Женщина в белом (1992г.) - Коллинз Уильям Уилки - Страница 66

В парке я ускорила шаги и быстро прошла половину дороги. Потом я стала идти медленно и осторожно, но по-прежнему никого не видела и не слышала ничьих шагов. Мало-помалу я подошла к беседке, остановилась, прислушалась, подошла еще ближе — настолько близко, что, если бы в беседке кто-то был, я бы услышала. Стояла полная тишина, кругом не было ни единой души.

Обойдя беседку, я наконец осмелилась заглянуть в нее. Беседка была пуста. В ней не было никого.

Я позвала: «Лора!» — сначала тихо, потом громче. Никто не появился, никто не откликнулся. Судя по всему, единственным человеком по соседству с озером и парком была я сама.

Сердце мое забилось от волнения, но я не поддалась ему и начала искать сначала в беседке, потом вокруг нее — не найду ли каких-нибудь признаков, что Лора действительно была здесь. В беседке я ничего не нашла, зато снаружи увидела следы на песке.

На песке были отпечатки двух пар ног — большие мужские следы и маленькие. Я поставила свою ногу на маленькие и убедилась, что это следы Лоры. В одном месте, неподалеку от беседки, при ближайшем рассмотрении я заметила в песке ямку — было совершенно очевидно, что это углубление сделано чьими-то руками. Я стала искать следы дальше, желая узнать, в каком они шли направлении.

Следы вели налево от беседки, к опушке парка, потом исчезали. Предполагая, что люди, чьи следы я видела на песке, вошли здесь в лес, я начала искать тропинку. Сначала я не заметила ее, но потом нашла. По тропинке я дошла почти до самой деревни, потом эту тропинку пересекла другая. Я свернула на нее и увидела на одном из кустов, обрамлявших дорожку, кусочек бахромы от женской шали. Я сняла его, убедилась, что Лора проходила здесь, и пошла дальше. К моей радости, дорожка привела меня прямо к дому. К моей радости, ибо я убедилась, что Лора по той или иной причине выбрала окольный путь и уже вернулась домой. Я прошла мимо служб через конюшенный двор. Первым человеком, которого я встретила, была домоправительница — миссис Майклсон.

— Вы не знаете, леди Глайд вернулась с прогулки или нет?

— Миледи с сэром Персивалем недавно вернулись, — отвечала домоправительница. — Боюсь, мисс Голкомб, что случилась какая-то большая неприятность.

Сердце мое упало.

— Какое-нибудь несчастье, вы хотите сказать? — спросила я ослабевшим голосом.

— Нет, нет, слава богу, никакого несчастья не произошло. Но миледи вся в слезах побежала наверх в свою комнату, а сэр Персиваль приказал мне немедленно рассчитать Фанни.

Фанни, милая, очень преданная Лоре девушка, уже много лет была ее личной горничной. Единственный человек в этом доме, на чью верность и привязанность мы могли положиться.

— Где сейчас Фанни? — спросила я.

— У меня в комнате, мисс Голкомб. Бедная девушка в большом горе, я велела ей посидеть там и успокоиться.

Я пошла к миссис Майклсон повидать Фанни. Она сидела в уголке и заливалась горючими слезами. Рядом с ней стоял уложенный чемодан.

Она ничего не могла объяснить мне — она совершенно не знала, почему ее уволили. Сэр Персиваль приказал ей немедленно убираться, выдав ей жалованье за месяц вперед. Никаких объяснений ей не дали, никаких обвинений в плохом поведении ей не предъявили. Ей запретили обращаться к своей госпоже; запретили даже попрощаться с ней. Ей надлежало немедленно покинуть дом, не объясняясь и не прощаясь ни с кем.

Я постаралась немного успокоить Фанни и спросила, где она предполагает переночевать сегодня. Она отвечала, что думает пойти в деревенскую гостиницу, хозяйку которой, почтенную женщину, хорошо знали многие слуги в Блекуотер-Парке. На следующее утро она думает вернуться к своим родственникам в Кумберленд, не останавливаясь в Лондоне, где она никого не знает.

Я сразу же сообразила, что с отъездом Фанни нам представляется случай отправить письма в Лондон и Лиммеридж, что было крайне важно. Поэтому я предупредила ее, что вечером принесу ей известия от ее госпожи и что обе мы сделаем все, чтобы помочь ей. С этими словами я пожала ей руку и отправилась наверх.

