Томминокеры. Трилогия - Кинг Стивен - Страница 73

Я не слышала ничего такого, — подумала она и жадно ухватилась за эту идею. — Я ошиблась, только и всего.

Бобби открыла свой почтовый ящик и вытащила связку писем. Она посмотрела на нее и улыбнулась. Рут увидела, что у нее не хватает нижнего коренного зуба слева и верхнего клыка справа.

— Лучше уехать сейчас, Рут, — мягко сказала она. — Прямо сейчас садись в машину и езжай. Ты со мной не согласна?

Тогда она почувствовала себя уверенно, несмотря на свой страх и раскалывающуюся голову, она была уверена.

— Никогда, — сказала она. — Это мой город. И если ты знаешь, что происходит, скажи другим, которые тоже знают это, чтобы не гнали меня. У меня есть друзья за пределами Хэвена, которые выслушают меня серьезно, как бы безумно ни звучало то, что я скажу. А тебе должно быть стыдно. Это ведь и твой город. Во всяком случае, он всегда был твоим.

На секунду ей показалось, что Бобби выглядит сконфуженной и слегка пристыженной. Потом она радостно улыбнулась, и в ее девчоночьей щербатой улыбке было что-то такое, что напугало Рут больше, чем все остальное. Это была больше рыбья ухмылка, чем человеческая. Рут видела что-то от прежней Бобби в глазах этой женщины и слышала это в ее мыслях, но ничего от Бобби не было в этой ухмылке.

— Как хочешь, Рут, — сказала она. — Все в Хэвене любят тебя, ты знаешь. Я думаю, через неделю или две… ну, через три… ты прекратишь борьбу. Я подумала, что смогу предложить тебе выбор. Раз ты решила остаться, что ж, прекрасно. Через какое-то короткое время тебе будет… очень хорошо.

9

Она заехала в Кудерз за «Тампаксами». Но там не было ничего. Ни «Тампаксов», ни «Модесс», ни «Стэйфри» макси или мини, ни простых подушечек или тампонов.

Надпись, сделанная от руки, гласила: «Следующий завоз будет завтра. Простите за неудобство».

10

15 июля в пятницу начались неполадки с телефоном в ее офисе. Утром в трубке слышалось раздражающе громкое жужжание, которое она и ее абоненты должны были стараться перекричать. К полудню добавился еще и треск. К двум часам из-за этого вообще стало невозможно пользоваться телефоном.

Придя домой, она обнаружила, что в ее телефоне нет вообще никаких звуков. Он умер окончательно и полностью. Она зашла в соседнюю квартиру Фэннин, чтобы позвонить на телефонную станцию. Венди Фэннин пекла хлеб на кухне. Она месила одну порцию теста, а ее миксер работал над другой.

Устало, уже без всякого удивления, Рут заметила, что миксер был включен не в розетку в стене, а в нечто другое, выглядевшее наподобие электронной игры со снятым корпусом. Оно испускало странное излучение, когда Венди сбивала тесто.

— Конечно, проходи и звони, — сказала Венди. — Ты же знаешь,

(уезжай Рут уезжай из Хэвена)

где он стоит, да?

— Да, — сказала она. Сначала она направилась к холлу, потом задержалась. Я заезжала в Кудерз-маркет. Мне нужны были гигиенические салфетки. Но там нет никаких, знаешь.

— Знаю, — Венди улыбнулась, показывая улыбку, в которой зияли три бреши; неделю назад она была без единого изъяна. — Я взяла предпоследнюю коробку. Скоро она закончится. Мы изменимся еще немного, и в этом не будет надобности.

— Неужели? — спросила Рут.

— Ну да, — ответила Венди и отвернулась к своему тесту. Телефон Венди работал отлично. Рут не была этим удивлена. Девушка со станции в Новой Англии, сказала, что мастер будет выслан. Рут поблагодарила ее, а затем Венди Фэннин.

— Пожалуйста, — сказала Венди, улыбаясь. — Все, что тебе нужно, Рут. Все в Хэвене тебя любят, ты же знаешь.

Рут задрожала, несмотря на жару.

Телефонная ремонтная бригада приехала и что-то сделала с телефонным кабелем у дома Рут. Потом телефон проверили. Он работал отлично. Затем они уехали, а через час телефон снова перестал работать.

Тем вечером на улице она чувствовала нарастающий шелест голосов в своем мозгу. Мысли, легкие, как листья под дуновением октябрьского ветра шелестели одна за другой.

