Томминокеры. Трилогия - Кинг Стивен - Страница 9

Все же та быстрота, с которой вера в возможность этого зародилась в ней…

Бобби поднялась с кресла и вошла в дом. После того как она в последний раз дурачилась с той штукой из леса, она проспала двенадцать часов. Сейчас она хотела знать, ожидает ли ее и на сей раз подобная спячка. А Бог его знает, но ощущения были такие, что из-за усталости она вполне может проспать не меньше.

Оставь эту хреновину в покое. Она опасна.

Но снимая футболку-рубашку она знала, что не сделает этого. По крайней мере не сейчас.

Последствием долгого одиночества, как она убедилась на собственном опыте, — ив чем причина нежелания большинства известных ей людей оставаться наедине с собой даже недолгое время — является усиление внутренних голосов из правого полушария. Чем дольше ты живешь один, тем громче они звучат и сильнее допекают тебя. В то время как критерии рационального сокращаются под гнетом тишины, голоса эти не просто звучат в голове; они требуют к себе внимания. И было чего испугаться и подумать о приближающемся безумии.

Энн убеждена, что об этом придется подумать, — размышляла Бобби, залезая в кровать. Лампа отбрасывала чистый уютный кругляш света на покрывало, но книгу размышлений об истории, написанную ее преподавателем, Бобби забыла на полу. Она продолжала ожидать те болезненные спазмы внизу живота, которые сопровождали нежданно ранние и обильные месячные, но, видно, их время еще не пришло. Как вы понимаете, она не очень-то огорчалась по поводу их отсутствия.

Бобби скрестила руки за головой и уставилась в потолок.

Она думала: Бобби, ты не такая уж сумасшедшая. Тебе кажется, что Гард сломался, а с тобой все в порядке — не признак ли это расшатанных нервов? Это даже имеет название… отречение и подмена. «Я в норме, в все вокруг сходят с ума».

Все верно. Но она была твердо в себе уверена и одно знала наверняка: она была более нормальна, живя в Хэвене, чем в Кливз Майлз и уж тем более Ютике. Проживи Бобби еще немного в Ютике, поблизости от сестры, и она совсем свихнулась бы. Андерсон верила, что Энн считала ее кажущуюся ненормальность необходимым атрибутом ее… ее работы? Нет, сказано слишком приземленно. Пожалуй, ее священной миссии на земле.

Андерсон знала, что в действительности тревожит ее уж никак не быстрота, с которой вера в возможность присутствия здесь летающей тарелки утвердилась в ней. Ощущение уверенности. Ее голова будет ясной, но предстоит борьба с тем, что в устах Энн звучит как «здравомыслие». Поскольку она знала, что нашла в лесу, и это переполняло ее страхом, трепетом и восхищением.

Видишь ли, Энн, малышка Бобби не сошла с ума и ей не придется путешествовать в Стиксвилль; малышка Бобби переехала сюда и стала вполне нормальной. Ненормальность — это ограниченные возможности, Энн, неужели ты не можешь сама понять это? Ненормальность есть отказ следовать общепринятой нити размышлений вместе с присущей им логикой… Это как барьер. Ты понимаешь, о чем я говорю? Нет? Конечно, нет. Не понимаешь и никогда не понимала. А теперь убирайся, Энн. Живи в Ютике и скрипи зубами по ночам, пока не сотрешь их в порошок, и пусть тот, кто достаточно ненормален, чтобы оставаться в пределах досягаемости твоего голоса, будет моим гостем, но уйди из моей головы.

Предмет в земле был космическим кораблем.

Там. И он не был уже погребен слоем почвы. Не думай об Энн, не думай об огнях Лаббока или о том, что ВВС не желают говорить на тему неопознанных летающих объектов. Не думай о колеснице богов, о Бермудском треугольнике или о том, как Илия вознесся на небо в кольце огня. Не думай обо всем этом — сердце правду чует. Это был корабль, потерпевший катастрофу или приземлившийся здесь очень давно — быть может, миллионы лет назад.

О, Боже!

Бобби лежала в кровати со скрещенными за головой руками. Она сама была относительно спокойна, но сердце стучало все сильнее, сильнее, сильнее.

