Победивший платит (СИ) - "Жоржетта" - Страница 1

Авторы: Жоржетта, Mister Key

Фэндом: "Сага о Форкосиганах" Буджолд, персонажи оригинальные

Бета- T ASH

"ПОБЕДИВШИЙ ПЛАТИТ"

Часть 1. «Пленник»

ГЛАВА 1. Иллуми

Барраярец кошмарен, мои ожидания оправдались с избытком. Он худ, как щепка, обтянутая обветрившейся кожей, обрит почти налысо; осунувшееся скуластое лицо, практически лишенное мимики, оживляется злым блеском слишком светлых, как у безумца, глаз. Гем-лорду приличествует душевное спокойствие, но кто, видевший мою новую родню, посмеет меня упрекнуть в отсутствии такового?

Представитель победителей. Дикарь. Мой деверь. Мужской брак сам по себе не лучший выбор для юноши благородного рода, это - удел тех, кто, не обладая особыми достоинствами, готов обменять продолжение своей генетической линии на вступление во влиятельный клан; союз не самый почтенный и нечастый, но допустимый, если бы не выбранная Хисокой персона. Какие грехи мне следовало отмолить в святилище, чтобы мой брат остался жив и не женат?

Барраярец неловко застывает в холле, сбитый с толку неизвестностью нужного пути. Терпеливый Кайрел, доставивший его из космопорта, пытается ему помочь и отступает. Что-то такое есть в позе и выражении глаз этого сомнительного семейного приобретения, что напоминает о кусачем животном, перегоняемом из клетки в клетку. Сейчас решетки подняты, и пора вмешаться, иначе кто поручится за последствия?

- Вам не угодно отдохнуть с дороги? - спрашиваю, скептически оценивая способность новоявленного Эйри к устойчивому прямохождению. Палка, на которую он опирается, не слишком-то помогает, и я делаю в уме заметку. Гневаться на мертвеца бессмысленно, следует заботиться о живых, а хуже живого барраярца в доме для меня может быть только барраярец мертвый.

Впрочем, этот умирать явно не собирается: сверкнув глазами, произносит так называемое приветствие, включив в него изрядное количество колкостей.

И он прав, я не рад этому знакомству. Война огрубляет вкус, проигранная - заставляет безумствовать от бессильной ярости, но я никогда не думал, что безумие может приобрести такие формы. Веселый красавец Хисока ввел в дом это создание, с видимым омерзением осматривающее роскошь цивилизации, вцепившееся в тяжелую палку, словно в любую секунду придется пустить ее в ход? Помилуйте боги, чем и о чем думал мой младший, выбирая супруга? Как ухитрился найти в этом существе нечто особенное, за исключением поломанной, судя по позе, спины? Страшно подумать, какая кошмарная смесь генов кроется в этом… экземпляре.

Мысль справедлива, но приходится себя одернуть. Боги немилостивы к тем, кто возносит себя лишь дарами судьбы: будь заслуги моих предков менее весомы, и я не мог бы похвастаться безупречностью кровей, а перечить небесной воле глупо и опасно. Дела не поправишь надменностью: бумаги в порядке, юристы прошерстили их вдоль и поперек, он - Эйри по праву, интернирован, охраняем законом, единственный экземпляр на всю Империю, и скандала ни в доме, ни вокруг него допускать нельзя. Пусть права вводимого в подобных ситуациях ограничиваются тем, что семья соглашается принять его в лоно - все родственники заслуживают уважения, о чем я и сообщаю, надеясь на то, что ужас, испытываемый юношей, несколько поутихнет.

О приятности беседы говорить, разумеется, не приходится: парень говорит, как кусает.

- Забота от це… от вас? - интересуется он в ответ на предложение отдохнуть и вызвать врача. У меня такое чувство, словно барраярец сейчас рухнет, но перед этим успеет натворить дел, а подвергать его опасности нельзя: от его благополучия зависят выводы комиссии, от выводов - реакция двора, от реакции - положение клана, простая цепь зависимостей держит крепко. - Я уже давно взрослый, и в состоянии позаботиться о себе сам. Так что покажите, где вы намерены меня держать, и хватит.

