить могут. Проверяют по любой ерунде, потерпевшим звонят. Время нынче либеральное и реформаторское.

С другой стороны, Сычева не пошлешь и не заявишь: «Закон превыше всего!» Завтра же снимет с очереди на жилье. Вот и весь закон. А Сережа ради жилплощади в участковые и шел. Других вариантов получить свой угол для него не существовало.

Значит, придется тащиться в больничку и обрабатывать работягу, рискуя заработать уголовную статью. Либо быстро найти грабителей, что с учетом обстоятельств так же реально, как отыскать на своем участке гробницу фараона.

Как в любом отечественном учреждении, большинство серьезных вопросов в отделе собственной безопасности города Юрьевска решалось в курилке. Производственные, личные и бытовые. Тем более что курилка располагалась во дворе, гарантируя относительную конфиденциальность разговора. И, даже если сотрудники не гробили себя никотином и продуктами горения, все равно приходили сюда — под табличку «Места для самоубийц». Прежнюю табличку «Место для курения» убрали после введения антитабачного закона.

Удачливый маркетолог Светлана Юрьевна Родионова сразу после возвращения направилась в этот заветный уголок, хотя не курила. Вызвонила по мобильнику подругу Ольгу Горину, оторвав ее от производственной гимнастики для пальцев.

— Не получилось с холодильником, — посетовала разведчица, едва Ольга Андреевна присела на лавочку, — не знаешь, он что-нибудь еще умеет? Или что любит? Бильярд, там, керлинг, футбол.

— Не майся дурью.

— Мне б подходик нащупать. Дальше дело техники. Где слезу пустить, где пошутить, где посочувствовать.

— Подходик, — усмехнулась подруга, как обычно усмехаются старики, глядя на новобранцев, мечтающих поспать, — это ж не стратегия компьютерная. Так бы все друг к другу коды подбирали… Свет, ты еще установку на него сделай и по учетам пробей… Он же тебе не фигурант. Не путай внедрение с жизнью. Ничего хорошего из этого не выйдет, уж поверь… И потом. Я одну вещь заметила. У нас ведь тоже девчонки есть. Свободные и симпатичные. А Колька, притом что бабник, в их сторону даже не смотрит. Я сначала не понимала, а потом их разговор с Чистовым услышала. Случайно. Нехорошо, конечно, но… Только между нами.

— Могила.

— Он принципиально не заводит служебных романов.

— Почему?

— Не догадываешься? Легче рвать отношения. Погулял месяц-другой — надоела, бросил. А когда дама каждый день перед глазами мелькает? Попробуй отшей…

— Так… А зачем отшивать?

— Да он не нагулялся еще. Свет, я понимаю — симпатичный, холостой, не бухает… Но… Не зацикливайся… Такие до пятидесяти не женятся.

Разведчица явно огорчилась от услышанного, но старалась держать себя в руках, а не кататься по земле и рвать волосы, уничтожая новую прическу.

— Да при чем здесь женитьба? Я за него замуж не собираюсь!

Сказано было без удара кулаком по скамейке, но достаточно решительно. Как коммунистом на антирелигиозном митинге: «Бога нет!» Ольга не то чтобы сильно удивилась, но вопрос в ее глазах читался:

— Погоди… Ты, вообще, как к нему относишься?