Кунсткамера аномалий - Винокуров Игорь Владимирович - Страница 103

Всё это было возможно?

Российским мастерам изящной словесности, увы, иногда выпадает жребий закончить свой земной путь на чужбине. Особенно это касается Франции, где не стало, в частности, Б. Ш. Окуджавы (1997), И. А. Бунина (1953), А. В. Сухово-Кобылина (1903), И. С. Тургенева (1883). Скорбный перечень можно бы и дополнить, но не станем этого делать, а остановимся на посмертном путешествии тела И. С. Тургенева из Парижа в Петербург в сентябре 1883 года и некоторых связанных с этим событиях.

Иван Сергеевич Тургенев умер 22 августа (3 сентября) 1883 года в два часа пополудни в местечке Буживаль под Парижем, в своём дачном домике «на самом краюшке» чужого гнезда – рядом с виллой Полины Виардо, – в домике, куда привела его скитальческая судьба и который стал последней пристанью великого русского писателя.

По воспоминаниям современников, перед кончиной, в бреду, забыв, что рядом с ним французы, Тургенев говорил с ними на русском языке, словно продолжал искать в нём так нужные ему в те тяжёлые минуты поддержку и опору. «Прощайте, мои милые, мои белесоватые…»

За несколько дней до смерти Тургенев завещал похоронить его в Петербурге, на Волковом кладбище, «подле моего друга Белинского». Высшим его желанием было – лечь у ног своего учителя Пушкина, которого он всю свою жизнь боготворил, чей локон волос носил на своей груди. Но, с грустью говорил он, «я не заслуживаю такой чести».

19 сентября, после панихиды в православной церкви на улице Дарю, а затем печально-торжественной церемонии на Северном вокзале в Париже, началась долгая и трудная похоронная процессия – она закончилась через неделю, 27 сентября, в Петербурге.

Исследователи жизни и творчества писателя отмечают: Россия торжественно похоронила Тургенева, согласно завещанию, со всеми почестями, достойными ею замечательного таланта…

Сколь оптимистичен этот «взгляд в прошлое»! Пожалуй, было исполнено лишь одно желание писателя: он действительно похоронен на Волковом кладбище. Но не рядом с Белинским – и не вина в том его друзей! Как свидетельствует современник, «место, где похоронен Белинский, было похоже на помойную яму». Могилу отрыли возле кладбищенской Новой церкви – туда же рассчитывали позже перенести и прах «неистового Виссариона». А если говорить о почестях…

Один из близких друзей Тургенева, Михаил Матвеевич Стасюлевич, за два дня до похорон писателя с горечью отмечал: «Лет через двадцать не поверят, что всё это было возможно».

20 сентября Стасюлевич, возглавлявший комиссию по организации похорон, получил из Парижа извещение о том, что поезд с траурным вагоном и сопровождающими лицами прибудет на русскую границу утром 25-го, в пятницу. В четверг вечером Стасюлевич уже был в приграничном городе Вержболове (ныне Вирбалис) и остановился в станционной гостинице.

На рассвете к перрону подошёл почтовый поезд из Берлина.

Начальник станции сообщил Стасюлевкчу, что тело прибыло – без провожатых (от Парижа до Берлина тело покойного сопровождали дочь Полины Виардо с мужем. В Берлине их задержали таможенники; пока разбирались, поезд с гробом писателя ушёл на восток… В Вержболово провожатые прибыли вечером 25 сентября и тут же выехали в Петербург: никто не знал, сколько придётся ждать на границе).

В руках он держал накладную, в которой значилось: «Покойник – 1». Ни имени, ни фамилии…

Гроб находился в дорожном ящике для клади в простом багажном вагоне. Рядом стояло ещё несколько ящиков – с венками, оставшимися от парижской траурной церемонии.

Начальник станции торопил, надо было быстрее освободить вагон и не задерживать поезд.

Гроб предстояло перенести в церковь, она находилась неподалёку от станции. (Из письма Стасюлевича жене: «Хотели запереть тело на три дня в сарай, с прочею кладью, но я и священник воспротивились…»)

Пока выносили и разбирали ящик, освобождая ясеневый гроб, пока вынимали парижские венки, настоятель церкви подготовил катафалк.

