Гурман - Варго Александр - Страница 18

Она умерла через четыре дня. В какой-то момент у нее даже наступило заметное улучшение, и к ней пустили Катю с Милой, близкой подругой мамы, а вечером ее не стало.

Правда, девушка не осталась совсем одна. У нее была бабушка, но Катя интуитивно чувствовала, что смерть матери воздвигла между ними невидимую стенку. Она пыталась помогать Надежде Ивановне. Та на словах всегда была вежлива и ласкова, но держала дистанцию.

Был еще и дядя Павел, но Катя видела его лишь однажды. Все остальное время он проводил в местах не столь отдаленных. К слову, для матери это была больная тема. Она как-то обмолвилась, что тот с ранних лет испытывал к ней только зависть.

Катя проглотила лекарство, запила таблетку водой, потом вернулась в комнату и поглядела на стопку листов, полученных от Олега. В общем-то неплохо, но слишком уж предсказуемо, как-то по-детски.

Катя убрала шедевр Олега в стол.

Ее влекло к этому необычному парню, но смущало, что в последнее время все их разговоры неизменно сводились к обсуждению тех или иных ужастиков, которые он прочитал и взахлеб ей пересказывал. Ужасы, насилие. Есть в этом что-то ненормальное. Как он там говорил? Сплаттерпанк?

Вспоминая мудреное слово, она рассеянно посмотрела в окно и увидела, как по дорожке к ее дому идет женщина. Темные волосы стянуты в пучок, старенькое, но чистое, аккуратное платье. Никакой косметики и бижутерии. Это была Мила, подруга мамы.

После того как мотоцикл Гунна был отогнан в сервис, байкеры отправились в «Берлогу», свой клуб. Место для этого заведения было выбрано идеально — вдали от города, на самом отшибе, на холме, который огибала стремительная речка Кайра. В нескольких шагах начинался лес. Тем людям, которым удавалось застать рассвет в этих местах, открывался бесподобный вид. Сонные горы постепенно окрашивались золотом восходящего солнца. Весь мир вокруг преображался в предчувствии нового дня.

К клубу вела одна дорога, и случайных визитеров здесь никогда не было. Мало кто из посторонних рискнул бы ночью наведаться в логово байкеров. «Берлога» была частным заведением. Если гости здесь и появлялись, то проходили внутрь клуба исключительно в сопровождении тех, кто их пригласил. За любые косяки чужаков несли ответственность члены клуба, поручившиеся за них.

Первое время сюда частенько наведывались представители правоохранительных органов, в том числе наркоконтроля, но благодаря грамотной политике Дантиста, его умению улаживать, казалось бы, самые тупиковые конфликты проверки быстро сошли на нет. Да и наркотой никто тут не баловался. Выпить — пожалуйста, но только после того, как твой байк окажется в гараже или на стоянке.

Внутреннее убранство клуба напоминало средневековый замок. Все завешано шкурами и черепами оленей, медведей, кабанов, волков, даже бизоний был. Его подогнал Гаучо.

Над сценой, под самым потолком на толстых крючьях висел обгорелый «Урал». На нем восседал манекен, облаченный в потертую кожу, вместо головы — череп, искусно вылепленный из гипса, макушку которого венчала ковбойская шляпа. На спине манекена красовалась фосфоресцирующая надпись: «Нас помнят, пока мы мешаем другим».

На маленькой сцене бесновалась местная хард-роковая группа. Их гитары визжали и хрипели, по звуку и громкости мало отличаясь от голоса вокалиста, бритоголового здоровяка. Он ревел, брызгал слюной на микрофон, но его попытки завести посетителей бара были не очень успешными.

Гунн сидел за одним столом с Дантистом. Настроение у вице-президента клуба было паршивое. На грубо сколоченном столе, сплошь исцарапанном ножом и прожженном окурками, стоял полулитровый графин с ярко-оранжевой мутноватой жидкостью. Это был фирменный шестидесятиградусный самогон байкеров, который мать Эстета настаивала на апельсинах. Свое название он получил, как ни странно, из уст Слона, который окрестил его с похмелья коматозным солнышком.

К слову, Эстет получил свое прозвище за сумасшедшую тягу к мотоциклам. Карбюраторы и цилиндры возбуждали его похлеще обнаженных девок. Не было такого аппарата, в котором он не разбирался бы лучше любого другого члена клуба. Все его темы неизменно сводились к байкам, точнее, к их устройству.

