Три мушкетера(ил. М.Лелуара) - Дюма Александр - Страница 59

Оставшись один, д'Артаньян снова прочел и перечел записку, потом двадцать раз перецеловал строчки, начертанные рукой его прекрасной возлюбленной. Наконец он лег, заснул и предался золотым грезам.

В семь часов утра он встал и позвал Планше, который на второй оклик открыл дверь, причем лицо его еще хранило следы вчерашних тревог.

— Планше, — сказал ему д'Артаньян, — я ухожу, и, может быть, на весь день. Итак, до семи часов вечера ты свободен, но в семь часов будь наготове с двумя лошадьми.

— Вот оно что! — сказал Планше. — Видно, мы опять отправляемся продырявливать шкуру.

— Захвати мушкет и пистолеты.

— Ну вот, что я говорил? — вскричал Планше. — Так я и знал — проклятое письмо!

— Да успокойся же, болван, речь идет о простой прогулке.

— Ну да, вроде той увеселительной поездки, когда лил дождь из пуль, а из земли росли капканы.

— Впрочем, господин Планше, — продолжал д'Артаньян, — если вы боитесь, я поеду без вас. Лучше ехать одному, чем со спутником, который трясется от страха.

— Вы обижаете меня, сударь! — возразил Планше. — Кажется, вы видели меня в деле.

— Да, но мне показалось, что ты израсходовал всю свою храбрость за один раз.

— При случае вы убедитесь, сударь, что кое-что у меня еще осталось, но если вы хотите, чтобы храбрости хватило надолго, то, прошу вас, расходуйте ее не так щедро.

— Ну, а как ты полагаешь, у тебя еще хватит ее на нынешний вечер?

— Надеюсь.

— Отлично! Так я рассчитываю на тебя.

— Я буду готов в назначенный час. Однако я думал, сударь, что в гвардейской конюшне у вас имеется только одна лошадь?

— Возможно, что сейчас только одна, но к вечеру будет четыре.

— Так мы, как видно, ездили покупать лошадей?

— Именно так, — ответил д'Артаньян.

И, на прощание погрозив Планше пальцем, он вышел из дома.

На пороге стоял г-н Бонасье. Д'Артаньян намеревался пройти мимо, не заговорив с достойным галантерейщиком, но последний поклонился так ласково и так благодушно, что постояльцу пришлось не только ответить на поклон, но и вступить в беседу.

Да и как не проявить немного снисходительности к мужу, жена которого назначила вам свидание на этот самый вечер в Сен-Клу, против павильона г-на д'Эстре! Д'Артаньян подошел к нему с самым приветливым видом, на какой только был способен.

Естественно, что разговор коснулся пребывания бедняги в тюрьме. Г-н Бонасье, не знавший о том, что д'Артаньян слышал его разговор с незнакомцем из Менга, рассказал своему юному постояльцу о жестокости этого чудовища Лафема, которого он на протяжении всего повествования называл не иначе как палачом кардинала, и пространно описал ему Бастилию, засовы, тюремные форточки, отдушины, решетки и орудия пыток.

Д'Артаньян выслушал его с отменным вниманием.

— Скажите, узнали вы, кто похитил тогда госпожу Бонасье? — спросил он наконец, когда тот кончил. — Я ведь не забыл, что именно этому прискорбному обстоятельству я был обязан счастьем познакомиться с вами.

— Ах, — вздохнул г-н Бонасье, — этого они мне, разумеется, не сказали, и жена моя тоже торжественно поклялась, что не знает… Ну, а вы, — продолжал г-н Бонасье самым простодушным тоном, — где это вы пропадали последние несколько дней? Я не видел ни вас, ни ваших друзей, и надо полагать, что вся та пыль, которую Планше счищал вчера с ваших сапог, собрана не на парижской мостовой.

— Вы правы, милейший господин Бонасье: мы с друзьями совершили небольшое путешествие.

— И далеко?

— О нет, за каких-нибудь сорок лье. Мы проводили господина Атоса на воды в Форж, где друзья мои и остались.

— Ну, а вы, вы-то, разумеется, вернулись, — продолжал г-н Бонасье, придав своей физиономии самое лукавое выражение. — Таким красавцам, как вы, любовницы не дают длительных отпусков, и вас с нетерпением ждали в Париже, не так ли?