«Едва мы успели закончить нашу печальную работу, – вспоминал Стасюлевич, – как с церковной колокольни донёсся протяжный звон… Это был первый привет покойному на родине. Неимоверно тяжело потрясли звуки колокола слух каждого из нас, кто понимал, что мы в эту минуту делали…»

На крышке гроба был укреплён образ Христа, которому писатель посвятил одно из лучших своих стихотворений в прозе. Возложили венки. Дети из мужского и женского училищ усыпали катафалк полевыми цветами.

Мало-помалу подходили люди… Процессия двинулась к церкви. В 8 часов утра началась первая панихида с хором певчих.

(Заметим, читатель: ни одного корреспондента в Вержболове не было, и все сообщения, появившиеся в газетах, были чистейшим вымыслом. Так, одна петербургская газета рассказала, что тело Тургенева «было встречено священником Александро-Невской лавры, делегацией санкт-петербургской Думы и многими другими лицами». Ничего подобного! Никто из этих лиц не присутствовал, а что касается делегации Думы, то её просто и быть не могло. Вопрос о похоронах Тургенева депутаты Думы рассматривали 13 сентября. Кто-то назвал великого русского писателя «западником», которого и знать не следует, какие там ещё встречи и почести… Поговорили – да разошлись!)

В субботу состоялась вторая панихида, в воскресенье – последняя, третья. Священник Николай Кладницкий произнёс тронувшее всех слово.

"Перед нами бренные останки великого нашего соотечественника, прославившего и себя, и свою родину своими дивными творениями. Они стяжали ему венец неувядаемой славы и поставили его, а вместе с ним и наше родное слово, наряду с величайшими современными писаниями и писателями не только у наев России, но и далеко за её пределами. Кто из вас, читая его дивные творения, не восхищался свежестью, лёгкостью, изяществом и, так сказать, благоуханием его слова, а вместе и его светлою, незлобивою душою, его добрым, кротким сердцем и, вообще, его высокою, симпатичною личностью, которая вся отражалась в его творениях? Кому из вас не известно также, с каким лестным для нашей национальности сочувствием отнеслись к покойному все лучшие и просветленнейшие люди Запада, поставившие Тургенева наряду с величайшими современными поэтами? Слава Тургенева есть слава нашей родины, и потому она не может быть чужда никому из нас. Такие люди не умирают в памяти потомства: «Имена их живут в роде, премудрость их поведёт людие и похвалу их исповест Церковь».

«Слава и честь всякому делающему благое», – учит нас святая вера. Слава и честь нашему незабвенному соотечественнику за всю ту славу, за все то добро, какое он совершил для родной земли… Да воздаст ему Господь Вседержитель венец правды за все добрые его дела, и да не помянет ему грехов и слабостей, столь свойственных каждому человеческому естеству.

Вечная память да будет тебе от всех нас, твоих, скорбящих о тебе, соотчичей, доблестный муж земли русской!

…Холодную и дождливую ночь сменило ясное утро. Гроб на полотенцах перенесли в траурный вагон скорого поезда Берлин – Петербург. Священник поднялся в вагон, помолился над гробом и, отдав усопшему низкий поклон, приложился устами к образу Христа… Скорый тронулся.

Погода резко испортилась. Но несмотря на ненастье, на всех крупных станциях собиралась масса людей. В Ковно общество русских граждан приготовило всё необходимое для литии, но… Стасюлевич успел только принять венки – поезд тронулся! То же самое повторилось в Вильно. Далее были Динабург (ныне Даугавпилс), Остров, Псков, Луга, Гатчина… В Гатчине едва успели отслужить литию, как раздался третий звонок. Священник едва успел покинуть вагон, а закрывавший двери Стасюлевич прыгнул на подножку вагона уже на ходу поезда.

Торопились поскорее увезти прах писателя от тех, кто желал проститься с ним в последний раз? Именно так!

25 сентября, находясь ещё в Вержболове, Стасюлевич писал своей жене: «Памятны были для меня эти три дня, не только в этом году, но и в течение всей моей жизни! Ведь можно подумать, что я везу тело Соловья Разбойника. Соловья – да! Но Разбойника – нет!… Меня будет эскортировать здешний жандармский офицер до Вильны. „Вы мне, верно, позволите с вами ехать“, – сказал он мне сегодня. „Это для меня столько же неожиданно, сколько и приятно“, – ответил я ему. От Вильно, однако, поедет другой. Бедный, бедный Тургенев! Прости им их прегрешения вольные и невольные: не ведят бо, что творят!! Если бы я описал подробности этих трех дней в Вержболове – лет через двадцать не поверят, что всё это было возможно».