Тогда другой голос, голос ее умершего деда, повторил кое-что из того, что раньше уже говорил голос Энн.

Не трогай это, Бобби. Это может быть опасным.

И та мгновенная вибрация. Предчувствие, удушающее и грозное, что она откопала верхнюю часть стального гроба. Реакция Питера. Слишком рано начавшаяся менструация и тот факт, что прекращалась она здесь, а около того объекта кровь хлестала из нее, как из зарезанной свиньи. Потеря временной ориентации, а потом и 12-часовой сон. И не забудь малыша-бурундучка в лесу. Он совершенно недвусмысленно вонял, но вокруг не было ни одной мухи. Или, если хочешь, на трупике бурундука не было мух.

Ничто из этого дерьма не добавляет ясности. Я признала, что под землей скрыт космический корабль, поскольку, как бы странно это ни звучало, определенная логика в этом есть. Но я не вижу логики в остальном; бусинки раскатываются по столу в разные стороны и теряются. Нанижите их на нитку, и, быть может, я куплю одну из них, во всяком случае, я подумаю об этом.

И опять раздался голос ее деда, властный, значительный; только он один в доме мог присмирить расшалившуюся Энн.

Все это случилось после того, как ты, Бобби, нашла тот предмет в земле. Вот тебе зацепка. Нет. Ее недостаточно.

Достаточно, чтобы сейчас поговорить со своим дедом; уже шестнадцать лет тот лежал в могиле. Но это был именно его голос, голос, несмотря ни на что, преследующий ее даже во сне.

Держись от этого подальше, Бобби. Там опасно… И ты сама тоже это знаешь.

Глава 3

Питер видит свет

1

Она заметила какую-то перемену в Питере, однако была не способна конкретно определить, в чем эта перемена заключалась. Когда Андерсон проснулась на следующее утро (как обычно, в девять часов), это привлекло ее внимание почти сразу.

Она стояла за разделочным столиком, разминая в старой красной миске Питера консервы «Грэви Трэйн». Как обычно, Питер, заслышав стук ложки, приковылял на кухню. «Грэви Трэйн» были относительной новинкой; вплоть до прошлого года пес всегда получал на завтрак «Мясо Гэйнс», а на ужин — полбанки консервированной собачьей еды «Ривал», ну и все остальное, что ему удавалось перехватить на стороне в промежутке. Затем Питер перестал есть «Мясо Гэйнс», и Андерсон потребовался почти месяц, чтобы уяснить, что Питер не капризничает; что оставшимся его зубам просто не осилить твердую сухую пищу. Теперь он ест «Грэви Трэйн», что-то вроде, как ей пришло в голову, яйца-пашот, сваренного в кипятке без скорлупы на завтрак для старика.

Бобби залила консервы теплой водой и стала разминать их старой замусоленной ложкой, которая предназначалась специально для этого. Ну вот: размятые консервы плавают в грязноватой мутной жидкости, которая выглядит как подливка… или же, подумалось Андерсон… как нечто, извлеченное из стока раковины.

— Вот и ты, — сказала Андерсон, повернувшись спиной к раковине, Питер расположился на облюбованном участке линолеума так, что их разделяло порядочное расстояние; это была мера предосторожности: Андерсон могла, попятившись, запнуться за него и отдавить хвост. — Надеюсь, тебе понравится. Что до меня, я думаю…

Она остановилась на полуслове, наклонилась, держа в руках красную миску Питера, так что волосы закрыли один глаз. Андерсон мотнула головой, откидывая их.

— Пит? — она услышала свой голос.

Питер взглянул на нее вопросительно, затем побрел к своей подстилке. В ту же минуту он шумно заработал языком.

Андерсон выпрямилась, не сводя глаз с собаки; как ни странно, она испытала облегчение от того, что Питер отвернул от нее свою морду. В ее памяти ожил голос деда, настойчиво советующий бросить эту затею, ведь это довольно опасно, разве ей мало своих неприятностей?

В одной только этой стране наберется около миллиона человек, которые обратились бы в бегство при одном намеке на опасность такого рода, думала Андерсон. Бог знает, сколько таких людей во всем мире. И это все, что они могут сделать? В чем же причина этой напасти, как вы думаете?