Мир Авиации 2001 01 - Журнал Мир Авиации - Страница 4

— Вы кто?

— А вы кто?

— Я Джугашвили, — отвечает одна.

Тут вторая засмеялась:

— Мы артистки.

— Вижу, что артистки…

— А вы, наверное, Никишин?

Оказывается, Василий их предупредил обо мне, когда выселял из квартиры нашу команду. Я быстро переоделся, отдал ключи, подхватил свой чемоданчик, летные вещи и отправился в штаб ВВС на Пироговке 23. Здесь рядом с рабочим кабинетом в комнатке без окон поставили несколько раскладушек, одна из которых и стала моим пристанищем до весны 1945 года, в тех случаях, когда я оказывался в Москве.

Фронтовой бомбардировщик Ту-2 только пошел в серийное производство, и Василий Сталин затребовал с казанского авиазавода один самолет для себя. Я как раз был на Центральном аэродроме, когда увидел заходящий на посадку Ту-2. Всегда, когда в поле зрения появлялся новый для меня тип самолета, я не мог побороть желание освоить его. Подошел к экипажу, представился и попросил пилота показать оборудование кабины, расспросил об особенностях пилотирования. После этого командир экипажа пошел докладывать в штаб по телефону о своем прибытии, а я занял его место, взлетел и сделал несколько кругов над аэродромом. В это время на поле в автомашине примчался Василий:

— Кто в воздухе?

— Какой-то Никишин, — ответил растерянный пилот.

— Ну, тогда ладно. — Он дождался моей посадки:

— Как машина?

— Машина хорошая, но не для тебя, Василий.

На мой взгляд, Василий Сталин был от природы прекрасным летчиком-истребителем, но качеств, необходимых для бомбардировщика, ему недоставало.

Жизнь, к слову, ему испортило окружение — масса подхалимов, которые спаивали Василия и пользовались «дружбой», чтобы устроить свои дела.

В конце 1942 года В. Сталин направил меня вместе с Героем Советского Союза Смирновым, штурманом и техником в Оренбург, чтобы забрать с авиазавода два опытных ночных ближних бомбардировщика (НББ)* конструкции Яковлева и перегнать их в Москву для показа высшему руководству.

В это время моя семья — жена с двумя детьми жили у тестя в Баймаке под Магнитогорском. Они там бедствовали, у сына уже началась цинга. Я получил разрешение Василия заодно вывезти семью в Москву, поэтому захватил кое-что из продуктов, а главное — в летной столовой в Оренбурге раздобыл буханку белого хлеба. Получили самолеты (они были на лыжах), заводские механики их подготовили, прогрели двигатели. После взлета Смирнов со штурманом взяли курс на Москву, а я с техником на борту — на Магнитогорск. Рядом с Баймаком располагался крохотный полевой аэродром, и когда я к нему подошел, то обнаружил, что все занесено глубоким снегом. Как же по таким сугробам потом в город добираться? Уже смеркалось, на пустынных улицах зажглись фонари. Выполнив разворот над городом, я сел на хорошо укатанную широкую улицу по названию Смычка, подрулил к третьему дому с края, заглушил моторы, вместе с техником зачехлил самолет. Заглянул в окно: жена что-то готовит у плиты. Оказывается, услышав шум самолета, она сказала детям: «Папа прилетел — по почерку узнаю». Конечно, они обрадовались, я продукты стал доставать и остолбенел: белого хлеба в мешке не оказалось, его кто-то из оренбургской заводской бригады у меня вытащил. Очень голодно тогда было везде.

За два дня мы собрались и в пасмурный день вылетели в Москву. Сначала сын сидел у меня на коленях, но по мере приближения к Уральскому хребту облачность прижимала нас все ниже, и я отправил его к жене в закабинный отсек. Горы были полностью закрыты туманом и облаками, и в какой-то момент прямо перед самолетом появилась расщелина в скалах, сквозь которую я смог проскочить только с резким креном. Еще успел подумать: «Хорошо, если сразу все насмерть разобьемся». Техник сидел на правом сиденье, все видел, но промолчал.