Взрослый в тридцать лет? Хотя они стареют раньше. Но странно, что он мыслит теми же категориями, что и я: словно осознает свою опасность и требует предоставить ему новую клетку взамен утерянной. Лагерь для пленных, его самая большая житейская удача, больше не отгораживает его от барраярских лесов, плен дал возможность вырваться из дикости, но особенного удовлетворения на пострадавшем от ветра лице я не вижу - родич кусает тонкие, побелевшие губы, старательно не замечая контраста между собственным жалким видом и совершенством интерьера, где каждая чашка и каждая деталь узора, в отличие от него, совершенно гармонична. Что это, злоба, питающаяся смущением, или стыд, заставляющий злиться?

Переданный на попечение слуги, вдовец Хисоки дохрамывает до лестницы, пытается управиться со своими пожитками, весьма скудного вида, роняет и трость, и защитного цвета мешок, шипит сквозь зубы в ответ на попытку помощи. Мне это нравится; не то, как он кривится при каждом шаге, разумеется, это требует исправления, равно как и манеры, едва заметным слоем прикрывающие дикость, но в этой гордости есть что-то, что заставляет вспомнить о множестве поколений, боровшихся за жизнь и рассудок до того, как силы науки смогли переломить древние инстинкты и поставить их на службу разуму. Я не знаю, много ли разума в этом конкретном существе; остается только проводить хромающего родственника взглядом, молча порадоваться тому, что дети и супруга отдыхают за городом, и понадеяться на благополучный исход затеи.

Бумаги, счета и обычная рутина, это всегда успокаивает нервы, помогает и сейчас: ровно до того момента, как чуть более напряженный, чем обычно, Кайрел докладывает мне о состоянии дел.

Барраярец спит на полу, переодеваться считает излишней роскошью, рычит сквозь зубы на нарушителей личного пространства и отказывается от еды. В ветеринарии это называют адаптационным синдромом, и можно было бы на время оставить парня в покое: пусть бы сам утих и понял, что не сможет сидеть в норе вечно, - но лучше приучать к порядку сразу, чем переделывать привычки потом.

Так что я иду наверх, невольно досадуя на собственное любопытство. Ситуация настолько абсурдная, что меня разбирает нервное веселье. Особенно упорствовать он не должен, не та ситуация, и безумия в нем, разумеется, меньше, чем кажется, когда видишь светло-серую, стального отлива ярость, делающую его лицо живым, но задача достаточно сложна. Эйри не могут быть дикими, это недопустимо и вредит семейному реноме.

На стук он не откликается, а я чувствую себя гостем в собственном доме. Привык к тому, что уж в своем-то особняке для меня нет запертых дверей.

Впрочем, и эта открыта, так что я вхожу, проигнорировав прозвучавшее из-за резной створки «я занят!». Если это «занят» означает отдых на полу вместо кровати, то, вероятно, придется заказать другую кровать.

Полупустой вещмешок и ободранная куртка военного образца со следами споротых нашивок небрежно брошены на ковер. Пустая комната пахнет неприятно - что-то дисгармоничное и болезненное, напоминающее тот дух, что издает пустая бутылка из-под винного спирта, если постоит закрытой пару дней. Надо полагать, за свою жизнь парень выпил столько отвратительной барраярской браги, что насквозь ею пропитался, но в ванной плещется вода, и есть шанс, что парфюмерия поможет делу.

Мне стоило бы развернуться и уйти, предоставив родичу возможность привести себя в вид, не шокирующий зрение и обоняние, но случай слишком хорош. Я слышал, что дикие племена нервно относятся к собственной наготе, по-видимому, стыдясь ее несовершенства - и, значит, глупо упускать возможность использовать смущение дикаря, чтобы напомнить юноше о том, кто хозяин дома, и кого он должен слушаться.

Блеск голубоватой воды не скрывает ничего, не смягчает резкости очертаний: кожа да кости, все это угловатое и длинное, впечатление такое, что вода безуспешно пытается обточить этот камешек. Странное чувство накрывает меня на тот краткий миг, что требуется сердцу для одного удара: словно заглянул в распахнутую ветром храмовую дверь, краем глаза увидал скрытое таинство, не запомнил, едва ли заметил, но наказание неизбежно, и сердце сжимает страхом.