Серый кардинал - Моргунов Владимир - Страница 73

Как только Юлин понял, что любые попытки «отмазаться» будут иметь нулевой результат, он позвонил по заветному номеру. «Сглупил, кураж», — сказал он тогда, оправдываясь. Эти же слова повторял он сам и его адвокат на суде.

Все закончилось гораздо хуже, чем он предполагал. Неопровержимое вещественное доказательство — цепочка, найденная у него при обыске (скуповат Юлин был, оставил), аккуратно составленный акт медицинского освидетельствования пострадавшего, показания свидетелей (Юлину показалось, что некоторых из них на месте происшествия вовсе не было) имели следствием семь лет лишения свободы.

Ужас его многократно усилился, когда в тюрьме, или, по официальному названию, следственном изоляторе, его попытались изнасиловать. Он-то считал себя сильным и мужественным, но, как оказалось, недостаточно сильным, чтобы противостоять пятерым сокамерникам, настоящим «волкам», рецидивистам. Только своевременное вмешательство охраны спасло Юлина от участи «опущенного», «петуха». Его перевели в другую камеру.

Он даже не подозревал о том, что инцидент в камере произошел не вопреки, а благодаря участию и воле его невидимых покровителей. Спесь и излишняя самоуверенность, отличавшие Юлина, были для них нежелательны, поэтому для профилактики они отдали приказ главарю блатных попугать строптивца.

И они, тайные вершители судеб зеков, получили отличнейший материал в лице растерявшегося и подавленного человека, подписавшего договор от 15 октября 1987 года, написанный им собственноручно под диктовку самого начальника областного УИТУ подполковника Ефимова.

Это произошло уже после того, как Юлин был перевезен в ИТУ 398/10, то есть, на «зону». Его взяли оттуда в больницу якобы для проверки, потому что проба на РВ, то есть, Реакция Вассермана, дала положительный результат. Проще говоря, подозревалось, что у осужденного Юлина сифилис.

Вместе с подполковником Ефимовым на встрече присутствовал и незапоминающейся наружности мужчина в гражданской одежде. Тот мужчина, как выяснилось позже, являлся полковником КГБ. Ефимов работал на КГБ и Юлин работал на КГБ. Теперь у Юлина немного изменился социальный и гражданский статус, но для КГБ это особого значения не имело.»

Юлин сначала не мог понять, почему же им заинтересовались столь высокопоставленные соглядатаи. Потребовался год пребывания в ИТУ 398/10, чтобы получить окончательное представление о том, что первая буква аббревиатуры — исправительное — отдает даже не черным юмором, а ужасающим цинизмом. Юлин понял смысл выражения «страна воров», был почти уверен в том, что высшей и окончательной целью тех, кто им руководил, было пропустить население всего СССР через «зоны» и окончательно подчинить своей воле.

Кто-то мощно дирижировал всем процессом, заставляя суды давать по несколько лет лишения свободы людям, которые в общем-то совершили проступки, а не преступления.

«План, план, план!» — требовали от начальников ИТУ. «Рабсилу, рабсилу, рабсилу!» — требовали те в ответ.

Но настоящую рабсилу могли составлять только те, кто имел желание трудиться, «мужики» по лагерной терминологии. «Отрицаловка», «блатные» были для этого явно неподходящим материалом. Против них и была направлена лагерная статья 77 прим, начавшая действовать лет за десять до того, как Юлин попал на «зону». Администрации не удалось окончательно подавить «блатных», «воров в законе», но она сумела заставить их действовать в нужном для нее направлении, а именно — служить для «обламывания», для устрашения тех, кто проявлял хоть какие-то признаки независимого, самостоятельного мышления.

На первый взгляд это могло показаться парадоксом: администрация ИТУ и «блатные» никогда не могли сделаться союзниками в полном смысле этого слова. Но они были соузниками одного большого ГУЛАГа, где так называемая «воля» была, по существу, той же самой зоной, с той же самой идеологией, этикой, с теми же законами.

