Кто закажет реквием - Моргунов Владимир - Страница 79

— ... Но этот Хохлов вытащил пистолет и приставил его тебе под бок. Какой, кстати, был пистолет?

— Обычный.

— Что значит «обычный»?

— Пистолет Макарова.

— Ага, все сходится, — с каким-то даже облегчением произнес Бирюков.

— Что сходится? С чем сходится? — Кристина решительно ничего не понимала.

— С тем, что мне рассказывала твоя сестра.

— Сестра?! У меня нет сестры.

— Ладно, об этом потом, как выражался очень давно известный сатирик. Куда они тебя в конце концов привезли?

— В поликлинику.

— Уф-ф! Ты не помнишь, в каком районе города это было?

— Отчего же не помню — в Заводском. В самом неприглядном районе Южнороссийска. Но поликлиника как раз в неплохом месте размещается — там тополя старые вокруг растут.

— А чем они мотивировали свои действия: вечером тебя хватают, везут на край света? Для чего ?

— Вот там-то, в поликлинике, в присутствии главврача, медсестры и еще одного типа в белом халате, вначале скромно умолчавшего о своем звании и функции, этот Хохлов и объявил мне, какую задачу он выполнял, почему задержал меня. Оказывается, у двоих молодых людей был выявлен в крови вирус СПИДа. И оба указали на меня, как на имевшую с ними половые контакты.

— Снова здорово! — ошарашенно выдохнул Бирюков. — Ты что же, в самом деле имела... эти самые контакты?

— Ну конечно же нет, па, — досадливо отмахнулась Кристина. — Но когда тебе показывают объяснение — или заявление, или донос, не знаю, как этот документ назвать — написанное от руки убористым почерком на двух или трех страницах, а твое имя и фамилия в этом документе подчеркнуты жирной чертой, то поневоле начинаешь думать о том, что у тебя либо «крыша поехала», либо тебе кошмарный сон снится. В этих историях болезни, понимаешь ли, все, как надо, было — листки анализов подклеены, страницы заполнены корявым «врачебным» почерком, обложки истрепаны... И фотографии молодых людей тоже были аккуратно вклеены. Одного из них я, представь себе, узнала.

— То есть, как это узнала? — Бирюков поймал себя на мысли, что тон его уж слишком подозрителен.

— Да так и узнала, потому что знакомилась с ним раньше. Знакомство, правда, шапочное. Я его фамилии даже не знала раньше, только имя помнила: Гера. Герман, значит. Подруга знакомила, это ее парень, он тоже в университете учится. Потом я пaру раз еще встречала его. Ну, привет-привет и все. Никаких, словом, контактов, не говоря уже о половых.

Когда я на фотографию Германа посмотрела, молодой человек в плаще и кепочке, который представился старшим лейтенантом Хохловым, заметил, что человека на фотографии я узнала. «Вот ведь как получается, Кристина Викторовна, — гнусным таким голоском тянет, — выходит, знали вы о том, что являетесь ВИЧ-инфицированной, а продолжали иметь контакты.»

Тут я не выдержала и психанула: «Да что вы, — говорю, — за чушь несете? Это провокация какая-то!» И вот тот тип, который с самого начала не представился или которого не представил Хохлов, вдруг подает голос: «Никакой провокации тут нет, в марте этого года вы обращались в анонимный пункт по ВИЧ-тестированию. Реакция у вас была выявлена положительная. Это, конечно, не означало, что вы больны СПИДом, но разносчицей вируса вы являлись, вы это прекрасно знали». Мне бы сразу сообразить, что если тестирование анонимным было, то они меня «вычислить» вряд ли смогли бы, но, очевидно, весь их расчет на том и строился, что я со всеми тонкостями не была знакома. Ну, и реакция у меня сверхэмоциональная, конечно, к анализу не располагающая: «Вы, собственно, кто такой? Чего вы мне лапшу на уши вешаете?» А он мне с этаким достоинством отвечает: «Я — заместитель главного эпидемиолога города Конюхов...» Еще он имя-отчество выдал, но я не запомнила.

И вновь у меня чувство нереальности возникло. Сплю я, что ли, думаю? Электричка моя уже тю-тю, бабка наверняка волнуется, а эти гады какую-то ахинею несут, но ведь обставлено у них все по-настоящему — на сон мало похоже во сне детали размазаны как-то.