Из закуски на столе были горячие бутерброды с сыром, маринованные опята и баранки с солью. Гунн, да и остальные байкеры были непривередливы в еде. За исключением разве что Слона, который расположился за соседним столом. С ним сидели Эстет, Гаучо, Монгол и какие-то две девахи.

В клубе стояла жара. Все байкеры были в жилетах на голое тело, только Гаучо щеголял в новой кожаной куртке с длинной бахромой, скроенной в индейском стиле.

Слон уплетал куриные крылышки, причем грыз их вместе с костями. В «Берлоге» стоял звонкий хруст, будто кто-то ожесточенно ломал щепки. В перерывах он делал огромные глотки пива из литровой кружки, да еще и умудрялся рассказывать очередной пошлый анекдот.

Казалось, что сегодняшний случай на дороге был для толстяка уже перевернутой страницей в истории. Это несмотря на то, что Слон лишился мобильника. Хорек сдержал свое слово и действительно выкинул его телефон на обочину, но разговаривать по нему уже было невозможно. Слон глотал крылышки, пил пиво и веселился.

— Знаешь, Гунн, мне наш тучный друг напоминает панду. Самца, если точнее, — сказал Дантист.

На нем был жилет из волчьей шкуры, прошитый кожаными шнурами. Распущенные седеющие волосы и глаза, покрасневшие от хорошей дозы коматозного солнышка, делали его похожим на колдунью из мрачной сказки.

— Почему? — без особого интереса спросил Гунн.

— Когда этот зверь хочет привлечь к себе внимание самок, он становится на голову и мочится на дерево, стараясь попасть как можно выше. Мол, вот какой большой и крутой панда тут прошел!

Гунн взглянул на Слона, который шумными глотками допивал пиво, на мгновенье представил себе его в такой позиции и чуть не рассмеялся.

— Ему элементарно не хватает внимания, — сказал он, словно пытаясь оправдать Слона. — Но ему в кайф такой образ. Я знаю, что у него мозги пацана, который только в школу пошел, хотя они уже постепенно заплывают жиром.

— Без него было бы скучно, да?

«Зато офигенно весело было, когда Катюха упала с обрыва. Если бы я тогда не был дятлом и не поспорил бы с ним, то ничего такого сегодня не произошло бы», — подумал Гунн, вслух же сказал:

— Есть такой прикол. Когда ты склеил ласты, тебе по хрену, а всем печально и скучно. То же самое, если ты тупой. Это как раз относится к Слону.

— Расслабься, — посоветовал Дантист, который словно понял, о чем размышлял его собеседник. — Вон, бери с него пример. Резвится, как карапуз. Лишь бы колеса крутились и телки давали.

— Я скучаю по ней, — неожиданно сказал Георгий.

Дантист разлил самогон, и байкеры выпили.

— Я уже не первый раз с тобой говорю на эту тему, — заметил Дантист, отправляя в рот опенок.

Георгий с угрюмым видом повертел в руках баранку, макнул ее в соль и с хрустом откусил половинку.

— Был бы ты просто знакомым, я бы послал тебя. Но ты мой друг и представитель клуба, Гунн. Поэтому то, что я сейчас скажу, будет моим последним словом. Ты не дите малое вроде Слона, и возвращаться к этой теме я больше не намерен.

— Ну?.. — голос Гунна стал напряженным.

— Ты ведь не жил с ней, не видел ее по утрам, не выслушивал ее нытье. Бытовуха вымывает все святое, как клизма! Ты сбежал бы от нее через неделю, я ведь знаю тебя! Но нет, ты вбил себе в башку, что она — именно та, с которой тебе предназначено небесами быть до самой смерти! Спустись на землю, Гунн! Ты слепил себе мечту, подстроил эту женщину под образ, созданный тобою! Понимаешь?

Гунн безмолвно смотрел в окно. В небе уже начали зажигаться первые звезды. На узкой дороге, ведущей к клубу, засверкали многочисленные фары. К «Берлоге» начали съезжаться байкеры со своими подругами.

— Пускай так, — наконец сказал он. — Но лучше я прочувствую все это на своей шкуре, сам приму решение, чем свихнусь от неизвестности. Я как в клетке, ты что, не видишь?!