Победивший платит (СИ) - "Жоржетта" - Страница 112

- Аналоги, - кивает Нару. - Конечно. В критической ситуации - а для тебя предстоящее заседание, несомненно, таково, - человек забывает о логике и действует привычным ему образом. Потому осторожность и сдержанность - твое главное оружие. Потребуются немалые усилия, чтобы переломить предубеждение, невольно существующее в умах.

Усмехаюсь. - Скромность и осмотрительность, я понял.

- Далее, - воздевает он палец поучающе. - Кроме сторон, свидетелей и судей, в Небесных палатах не может говорить никто. Тебе придется действовать самостоятельно. Отвечать на вопросы, даже самые неприятные. Мой второй совет - избегай говорить "нет". Любой отказ от ответа производит дурное впечатление. Если ты посчитаешь, что дело коснулось чего-то чересчур деликатного, обходи острые углы и пользуйся любой возможностью иносказаний, но не отмалчивайся. И ни в коем случае не лги.

И не собирался. Опасное это дело. Честность - лучшая политика. Правду, ничего, кроме правды... но не обязательно же всю?

- И напоследок, - Нару отодвигает чашку. - Есть небезопасные моменты твоего прошлого, которые неизбежно всплывут в ходе разбирательства. Например, обстоятельства твоего брака. Никто по доброй воле не поверит в такой рассказ сразу и не станет относиться к тебе лучше, если поверить все же придется. Поэтому обдумай формулировку заранее.

- Мне тоже ни к чему репутация смиренной жертвы насилия, - признаюсь хмуро. - Говоря витевато, "полковник Эйри решил заключить со мной брак с целью загладить свою вину за недостойное обращение". Ни слова неправды в этом нет. - И все равно слова горчат на языке. - Черт, этот брак официально признали обе стороны, ваша и наша. Из-за него меня отправили сюда. Не знаю, как в вашей стране, но в нашей закон обратной силы не имеет. И он отнял у меня всю предыдущую жизнь, - замечаю без обиды, просто констатируя факт. - Я могу за это, скажем, требовать юридического возмещения с семьи?

- Будь ты кем угодно, кроме барраярца, и я бы не колебался с ответом, - постукивая пальцами по столу, отвечает Нару. - Но ты представитель враждебной стороны и пленный. Тут возможна масса вариантов, вплоть до принудительной депортации...

Где были эти добрые люди с их идеями, когда я был согласен освободиться от этого родства ценой собственной головы? А теперь, разумеется, заманчиво все вернуть в состояние как было, а меня отдать полиции, словно мелкого карманника. И дисбаланс выправлен.

Отворачиваюсь, проглатывая внезапную горечь.

-... И это - лишь один из возможных поворотов; не самый худший, - договаривает Нару..

- Худший - это обвинительный приговор? - спрашиваю прямо. - И каковы мои шансы?

- Полагаю, - после долгой паузы, наконец с явным сожалением отвечает, - чуть больше половины, как это ни пессимистично звучит. Ситуация слишком беспрецедентна. Я до сих пор надеялся, что юный Эйри снимет обвинения: этот суд всем сделает только хуже.

- Всем? - уточняю.

- Да, - объясняет Нару, - потому что даже если тебя признают невиновным, то к исправлению допущенной ошибки приговорят сына Иллуми.

- Если не будет найдет тот, кто обманул его? - зачем-то уточняю. И так ясно, что не будет. Полиция убеждена в том, что убийца - это я, другого не ищет и победоносно закрыла бы дело, не выдерни мой Старший меня у них из-под носа. Нанятый Иллуми детектив исправно приносит счета и бумаги, но с подозрениями в адрес истинного виновника и у него негусто. А Высокий суд, как объяснил мне Иллуми, не занимается прозаическим следствием, а исключительно применяет свою небесную мудрость к разрешению семейных споров гем-лордов.

- Боюсь, что так, - кивает Нару. - Не думаю, что Лерой сможет отделаться отеческим порицанием. Может быть, наказание само по себе и не будет суровым, но на многих перспективах его карьеры можно будет поставить крест. Иллуми на сына рассержен чрезвычайно.