Ближе к вечеру у Волги я нашел аэродром, как потом оказалось — морской авиации, и сел, так как дальше из-за погоды лететь было вообще невозможно. Подбежал дежурный по аэродрому, раскричался: «Улетайте, тут холера! Здесь запрещено садиться, это морской аэродром!» Пришлось достать свое удостоверение инспекции ВВС за подписью В. Сталина с требованием ко всем должностным лицам «выполнять все указания». Нам выделили землянку, накормили. Через два дня вылетели в Москву, и прибыл я туда даже раньше своего напарника, поскольку он из-за плохой погоды не долетел, разбив самолет. С Центрального аэродрома я отвез семью к отцу в Лианозово, а сам вернулся на свою раскладушку в 23-м доме.

Позже оба НББ передали на Чкаловский аэродром для испытаний, но ночного бомбардировщика для замены По-2 из них так и не получилось…

Вскоре Инспекция ВВС КА была расформирована, не в последнюю очередь из-за скандалов, постоянно случавшихся с Василием Сталиным. Одновременно создавалось Главное Управление боевой подготовки фронтовой авиации ВВС КА, в его состав был включен и я.

* Известен позже как Як-6 в варианте бомбардировщика.

Д. Никишин среди личного состава женского 125-го Гв. бап. Пе-2 этого полка вылетали на бомбардировку немцев под Новороссийском. Май 1943 г.

Д. Никишин после очень удачного вылета под Каменец- Подольским, 1943 г.

1943 год

Часто приходилось вылетать на фронт для оказания практической помощи командирам и летчикам непосредственно в частях: в начале года — в составе 3-й Воздушной армии, в Орловско-Курской операции — в составе 3-го БАК и дивизий 16-й Воздушной армии.

В Миусской наступательной операции Южного фронта в июле-августе 1943 года я работал в составе 270-й БАД 8-й воздушной армии. По данным разведки на двадцати путях станции Иловайская грузилась на платформы танковая дивизия СС для отправки в Богодухов на Курскую дугу. Недалеко находился хорошо прикрытый средствами ПВО и истребителями аэродром немецкой бомбардировочной авиации Апостолово. Истребителям прикрытия не хватало дальности, чтобы сопровождать нас до цели, поэтому, тщательно спланировав налет, мы вышли к станции в то время, когда у немцев был обед, и над аэродромом дежурило только одно звено Me-109. К несчастью немецкие зенитчики решили, что мы идем бомбить аэродром, и с земли по нам ударил шквальный огонь зенитной артиллерии. Я вел два полка Пе-2 на высоте около 4400 метров, и уже на боевом курсе зенитный снаряд разнес мне левую плоскость. Немцы выставляли взрыватели зенитных снарядов на нечетные значения высоты, поэтому снаряд, пробив крыло, разорвался высоко над нами, иначе все было бы кончено сразу. Самолет резко опрокинулся «на спину», но мне удалось привести его в нормальное положение, выпустить тормозные решетки и с пикирования отбомбиться по железнодорожным составам. Машина никак не выходила в горизонтальный полет, левая решетка не убралась, неимоверным усилием я вывел самолет из пикирования в огне и дыму лишь на высоте крыши будки путевого обходчика, и на бреющем повел к своему аэродрому. Высоко над нами собрались и легли на обратный курс самолеты дивизии. К ним устремилось было звено Ме-109, но бомбардировщики сомкнули строй, и немцы не рискнули подставиться под огонь их пулеметов, повернули назад. По счастью, меня они просто не заметили на фоне земли. С большим трудом дотянув домой, зашел на посадку с прямой, шасси коснулись земли, и тут левая плоскость отвалилась полностью. Лишь тогда я осознал, как близки мы были от гибели, и даже показалось, что волосы торчком поднялись под шлемофоном.

Жили мы тогда одним днем: сегодня жив, завтра — нет…

При подготовке Севастопольской операции сначала рассматривалась возможность штурма города с Северной стороны с форсированием бухты, но от этого варианта пришлось отказаться. Операция началась штурмом Сапун-горы.