Женщина в белом (1992г.) - Коллинз Уильям Уилки - Страница 104

Я был убежден, что основания для процесса существуют и что правда на нашей стороне, а потому не сдавался.

— Помимо прямого установления личности леди Глайд, разве нет других доказательств, которые мы могли бы представить? — спросил я.

— Но у вас их нет, — возразил он. — Самым простым и убедительным из всех доказательств было бы сравнение между датами, но, насколько я понимаю, этого вы не можете сделать. Если бы вы могли доказать, что между датой смерти предполагаемой леди Глайд и датой прибытия настоящей леди Глайд в Лондон есть несоответствие, дело приняло бы совсем другой оборот, и я первый сказал бы: «Мы победим».

— Может быть, я еще смогу установить эту дату, мистер Кирл.

— В тот день, когда вы ее установите, мистер Хартрайт, ваше дело будет выиграно. Если сейчас у вас есть какие-либо соображения по этому поводу, скажите мне. Посмотрим, может быть, я смогу дать вам совет.

Я задумался. Ни домоправительница, ни Лора, ни Мэриан не могли нам в этом помочь. По всей вероятности, единственными лицами, которые знали дату отъезда Лоры из Блекуотер-Парка, были сэр Персиваль и граф Фоско.

— В настоящее время я не знаю, каким способом установить эту дату, — сказал я. — Не знаю, кто может знать ее, кроме графа Фоско и сэра Персиваля Глайда…

На спокойном, внимательном лице мистера Кирла в первый раз появилась улыбка.

— Судя по тому, какое мнение вы составили себе об этих двух джентльменах, — сказал он, — я не думаю, что вы собираетесь обращаться за помощью к ним? Если они завладели большой суммой денег мошенническим путем, вряд ли они в этом сознаются.

— Их можно заставить сознаться, мистер Кирл.

— Кто сможет их заставить?

— Я.

Мы оба встали. Он внимательно, с более серьезным интересом, чем раньше, посмотрел на меня. Я видел, что несколько удивил его.

— Вы очень решительны, — сказал он. — Без сомнения, для этого у вас есть личные причины, я не имею права о них спрашивать. Если в будущем у вас найдутся доказательства, могу только сказать, что я полностью к вашим услугам и начну процесс. Но должен предупредить вас (поскольку к судебным процессам всегда примешивается материальная заинтересованность): даже если вы докажете, что леди Глайд жива, вряд ли можно будет вернуть ее состояние. Итальянец, наверно, покинет страну раньше, чем процесс начнется, а денежные затруднения сэра Персиваля достаточно серьезны, чтобы его теперешний капитал целиком пошел на уплату кредиторам. Вы, конечно, отдаете себе отчет…

Тут я прервал его:

— Прошу вас, не будем говорить о материальных делах леди Глайд, — сказал я. — Я ничего не знал о них в прошлом и не знаю теперь. Мне известно только, что она все потеряла. Вы правы, у меня есть личные причины интересоваться ее судьбой, но эти причины не имеют никакого отношения…

Он попробовал вмешаться и объяснить. Почувствовав, что он сомневается в моем бескорыстии, я разгорячился и продолжал, не слушая его:

— Никакой материальной заинтересованности, — сказал я, — никакой мысли о личной выгоде нет в той услуге, которую я намереваюсь оказать леди Глайд. Она жива, а ее, как чужую, выгнали из ее родного дома, могила ее матери осквернена лживой надписью, гласящей о ее смерти, ее считают самозванкой, и на свете существуют два человека, благополучно и безнаказанно здравствующие и виновные во всем этом! В присутствии всех тех, кто шел за гробом на подложных похоронах, дом, где она родилась, откроет перед ней двери. По распоряжению главы ее семьи, лживую надпись на надгробном памятнике уничтожат, а эти двое ответят за свое преступление, — ответят передо мной, несмотря на то что правосудие, заседающее в трибунале, бессильно и не может наказать их. Права Лоры Фэрли должны быть восстановлены. Я готов посвятить всю свою жизнь достижению этой цели, и, если бог мне поможет, я достигну ее и один!

Он отступил от стола и ничего не сказал. На лице его было ясно написано, что он считает мое решение безрассудным, но понимает, что отговаривать меня бесполезно.

