Победивший платит (СИ) - "Жоржетта" - Страница 65

- Пьют, - киваю я, вспоминая рецепт, один из своих любимых. - Немного мягкого стимулятора, пчелиный мед и смесь пряностей. А я, пожалуй, возьму сливовые лепестки и крем-брюле.

На изумленное выражение резковатого лица, право, стоит любоваться почаще.

- Вы едите цветы? - недоверчиво переспрашивает он. - Настоящие?

Странная позиция. Употребление в пищу плодов его не смущает, а мысль о засахаренных лепестках вгоняет в ступор.

- Попробуешь как-нибудь "двенадцать звезд", - обещаю. - Это засахаренные хризантемы. И сам убедишься в обоснованности моих вкусов.

Заказ отдан и выполнен, и удовлетворенное деятельное молчание, длящееся до последних капель кофе на дне чашки, служит лучшим комплиментом повару и лучшим же ответом на незаданный вопрос - нравится ли здесь барраярцу. Глаза у него подозрительно блестят, пока он рассматривает содержимое моей тарелки.

- Это и есть твой засахаренный гербарий? - явно напрашиваясь, интересуется он, приоткрывает рот и подается вперед, всем своим видом показывая, что готов снять губами угощение с вилки.

Разумеется, я не сопротивляюсь; жадность - дурное чувство.

Но как только пряный, отдающий медом и кофе поцелуй заканчивается, острое чувство дежа вю заставляет нас обоих обернуться к двери, и мы оба смеемся от такой вспышки ментального единения. В этот раз судьба благосклонна, и свидетелем произошедшего становятся только мелькнувшая стая рыбок.

- Хоть бы занавеску задернули, - констатирует Эрик. Лицо у него разрумянилось от горячего сладкого напитка, и благоразумнее всего было бы не задерживаться тут дольше необходимого, но я так же далек от благоразумия, как мой барраярец - от того мстительного и вредоносного существа, которым я его когда-то представлял.

- Если задернем - я за себя не ручаюсь, - честно предупреждаю я, задаваясь вопросом, с каких это пор в кофе здесь подмешивают "пьяную розу". - Кофе с барраярцем - опасное, как я погляжу, сочетание.

- Вприкуску? - осведомляется Эрик без тени смущения. - Правильный ответ "в постель, а не в чашку", в отличие от анекдота.

Я поверил бы менторскому тону, если бы прилипший к губам кристаллик цветочного сахара не заставил барраярца облизнуться. Я молча смотрю на искусителя. Постели поблизости нет... увы.

- Твоя машина стоит поблизости, - негромко и понимающе напоминает Эрик. - Если, конечно, шофер не закрутил роман с хорошенькой продавщицей и не повез ее кататься.

Я никогда еще не радовался чужой прагматичности. Как поразительно легко это создание меня правит по своему вкусу.

В машину, и поскорее, пока терпение не иссякло окончательно. Я не замечал раньше, как медленно двигаются местные слуги. Бок-о-бок, стараясь сохранять на лицах пристойность выражений, мы вышагиваем по залитой солнцем улице и ныряем в убежище, отсекая хлопнувшей дверью и свет, и фланирующих прохожих. Моя добыча вжата в мягкую обивку; морская раковина, обитая шелком, черный перламутр стекла между салонами, и поцелуи, более приличествующие безумцам.

Эрику следовало бы ценить мою сдержанность: вся его одежда осталась цела, просто сброшена на пол. Глупые, вечно мешающиеся тряпки, туда им и дорога. Моя, судя по нетерпеливому шипению, вызывает у Эрика сходные чувства.

Да и снимать ее дольше.

Ни разу еще не собирался заняться любовью в тесном пространстве едва ли не посередине улицы, смутно понимая, что в нескольких метрах прогуливаются прохожие. Да, они-то нас не видят, но смазанные тени их силуэтов мелькают сквозь колпак кабины. От этой кажущейся близости ощущения еще усиливаются; да и сама ситуация не способствует ни долгим ласкам, ни сдержанности.

А если Эрик продолжит соблазнять меня в неподходящих местах и дальше, а я так же охотно буду подхватывать эту игру, то придется покупать шелковые платки и носить с собой; без импровизированных кляпов не обойтись - если же прикусывать губы, легкая припухлость потом слишком очевидна постороннему взгляду.