"Значит, ни сыну, ни мне Иллуми так до конца и не простит необходимости наказывать родную кровь", договариваю мысленно. Карьера молодого Эйри, признаться, меня не волнует. Руки-ноги будут целы, в семье останется, и ладно. У кого в молодости не было совершенных по глупости грехов?

- А если виновным? - спрашиваю прямо. - Расстреляют или чего похуже?

Нару на секунду отводит взгляд.

- У нас не принято мучить перед смертью, - и если это и утешение, то оно слабое. - Но снисхождения тебе не окажут. Война еще свежа в памяти, ты сам это понимаешь.

Рассказывайте мне про цетагандийское милосердие, как же. Ну да не в этом дело. Хуже другое.

- И необходимость... исполнить этот приговор тоже ляжет на моего Старшего, так?

- Не нужно призывать к себе беду, - отвечает Нару сурово. - Никто не может заставить Иллуми стать палачом. Но и вывести осужденного из-под удара Старший не сможет: с того момента, как суд произносит приговор, его абсолютная опека заканчивается.

Не сомневаюсь, что не сможет. Но ведь попробует, как пить дать! Или нет? Я не знаю, что окажется больнее - если он смирится и отдаст меня моей участи или если не станет и попытается пожертвовать собой. И проверять этого не хочу... Я сижу, погрузившись в молчание, и деликатный цет не беспокоит меня вопросами. А если...

- А если этот преступник... нагло возьмет и сбежит после приговора, не получив по заслугам? - самым легкомысленным тоном интересуюсь, хотя в душе что-то неприятно щемит. - Вина будет на Старшем, и он пострадает?

- Да ты законник! - Гем смотрит на меня, едва заметно улыбаясь. - Тогда слушай. В случае, если Старший сознательно, - чуть подчеркнув голосом, объясняет Нару, - попустительствует подобному, он может и скорее всего лишится своего статуса за злостное нарушение семейных обязательств и намеренное непочтение к решениям Высокого суда. Если же это происходит против его воли, он выплачивает пеню истцу семейным имуществом и принимает все усилия к отысканию беглеца. И когда отыщет - подвергнет наказанию. Я достаточно подробно объяснил этот теоретический вариант?

Уж не намекает ли он, что исчезни я - главный возмутитель спокойствия, - и всем будет только лучше? От громкого протеста меня удерживает лишь подозрение в том, что старый лорд прав...

- Совершенно теоретический, - киваю хладнокровно, закрывая тему. - У вас непростые обычаи, милорд. Впрочем, что может быть естественнее для светский беседы за чаем, чем разговор о культуре, обычаях и воспитании. Они такие разные в наших мирах.

- Да, разница между вами колоссальна, неудивительно, что разряды гремят с завидной регулярностью, обжигая обоих. - Нару берет со стола ножик и принимается чистить яблоко. - Если даже завтрашний суд тебя оправдает, чего я искренне желаю, меня тревожит ваше будущее. Вы уже говорили о нем?

- Говорили, и не раз, - пожимаю плечами, - никакой определенности. И изрядная доля тревоги.

- Нет большего ужаса, чем ужас перед неизведанным грядущим, - наставительно комментирует он. - Особенно том, что будет строиться чужими руками.

- У меня... довольно болезненный опыт недавнего прошлого. - осторожно. - С чего мне считать, что будущее окажется благосклоннее?

- Ты переносишь впечатления достаточно короткого периода на долгую жизнь впереди, - чуть грустно улыбается. - Как человек, боящийся потревожить недавно зажившую рану. И я, пожалуй, согласен с Иллуми, которого тревожит твое состояние в этом отношении. Скажи, исчезни завтра все внешние проблемы - и ваша взаимная радость лишилась бы всех пятен?

- Тогда мы смогли бы решить, как нам жить дальше, - соглашаюсь. - И если в конце концов я встал бы на собственные ноги, нас с Иллуми связывало бы только... чувство, а не забота сильного о беспомощном. Это было бы проще.

- Независимость обоюдоостра, - замечает гем, отрезая ломтик. - Однако редко равновесна. Упрямства и твердости в тебе чрезмерно, и тебе придется их смирить, чтобы не огорчать Иллуми лишний раз. Заметь как-нибудь на досуге, кто из вас более изменился, и многое прояснишь в расстановке сил.