— Право, милейший господин Бонасье, — сказал молодой человек со смехом, — должен признаться вам в этом, тем более что от вас, как видно, ничего не скроешь. Да, меня ждали, и, могу вас уверить, с нетерпением.

Легкая тень омрачила чело Бонасье, настолько легкая, что д'Артаньян ничего не заметил.

— И мы будем вознаграждены за нашу поспешность? — продолжал галантерейщик слегка изменившимся голосом, чего д'Артаньян опять не заметил, как только что не заметил мгновенной тучки, омрачившей лицо достойного человека.

— О, только бы ваше предсказание сбылось! — смеясь, сказал д’Артаньян.

— Я говорю все это, — отвечал галантерейщик, — единственно для того, чтобы узнать, поздно ли вы придете.

— Что означает этот вопрос, милейший хозяин? — спросил д’Артаньян. — Уж не собираетесь ли вы дожидаться меня?

— Нет, но со времени моего ареста и случившейся у меня покражи я пугаюсь всякий раз, как открывается дверь, особенно ночью. Что поделаешь, я ведь не солдат.

— Ну так не пугайтесь, если я вернусь в час, в два или в три часа ночи. Не пугайтесь даже в том случае, если я не вернусь вовсе.

На этот раз Бонасье побледнел так сильно, что д'Артаньян не мог этого не заметить и спросил, что с ним.

— Ничего, — ответил Бонасье, — ничего. Со времени моих несчастий я подвержен приступам слабости, которые находят на меня как-то внезапно, и вот только что я почувствовал, как по мне пробежал озноб. Не обращайте на меня внимания, у вас ведь есть другое занятие — предаваться своему счастью.

— В таком случае, я очень занят, так как я действительно счастлив.

— Пока еще нет, подождите — вы ведь сказали, что это будет вечером.

— Что ж, благодарение богу, этот вечер придет! И, быть может, вы ждете его так же нетерпеливо, как я. Быть может, госпожа Бонасье посетит сегодня вечером супружеский кров.

— Сегодня вечером госпожа Бонасье занята! — с важностью возразил муж. — Ее обязанности задерживают ее в Лувре.

— Тем хуже для вас, любезный хозяин, тем хуже для вас! Когда я счастлив, мне хочется, чтобы были счастливы все кругом, но, по-видимому, это невозможно.

И молодой человек ушел, хохоча во все горло над шуткой, которая, как ему казалось, была понятна ему одному.

— Желаю вам повеселиться! — отвечал Бонасье замогильным голосом.

Но д'Артаньян был уже слишком далеко, чтобы услышать эти слова, да если бы он и услыхал, то, верно, не обратил бы на них внимания, находясь в том расположении духа, в каком он был.

Он направился к дому г-на де Тревиля; его вчерашний визит был, как мы помним, чрезвычайно коротким, и он ни о чем не успел рассказать толком.

Г-на де Тревиля он застал преисполненным радости. Король и королева были с ним на балу необычайно любезны. Зато кардинал был крайне неприветлив.

В час ночи он удалился под предлогом нездоровья. Что же касается их величеств, то они возвратились в Лувр лишь в шесть часов утра.

— А теперь… — сказал г-н де Тревиль, понижая голос и тщательно осматривая все углы комнаты, чтобы убедиться, что они действительно одни, — теперь, мой юный друг, поговорим о вас, ибо совершенно очевидно, что ваше счастливое возвращение имеет какую-то связь с радостью короля, с торжеством королевы и с унижением его высокопреосвященства. Теперь вам надо быть начеку.

— Чего мне опасаться до тех пор, пока я буду иметь счастье пользоваться благосклонностью их величеств? — спросил д'Артаньян.

— Всего, поверьте мне. Кардинал не такой человек, чтобы забыть о злой шутке, не сведя счетов с шутником, а я сильно подозреваю, что шутник этот — некий знакомый мне гасконец.

— Разве вы думаете, что кардинал так же хорошо осведомлен, как вы, и знает, что это именно я ездил в Лондон?

— Черт возьми! Так вы были в Лондоне? Уж не из Лондона ли вы привезли прекрасный алмаз, который сверкает у вас на пальце? Берегитесь, любезный д'Артаньян! Подарок врага — нехорошая вещь. На этот счет есть один латинский стих… Постойте…

— Да-да, конечно, — отвечал д'Артаньян, который никогда не мог вбить себе в голову даже начатков латыни и своим невежеством приводил в отчаяние учителя. — Да-да, конечно, должен быть какой-то стих…