(наша Рут мы любим тебя весь Хэвен любит)

(но если уезжаешь уезжай или изменяйся)

(если ты останешься никто не причинит тебе вреда уезжай или оставайся)

(да уезжай или оставайся но оставь нас)

(да оставь нас в покое Рут не вмешивайся дай нам быть дай)

(«превратиться» да дай нам «превратиться» дай нам спокойно «превратиться»)

Она шла медленно, голова пульсировала голосами.

Она заглянула в «Хэвен Ланч». Бич Джерниган, повар в буфете, поднял руку в приветствии. Рут тоже подняла руку в ответ. Его губы двигались, ясно артикулируя слова Вот она идет. Несколько человек за стойкой обернулись и помахали ей. Они улыбались. Она видела бреши на тех местах, где недавно были зубы. Она зашла в Кудерз-маркет. Она зашла в Методистскую церковь. Сейчас пред ней была городская ратуша с часами на квадратной кирпичной башне. Стрелки часов показывали 7.15 — 7.15 летнего вечера, и по всему Хэвену люди будут открывать холодное пиво и включать радио, чтобы услышать голос Неда Мартина и звуки «Марша Ред Соке». Она увидела Бобби Тремэйна и Стефани Кольсон, медленно идущих к окраине города вдоль Девятого шоссе, держась за руки. Они ходили вместе уже четыре года, и удивительно, что Стефани еще не беременна, подумала Рут.

Просто июльский вечер с наступающими сумерками — все нормально.

Ничего не было нормально.

Хилли Браун и Барни Эпплгейт вышли из библиотеки. Младший брат Хилли, маленький Дэвид, плелся за ними, как хвост от бумажного змея. Она попросила посмотреть книги, которые они взяли в библиотеке, и мальчики показали их ей довольно охотно. Только в глазах маленького Дэвида Брауна она увидела нерешительное отражение своей паники… которую она передала ему. То, что она чувствовала его страх и ничего не предприняла, было основной причиной, за что она так корила себя через два дня, когда малыш пропал. Кто-нибудь другой мог бы оправдать себя, сказать:

Ну, у меня хватает своих неприятностей, чтобы еще интересоваться делами Дэвида Брауна. Но она была не из тех женщин, что могут обрести душевный комфорт в таких громких оправданиях. Она почувствовала, что мальчик был в ужасе. Хуже того, она почувствовала его смирение, его уверенность в том, что события уже не остановишь, что они просто будут развиваться так, как предопределен их ход — от плохого к худшему. И как бы в доказательство своей правоты — опля! — Дэвид исчез. И Рут, как и дедушка мальчика, принимала на себя часть вины за это.

От ратуши она повернула домой, сохраняя приятное выражение на лице, несмотря на сверлящую головную боль и испуг. Мысли завихрялись, шелестели и плясали.

(любят тебя Рут)

(ш-ш-ш ш-ш-ш пора спать)

(да пора спать и видеть сны)

(сны о предметах и способах)

(превратиться способах превратиться способах)

Она вошла в дом, заперла за собой дверь, поднялась наверх и зарылась лицом в подушку.

Видеть сны о способах превратиться.

О Боже, как она хотела бы точно знать, что это значило.

Если ты уходишь уходи если остаешься изменяйся.

Конечно, хотела она этого или нет, но это с ней происходило Как бы упорно она ни сопротивлялась, но она тоже превращалась.

(да Рут да)

(спать… видеть сны… думать… превращаться)

(да Рут да)

Эти мысли, шелестящие и инородные, преследовали ее во сне и потом вплетались в темноту. Она легла поперек широкой кровати, полностью одетая, и крепко уснула.

Когда она проснулась, ее тело затекло, но мозг был ясным и свежим. Головная боль рассеялась, как дым. Ее менструация, так странно недостойная и стыдная после того, как она думала, что с этим навсегда покончено, прекратилась. Впервые почти за две недели она себя ощущала. Она примет холодный душ, а затем примется за обдумывание всего этого. Если необходима помощь со стороны — хорошо. Если она должна была провести несколько дней или несколько недель с людьми, думающими, что у нее не все дома, — пусть. Она провела всю жизнь, зарабатывая репутацию здравомыслящего и заслуживающего доверия человека. И насколько же хороша оказалась бы такая репутация, если бы она не смогла убедить людей не воспринимать серьезно все то, что звучит как совершенная глупость?