Победивший платит (СИ) - "Жоржетта" - Страница 6

Хотя...

Вызываю к себе по комму исполнительного (хотя и с высокомерной физиономией) дворецкого. Тот появляется быстро и так бесшумно, словно у двери внезапно обнаружился п-в переход. Молчит. Ждет распоряжений или просто желает свести разговоры со столь неприятным типом, как я, к минимуму? Слуги, на какой бы планете это ни было, обычно имеют обыкновение относиться к сословным приличиям даже более ревностно, чем их господа. М-да, представляю, чем ему сейчас кажусь. Но сочувствия к его оскорбленным идеалам как-то не испытываю.

- Тир в доме есть, милейший?

Я бы не удивился извещению, что я под домашним арестом или уж, во всяком случае, к оружию меня подпускать запрещено, но нет. Все к моим услугам. Да, обычные пистолеты. Нет, стрельба из лука, из пращи и как его там... бросание камней - это не мое амплуа. Энергетическое оружие или пороховое - это у них, эстетов, водится? Наша национальная страсть к вещам, которые делают "бум!".

Тир - хорошо изолированное, длинное подвальное помещение - несет явный отпечаток заброшенности. Но мишени функционируют нормально, и оружие, хранящееся в шкафу, вполне современно и вычищено. Беру в руки оружие, привычно осматриваю - настоящее, черт возьми, не стреляющая пластиковыми шариками имитация! - проверяю подачу мишеней, надеваю наушники. Подозреваю, что сейчас у меня на лице выражение задумчиво-тоскливое. Впрочем, нечего посторонним на мою физиономию пялиться. Отношения мужчины и его пистолета - сугубо интимны; выставляю слугу за дверь.

Задумчиво верчу в пальцах оружие. Очень соблазнительная штука. Если что, не надо и кидаться из окна. Быстро и чисто...

Решительно поднимаю пистолет, навожу на мишень и разношу ее в клочья. Издалека круги мишени можно представить рисунком грима на лице моего так называемого супруга, чтобы ему не знать спокойного посмертия. Шутник чертов. Брачный договор, мать его цетскую за ногу. Не отдай гем-полковник концы сам и скоропостижно, я бы с удовольствием всадил ему пулю в спиралевидный завиток чуть выше бровей. Если бы. Если.

Стрелять я, слава богу, за время плена не разучился. Да и то, эти навыки можно вытряхнуть из меня разве что вместе со спинным мозгом. Десять лет в императорских рейнджерах, от зеленого новичка до снайпера, даром не проходят. Как, впрочем, и ранения. Через полчаса таких - привычных до автоматизма - упражнений в ровной стойке спину печет как углями. С сожалением кладу наушники и пистолет на место и возвращаюсь к себе.

После грохота тира в доме отвратительно тихо - или просто звукоизоляция хороша? Я машинально прислушиваюсь к тому, что слышно из полураспахнутого по теплой погоде окна. Ночь, поздно, все звуки разносятся далеко, дом стоит уединенно... насколько я понял, когда меня сюда везли, здание окружено деревьями и расположено где-то в пригороде. У нас я бы это назвал "поместьем". Поэтому тонкое гудение мотора подъезжающей машины и звук хлопнувшей дверцы доносятся отчетливо. Голоса. Точнее, один, хозяйский, голос и в ответ короткие почтительные фразы слуги. Смех.

"По бабам шлялся", решаю почему-то. Впрочем, логично. Куда еще можно ездить ночью, а вернуться в хорошем настроении и не с компанией? Абстрактно задумываюсь, а как у цетов с этим обстоят дела, и сам фыркаю на двусмысленность своей формулировки. Имеется в виду, каким образом на этой милой планетке можно найти себе девочку. Я, хоть и калеченый, но мужик все-таки. На вечер, за умеренную плату, опытную и желательно не болтливую: чтобы приехала на дом, дала, как положено, взяла деньги и комментарии оставила при себе... Кстати, деньги. Барраярские марки, которых у меня в запасе почти и нет, здесь точно не в ходу. Сюда я ехал за казенный счет - как арестанту и положено. Что, подойти к этому надутому дворецкому и спросить: мол, старина, так и так, не одолжишь ли четвертак на шлюх? Или, там... на бутылку. На хорошее болеутоляющее. На пару крепких ботинок, в конце концов. Да мало на что мне захочется, я что, отчитываться обязан? Дурацкое положение, как у подростка. В мои-то годы.