Генеральный секретарь Брежнев в ответ на осторожную информацию одного из царедворцев относительно невозможности прожить на среднюю зарплату сказал: «Вы не знаете этого народа» и рассказал историйку полувековой давности о том, как он, будучи студентом и прирабатывая на разгрузке продуктов, сам приворовывал.

Контролер ИТУ Гладкий, дежуривший в ночь, снабжал блатных водкой (за их деньги, естественно), а после этого сам же обнюхивал их, когда они возвращались с работы. Те, от кого исходил запах спиртного, обязаны были платить

Гладкому, если не хотели попасть в штрафной изолятор или лишиться личного свидания.

Никакого парадокса не было! Все, начиная от зека и заканчивая генеральным секретарем, жили по одним и тем же, шакальим, но не человеческим, законам. Инспектор ГАИ возможно, и был заинтересован в том, чтобы случалось меньше дорожно-транспортных происшествий и автокатастроф, но далеконе в первую очередь. Работник ОБХСС знал, что все завмаги на вверенном ему участке — воры, но он вовсе не был заинтересован в том, чтобы все они отправились за колючую проволоку.

И Юлин уразумел, на своей шкуре прочувствовал истину: чем раньше придешь к убеждению, что шакальи, исписанные законы, надо выполнять неукоснительно, тем меньшим напастям будешь подвергаться, тем большего достигнешь в этой жизни.

Наверное, вечно будет продолжаться эта игра: одни делают вид, что полностью подчиняются другим, а те до поры до времени делают вид, что не подозревают о нарушении правил игры. А правила игры таковы, что не нарушать их невозможно.

Юлин вышел на свободу осенью девяностого года. Ею тайный покровитель, уже генерал-майор госбезопасности, изучив его внимательным взглядом зеленоватых глаз, спросил:

— Ну что, Игорек, понял, какая она, жизнь?

Да, условно-досрочно освободившийся Юлин все понял. Он понял также и то, что теперь накрепко связан с этим человеком, за неширокими плечами которого стоит большая и грозная сила.

Юлин и его подчиненные выполняли даже кое-какие политические задания Мудрова, избивая «дерьмократов», на которых указывал генерал-майор, до полусмерти.

Не совсем понимая, какие изменения происходят вокруг, Юлин принялся заниматься тем же, чем он занимался и до отсидки. Причем теперь он занимался отчуждением собственности с утроенной энергией — нельзя было не заметить, что бардака стало намного больше, чем прежде. Сейчас, пожалуй, он смог бы и «отмазаться», если бы повторилась ситуация трехгодичной давности.

Но он не отдавал себе отчета в том, что беспорядок, «беспредел», воцаряющийся вокруг, есть следствие некоего взрыва, начало которого он не заметил. Конечно, Юлин ко всему подходил с мерками чисто практическими — он подзадержался на несколько лет, опоздал к дележу пирога. Но наличие столь сильного покровителя дает ему шанс наверстать упущенное.

То, что не понял Юлин, понял Мудров, довольно посредственно игравший в шахматы. Мудров понял, что ситуацию в стране уже практически невозможно контролировать. Ему было наплевать на то, куда катится эта страна, надо было срочно застолбить место для себя в новой жизни. Он вместе с коллегами недоумевал по поводу не слишком решительных действий своего самого высокого шефа и тезки Крючкова в глубине души осознавал: «Процесс пошел», и даже начало этого процесса нельзя было определить, не говоря уже о возможности предвидеть его.

Меньше чем через год все рухнуло окончательно. Использовав все имеющиеся связи, Мудров смог переквалифицироваться из генерала сверхмогущественной когда-то организации в достаточно обеспеченного бизнесмена.

На материальную обеспеченность жаловаться не приходилось, что и говорить. Если раньше он спокойно брал дефицитные, недоступные подавляющему большинству населения продукты, доставленные его подчиненными из специального распределителя, то теперь уже другие подчиненные доставляли ему столь же недоступные — в силу своей цены — для широких масс вещи из магазинов, где все продавалось открыто. Большинство его бывших коллег, бывших гэбешников, вплоть до младших офицеров, тоже устроились подобным образом.