Дверь комнаты Лоры вела в маленькую переднюю, а затем уже в коридор. Когда я попробовала открыть дверь в переднюю, она оказалась закрытой изнутри.

Я постучала, и та самая толстая служанка, которая с такой тупой бесчувственностью отнеслась к раненой собаке, показалась на пороге. Ее звали Маргарет Порчер. Она была самой неуклюжей, глупой и упрямой из всей здешней прислуги.

Ухмыляясь, она молча застыла на пороге.

— Почему вы торчите здесь? — спросила я. — Разве вы не видите, что я хочу пройти?

— Но вы не войдете, — сказала она, ухмыляясь во весь рот.

— Как вы смеете так разговаривать? Посторонитесь сию же минуту!

Она загородила мне дорогу всей своей тушей, обхватила двери огромными красными лапами и кивнула безмозглой головой.

— Приказ хозяина, — сказала она и кивнула опять.

Мне пришлось собрать все свои силы, чтобы удержаться и не высказать, что я думала о ней и о ее хозяине. Я вовремя вспомнила, что должна обратиться за разъяснениями к нему самому. Я сейчас же пошла вниз искать его. К стыду своему, должна признаться, что мое решение держать себя в руках и не раздражаться на сэра Персиваля было начисто забыто. После всего того, что я вытерпела и подавляла в себе в этом доме, мне было прямо-таки приятно чувствовать, как сильно я рассердилась.

В столовой и гостиной никого не было. В библиотеке я застала сэра Персиваля, графа и мадам Фоско. Они стояли вместе. Сэр Персиваль держал в руках какой-то клочок бумаги. Открывая дверь, я услышала, как граф сказал ему:

— Нет, тысячу раз нет!

Я подошла к нему и посмотрела прямо ему в лицо.

— Правильно ли я поняла, сэр Персиваль? Комната вашей жены — тюрьма, а ваша служанка — тюремщик, который сторожит ее? — спросила я.

— Да, вам придется это понять, — отвечал он. — Берегитесь, как бы моему тюремщику не пришлось сторожить двух, берегитесь, чтобы ваша комната тоже не стала тюрьмой!

— Берегитесь вы сами! Как смеете вы так обращаться с вашей женой и угрожать мне! — вскричала я в бешенстве. — В Англии существуют законы, чтобы защитить женщину от жестокого обращения и оскорбления! Если вы тронете хоть один волосок на Лориной голове, если вы осмелитесь посягнуть на мою свободу, — будь что будет, но я обращусь к этим законам.

Вместо ответа он повернулся к графу.

— Что я вам говорил? — спросил он. — Что вы теперь скажете?

— То, что говорил раньше, — отвечал граф. — Нет.

Даже сейчас, несмотря на свой гнев, я чувствовала на себе спокойные, холодные, стальные глаза графа. Как только он проговорил свое категорическое «нет», он оторвал свой взгляд от меня и многозначительно посмотрел на жену. Мадам Фоско немедленно придвинулась ко мне и, стоя рядом со мной, обратилась к сэру Персивалю прежде, чем мы успели произнести хоть единое слово.

— Будьте любезны выслушать меня, — сказала она ледяным тоном. — Благодарю вас за гостеприимство, сэр Персиваль, я вынуждена отказаться от него в дальнейшем. Я не останусь в доме, где с дамами обращаются подобно тому, как сегодня обошлись с вашей женой или с мисс Голкомб.

Сэр Персиваль попятился и уставился на нее в мертвом молчании. Он буквально замер от удивления, услышав декларацию мадам Фоско, на которую, как хорошо было известно и ему и мне, она никогда не отважилась бы без разрешения своего мужа. Граф стоял подле сэра Персиваля и смотрел на жену с нескрываемым восхищением.

— Божественная женщина! — сказал он вполголоса. С этими словами подошел к ней и взял ее под руку. — Я к вашим услугам, Элеонора, — проговорил он со спокойным достоинством, которого я никогда раньше не замечала в нем. — И к услугам мисс Голкомб, если она окажет мне честь принять всяческое содействие, которое я ей предлагаю.

— Черт возьми! Что это значит? — вскричал сэр Персиваль, когда граф вместе с мадам Фоско спокойно направился к двери.

— В другое время это значило бы то, что я хотел сказать, но в данную минуту это значит то, что сказала моя жена, — отвечал непостижимый итальянец. — Мы впервые поменялись местами, Персиваль, и решение мадам Фоско — мое решение.