А впрочем, уж если меня поставили в положение малолетнего несмышленыша, отчего бы не похулиганить? Выглядываю в окно. Оно почти рядом с парадным подъездом, этаж второй, и стоящий у входа гем-лорд так близко, что с моим зрением можно разглядеть резьбу на усеивающих прическу продолговатых бусинах - шпильки, что ли? Такого размера цель я бы на пари сощелкнул одним выстрелом и без снайперского прицела... да. И, черт побери, он еще и мурлычет себе под нос! Мне доставляет мстительное удовольствие громко окликнуть его, разрушив благодушную расслабленность:

- Что за серенады у меня под окном?

Цетагандиец в первую секунду дергается от неожиданности, затем поднимает взгляд и широко улыбается, словно так и надо. Даже шутит, мол, не стоит бросать в него из окна цветочными горшками, которых тут, тем более, нет. Намек на продолжение милой беседы, пожелание спокойной ночи...

Нет, хватит на сегодня, вынужден я его разочаровать. Просто хотел напомнить, что ему полезно было бы привыкать к осторожности в моем присутствии. Пусть завтра заходит, вот что. Общение с ним так чудно злит...

Глава 3. Иллуми.

Соболезнования, что приносит собеседник с отмеренной долей благородной печали, фальшивы настолько, что приходится прятать губы за бокалом прохладительного: день выдался по-летнему жарким, бывший сослуживец Хисоки, единственный, оказавшийся в пределах досягаемости - бесполезно болтлив. Крепкий травяной бальзам из моих запасов развязал ему язык и увлек беседой, но сведений в сухом остатке не так уж много.

- ... конечно, работа ужасная. Я приезжал туда с инспекцией, когда служил в штабе округа. Ваш брат очень хорошо вел дела; я хочу сказать, нарушения можно найти всегда и везде, но серьезных недостатков не было совершенно. Ну, это объяснимо - ваш брат заслуживал куда более высокого назначения, сам это понимал, и все вокруг понимали... но он, кажется, смирился под конец, ведь война заканчивалась...

Заканчивалась. Двадцать лет доблести обернулись ничем, разбившись о барраярское тупое упорство. Пара бокалов возбуждающего нервы коктейля, тонкие ломтики фруктов на тарелке, майор подхватывает один из них тонкой вилочкой, с явным удовольствием жует, а я пытаюсь выхватить из потока его бессознания хоть что-то.

Документы, сухим языком излагавшие обстоятельства гибели брата, отложились в памяти, как на мягком сланце откладываются следы давно истлевших листьев, до мельчайшей жилочки, до истаявшего оттенка. Самонаводящаяся ракета, опасный район, не вовремя оказался в неудачном месте. Одно удачное попадание, и молодой веселый красавец превращается в мертвеца, а в усыпальне добавляется поминальных табличек.

Так просто, что восприятие отказало бы служить, если бы не опыт. Непоправимое всегда происходит просто и слишком легко, тяжело и трудно потом привыкнуть к тому, как за минуту-другую необратимо сотрясается жизнь, и ничего не поправить, лишь умалить потери.

- ... я уже и отвык от нормальной кухни. А ваш брат, простите, несколько обарраярился, если можно так выразиться. Что поделаешь - из-за интриг попасть в глушь, подобную этой, где каждый день встречаешься с одними и теми же людьми... нет, ну что вы, недостойных поступков он не совершал. Так, по мелочи. На войне это часто - шлюшка и шлюшка, поглядеть не на что, скелет да кожный покров... да нет, особенно я не разглядывал - так, видел мельком...

Пока что все укладывается в стройную схему. К моему сожалению, слишком логически обоснованную и ничуть не радующую возможными последствиями. Потому, хочу я или нет, а подноготную всей этой истории придется выяснять, и как можно скорей. Пусть эта конкретная попытка оказалась неудачной и узнать удалось немногое - останавливаться я не намерен, терзаемый подозрением самого страшного свойства. Спохватиться бы сразу, и было бы легче установить истину. Увы, теперь найти людей, способных пролить свет на произошедшее, крайне сложно: разъехались по домам, лагерь ликвидирован, неофициальных свидетельств нет. Впрочем, есть упорство; ради Хисоки, дома и меня самого.