— Мы оба останемся при своем мнении, мистер Кирл, — сказал я. — Будущее покажет, кто из нас прав. А сейчас я благодарю вас за внимание, с которым вы меня выслушали. Вы дали мне понять, что закон не может нам помочь. У нас нет юридических доказательств, и мы недостаточно богаты, чтобы оплатить судебные издержки. Хорошо, что мы теперь об этом знаем.

Я поклонился и пошел к двери. Он окликнул меня и отдал мне письмо, которое в начале нашего разговора положил перед собой на стол.

— Это письмо прибыло несколько дней назад, — сказал он. — Может быть, вы не откажете мне в любезности передать его по назначению. Прошу вас при этом сказать мисс Голкомб о моем искреннем сожалении, что пока я не могу ей помочь ничем, кроме совета.

Он говорил, а я смотрел на письмо. Оно было адресовано «Мисс Голкомб, через мистера Гилмора и Кирла, Ченсери-Лейн». Почерк был мне совсем незнаком.

Уходя, я задал ему последний вопрос:

— Не знаете ли вы, сэр Персиваль Глайд по-прежнему в Париже?

— Он вернулся в Лондон, — отвечал мистер Кирл. — По крайней мере, так я слышал от его поверенного, которого вчера встретил.

После этого я ушел.

Покидая контору, я из предосторожности шел прямо, не оглядываясь, чтобы не привлекать к себе внимания прохожих. Я дошел до одного из самых малолюдных скверов в Холборне, потом сразу остановился и посмотрел назад — за мной простирался длинный отрезок тротуара.

Двое мужчин, которые тоже остановились на углу сквера, разговаривали друг с другом. После минутного раздумья я повернулся, чтобы пройти мимо них. При моем приближении один из них отошел и завернул за угол. Другой остался. Проходя мимо, я взглянул на него и сразу же узнал одного из тех, кто следил за мной до моего отъезда из Англии.

Если бы я был свободен в своих желаниях, я бы, наверно, заговорил с этим человеком и кончил тем, что ударил бы его. Но я должен был учесть последствия. Если хоть однажды я публично себя скомпрометирую, тем самым я дам оружие в руки сэру Персивалю. Оставалось только ответить на хитрость хитростью. Я свернул на улицу, куда пошел второй человек, и, увидев, что он спрятался в подъезде, прошел мимо него. Я не знал его в лицо и обрадовался возможности рассмотреть его вблизи на случай будущих неприятностей. После этого я пошел к скверу до Нью-Род. Свернув в западном направлении (оба сыщика шли за мной по пятам), я подождал первого попавшегося кеба. Как только кеб поравнялся со мной, я вскочил в него и приказал кучеру быстро ехать к Хайд-Парку. Другого кеба на улице не было. Оглянувшись, я увидел, как эти двое бросились за мной в погоню, очевидно решив добежать до стоянки кебов. Но мы опередили их, и, когда я остановил кучера и вышел, их нигде не было. Я прошел через весь Хайд-Парк и убедился, что за мной никто не следит. Когда наконец я повернул к дому, прошло уже много часов, было уже совсем темно.

Мэриан ждала меня одна в нашей крошечной гостиной. Она уговорила Лору лечь спать, обещав показать мне ее рисунки, как только я вернусь.

Бедный, робкий набросок, такой незначительный сам по себе, но такой трогательный по существу, стоял на столе. Его освещала единственная свеча, которую мы могли себе позволить. Чтобы рисунок не упал, его с двух сторон поддерживали книги. Я сел и начал смотреть на него, шепотом рассказывая Мэриан обо всем случившемся. Перегородка, отделявшая нас от второй комнаты, была так тонка, что до нас доносилось еле слышное дыхание спящей Лоры, и если бы мы заговорили громко, мы могли бы разбудить ее.

Пока я рассказывал Мэриан о своем свидании с мистером Кирлом, она слушала меня вполне спокойно. Но когда я заговорил о возвращении в Англию сэра Персиваля и о том, что за мной следили, когда я вышел от поверенного, ее лицо омрачилось.

— Скверные новости, Уолтер, — сказала она, — самые скверные, какие только могли быть. Вам нечего больше сказать мне?

— У меня есть что передать вам, — отвечал я, передавая ей письмо, врученное мне мистером Кирлом.