Эрик бережет мне прическу: обняв за шею, осторожно просовывает пальцы под основание пучка волос, ласкает затылок, и я выгибаю спину, как кот, прижавшись лопатками к узорчатой обивке. Частое дыхание обжигает шею, а напряженная плоть - ладони, Эрик тяжело дышит и улыбается. Кто из нас хищник, и кто - добыча?

- Нежно. Сдержанно. Ос-то-ро-жно, - уговаривает он, забираясь ладонями под мою накидку и выглаживая кожу в такт слогам. - Вовсе нет нужды раскачивать машину, а?

Я подчиняюсь, послушно поворачиваюсь, закусываю кисть руки, иначе не получится сдержаться, особенно когда мой барраярец проводит грубоватыми ладонями по бедрам изнутри, и хочется только одного - раздвинуть их пошире, и позволить все, никогда не останавливаться, не думать о том, как сейчас выглядит Старший дома Эйри: выпрашивающий, бесстыдно предлагающий себя низшему. Барраярцу. Любимому. Отец бы сошел с ума, если бы дожил и узнал.

Медленные, плавные, глубокие, словно вздохи, движения - и дыхание, обжигающее затылок, резкое, как удовольствие. Густое наслаждение, сладкое, словно пьяный мед невозможной крепости, затопляет все вокруг, заставляя задыхаться. Эрик перехватывает мою руку и сам зажимает мне рот, мешая громко взвыть от нетерпения и от нахлынувшего блаженства. Необходимость сдерживаться обостряет ощущения, и на самом взлете к ним примешивается нотка саднящей боли - видимо, и Эрику удалось смолчать, лишь прикусив меня за плечо.

Распластываюсь на сидении полулежа, почти плашмя, пока на зависть деятельный Эрик подбирает с пола вещи, поштучно передавая их мне. К счастью, ничего не измялось до неприличного состояния, и прогулку, пожалуй, можно продолжить. Когда мы оба отдышимся.

Отдавая распоряжения водителю, я отстраненно думаю о том, на какие мысли мы спровоцировали вышколенного, но не слепого слугу, и имеет ли это значение. Приходится признать: мне все равно. Кто бы мне предсказал такое будущее полгода тому назад - отправился бы прямиком в сумасшедший дом.

На ощупь проверяю прическу, по отражению в стеклянной перегородке пытаюсь определить наличие огрехов грима.

Эрик поправляет мне волосы, хмыкает еще раз.

- Погоди.

Он достает из кармана и вкладывает мне в руки... гребень. Резной кости, почти идеально подходящий в комплект тем заколкам с волками, явно из той же лавки. - Тебе сейчас причесаться не помешает. Держи, - с нарочитой легкостью предлагает он.

Дар речи возвращается не сразу. - Так ты там в лавке просто торговался? - наконец, подшучиваю, стараясь не показать, что костяной гребешок приобрел ценность награды из сокровищницы Императора. Но, кажется, часть плеснувшего в груди тепла проявилась в голосе. - Спасибо.

- Пожалуйста, - отмахивается Эрик и принимается одергивать свой китель. - Надеюсь, он тебе еще пригодится. И не в такой, хм, экстремальной ситуации.

Очень похоже на то, что у меня счастье вызывает приступы косноязычия, а у барраярца - неистребимого ядовитого ехидства.

Все то время, что занимает дорога до оружейного мастера, Эрик поглядывает наружу, сняв затемнение с одного из окон.

Это любопытство, которое я боюсь спугнуть вопросами, ценно не столько результатами - полагаю, удовольствий и разочарований в эриковой новой жизни наберется поровну, - сколько самим фактом наличия. Придавленная снегом ветка распрямляется, полнится новыми соками, и само желание узнать мир вокруг и найти в нем собственное место - признак выздоровления.

На лавку дом оружейного мастера похож не более, чем набор столовых ножей - на клинки, что можно купить внутри. Основательная постройка из серого камня, зримое воплощение прочных традиций, о смысле которых сейчас осведомляется мой младший.

- Все зависит от рода оружия, - отвечаю я на заданный вопрос. - Огнестрельное продадут каждому, у кого есть разрешение и нужная сумма, но здесь его попросту нет. Церемониальные саи, их еще называют высшими клинками, право имеют носить только гем-лорды. А все прочее - экзотика для любителей и домашнего употребления.