Крылья - Нестеренко Юрий Леонидович - Страница 2

Так не могло продолжаться бесконечно. Беда должна была случиться — и случилась на третий год. Тогда в деревню пришла Багровая Смерть. Ученые аньйо говорят, что эту страшную болезнь разносят грызуны, которые во множестве расплодились в тот год, но деревенские кумушки, конечно, судили иначе. Они заявили, что во всем виноваты Йаната и ее проклятое отродье. И вот толпа, вооружившись косами и вилами, повалила к маленькому домику у околицы…

Ах да, я же забыла объяснить, за что они меня так ненавидели.

Я привыкла к тому, что это сразу бросается в глаза, но ведь вы не видите меня, а лишь читаете мой рассказ. Так вот, дело в том, что я родилась крылатой.

Такое иногда случается среди аньйо. Очень редко, хотя раньше, говорят, это бывало чаще. Но надо учесть, сколь ко столетий крылатых сжигали на кострах, бывало, что и вместе с матерями, ибо считалось, что крылатые родятся от прелюбодеяния с дьяволом… Теперь, по счастью, пришли иные, просвещенные времена. Прошло уже больше ста лет с тех пор, как Путнуройский Собор признал крылатость обычным уродством, таким же, как горбатость или кривоногость, никак не связанным с нечистой силой; впоследствии один из крылатых, Нуйо из Фаррла, был даже причислен к святым третьего ранга и считается с тех пор покровителем крылатых. А тридцать лет назад ранайский король Аклойат III Добрый даже уравнял крылатых в правах с обычными аньйо. Хотя многие — даже из числа тех, кто сочувствует крылатым и признает, что они не виноваты, что родились такими, — считают, что в этом эдикте уже нет нужды. Ибо успехи медицины сделали операцию по ампутации крыльев почти безопасной — от заражения крови умирает лишь один из десяти; ампутация руки или ноги, к которым порою приходится прибегать на войне, оставляет пациенту меньше шансов. И действительно, сейчас большинство крылатых оперируют прямо во младенчестве, и ничто, кроме небольших, с годами практически исчезающих шрамов на спине уже не напоминает о том, что некогда эти аньйо были не такими, как все. Хотя, конечно, операция, особенно у хорошего хирурга, стоит денег и беднякам она не по карману.

Но маме, несмотря на все трудности с хозяйством, удалось бы наскрести денег на мою операцию. Те же соседи, что позже пришли с вилами и топорами к нашему дому, помогли бы из сочувствия к чужому горю. Не могу не признать, что солидарность сельской общины проявляется не только в травле… Но мама — не захотела. И ее не могли переубедить ни уговоры, ни насмешки.

По правде говоря, большинство тех, кто удаляет крылья своим детям, поступают правильно. Потому что это не крылья, это одно название — жалкие культяпки величиной с ладонь, иногда чуть больше. Толку от них никакого, одна помеха. Но у меня… я родилась с настоящими крыльями. В расправленном состоянии каждое из них в длину больше чем мой рост. Это совсем не создает неудобств при ходьбе или сидении, потому что они очень компактно складываются за спиной, вот разве что лежать на спине подолгу не стоит — крылья затекают, ну так ведь можно лежать на боку или на животе.

И я прекрасно понимаю, почему маме стало жалко резать такие замечательные крылья. Она рассудила, что в крайнем случае я смогу сделать это сама, когда вырасту. И я благодарна ей за это решение.

Хотя эти крылья стали моим проклятием, я бы, наверное, не простила ей, поступи она по-другому.

Да, это замечательные крылья. Ими можно обмахиваться в жару, ими можно прикрыться от дождя или солнца, наконец, когда их расправишь, они просто красивы, что бы там ни утверждали те, кто считает крылатость уродством. Но… самого главного они не могут. Они не могут поднять меня в воздух.

В детстве я верила, что мне просто не хватает тренировки. Ведь когда-то я болталась, как сосиска, держась руками за крепкую ветку и не в силах подтянуться, а потом научилась подтягиваться по многу раз подряд. Вот, наверное, так же и с крыльями… Я размахивала ими часами, до полного изнеможения, я привязывала к ним тяжести… Все тщетно. Крылья поднимают ветер, клубится пыль, я даже чувствую, как при махе вниз часть моего веса исчезает… но только часть, и части этой слишком далеко до целого.

Когда мне было семь лет, я спрыгнула с крыши дома — подо мной были два высоких этажа и чердак (впрочем, о своем городском доме я расскажу чуть позже). Я решила тогда, что не могу взлететь с земли, потому что моим крыльям не хватает маха, оказавшись же в воздухе, я смогу взмахнуть ими на полную амплитуду (я, конечно, еще не знала тогда такого мудреного слова, как «амплитуда»), не боясь зацепить землю. Кстати, это была очень даже неглупая мысль. Менее умной была идея, что раз уж существует такой способ научиться плавать — когда неумеющего просто сталкивают в воду, и он волей-неволей вынужден барахтаться, чтобы не утонуть, то так же можно научиться летать.

По правде говоря, эту идею мне подкинул Ллуйор. Не думаю, что он сделал это со зла — тогда мы действительно были друзьями, и он жутко перепугался, когда я рухнула с крыши на землю, перепугался, пожалуй, даже больше, чем я сама, чувствовавшая в тот момент лишь злость и досаду, которые заглушали даже боль. (Ох, как же трудно рассказывать о себе самой! Вместо того чтобы выстроить все по порядку, тянет говорить о многих вещах одновременно; вот и про Ллуйора я опять забежала вперед. Впрочем, о нем уже скоро; но доскажу сначала про тот свой полет.) По счастью, мне хватило ума прыгать не на камни двора, а в сад; в итоге я подвернула ногу, ушибла в последнем отчаянном взмахе оба крыла, поломала тнуаловые кусты и сама исцарапалась о колючки. Доктор Ваайне сказал, что я легко отделалась, и это в самом деле было так. Ллуйор на моем месте, наверное, сломал бы обе ноги. Моим крыльям не удалось поднять меня в небо, и все же они затормозили падение. Это тогда стало для меня единственным утешением, не позволив угаснуть надежде…

Да, это было непросто — хранить надежду все эти годы, когда, казалось, весь мир объединился против меня. Как я ненавидела школьных учителей, когда они, строго и чуть ли не обвиняюще глядя в мою сторону, цитировали Святое Троекнижие: «Всяка тварь да довольствуется долей своей; птицам дан простор небесный; аньйо же не птица, летать не может, — подчеркивали они голосом, воззрившись на меня одну из всего класса, — но доступно ему вознесение духовное…» Ясное дело, аньйо не птица! У птиц перья. А у меня крылья кожистые, как у вйофнов. Вйофны даже внешне чем-то похожи на аньйо, только гораздо мельче, сплошь покрыты шерстью, и вообще они всего-навсего зверьки. Вйофны, что водятся в наших краях, совсем мелкие, длиною где-то в пол-локтя, да и ума у них не особо много, хотя, конечно, побольше, чем у птиц. Но в диких тропических лесах Северного полушария обитают куда более крупные и смышленые вйофны; длина их доходит почти до двух локтей. Я видела таких в городском зверинце, они сидели и смотрели на посетителей большими грустными глазами…