И тогда главврач поликлиники — я сразу почти что симпатией к нему прониклась, потому что он изображал какое-то озабоченно-озадаченное сочувствие ко мне: дескать, лично ничего к вам, девушка, не имею плохого, даже совсем наоборот, но вот вынужден заниматься такими вещами в силу обстоятельств и по профессии — да, этот самый главврач и говорит: «Кристина Викторовна, я понимаю, что вам неприятна эта процедура, но ведь надо же что-то делать для того, чтобы остановить СПИД. Возможно, произошла трагическая ошибка — трагическая в том смысле, что не вы явились источником заболевания этих молодых людей, а наоборот, кто-то из них заразил вас. Вон у этого Германа Михайлова списочек контактов — ого-го! Вы в этом списочке четвертой стоите. А ведь возможно, что и еще какие-то контакты он имел, о которых не упомянул, в том числе и гомосексуальные».

Я тогда и говорю ему: «Послушайте, это бред какой то. Если уж вы подозреваете меня невесть в чем, давайте, возьмите анализ, сделайте этот тест, убедитесь в том, что я никакого отношения ни к этим молодым людям, ни к СПИДу не имею.»

Он вроде бы даже обрадовался тому, что все так легко и просто разрешилось: «Отлично, мы вас, собственно, за этим в пригласили сюда».

Я про себя подумала: ни фига себе «пригласили»! Но промолчала. Весь этот разговор происходил в кабинете главврача. И он говорит мне, главврач: «Вот, Лариса Федоровна сейчас очень быстренько возьмет у вас все пробы, а через пару дней нам с вами все станет ясно. Я ведь даже не исключаю того, что имеет место самый обычный оговор. Возможно, эти парни выдавали желаемое за действительное.»

Пошла я по коридору за медсестрой, которая, значит, Лариса Федоровна. Та меня завела в комнату, на двери которой написано «Манипуляционная». Демонстративно так сняла упаковку с одноразового шприца, взяла вначале кровь из вены. Потом сказала: «Я вам сейчас препарат введу — у него действие почти такое же, как у прививки, и последействие тоже аналогичное: может быть покраснение и припухлость. В таком случае вы к больному месту сухое тепло прикладывайте, желательно это место не мочить хотя бы в течение суток.» И опять сняла упаковку со шприца, разбила ампулу, вытянула шприцем ее содержимое. Я закатила рукав, она мне руку выше локтя ваткой со спиртиком протерла, потом очень профессионально — тюк! Я ничего и не почувствовала. Эта Лариса Федоровна ватку со спиртом попросила придержать некоторое время. Ну все как надо, все как обычно в таких случаях происходит! Убаюкала меня просто эта обыденность.

И убаюкала до того, что через несколько секунд я и в самом деле почувствовала — плыву. Как после бокала шампанского — оно в голову сразу ударяет вроде бы из-за углекислого газа, который спирт по крови быстрее разносит.

Медсестра мое состояние заметила и спрашивает так озабоченно: «Что такое? Вам нехорошо?» Я проваливаюсь куда-то и думаю, что это уже и впрямь нехорошо: бабка где-то переживает, а я тут, может быть, загнусь сейчас, и никто меня не найдет, потому что никакая это не прививка, никакая это не проба...

Потом я стала ощущать, как меня куда-то переносят и перевозят. Голос женский: «Я ее сопровождаю». И другой голос, тоже женский: «А что с ней?» «Кома.» «Ой, ужас какой, такая молоденькая!» Потом опять какой-то свет, шум, тряска, меня опять куда-то несли...

— Все ясно, — Бирюков хлопнул себя ладонями по коленям. — Сначала тебя переправили на вокзал и везли на поезде в спальном вагоне. Там два человека в одном купе как раз размещаются. С тобой могли делать все, что угодно — я имею в виду то, что тебе, скорее всего, вводили препарат, чтобы поддерживать «коматозное состояние». Когда ты очнулась?

— Вчера. Скорее вечером, чем после полудня. Темно уже было, хотя сейчас рано темнеет. И очнулась я в той самой комнате, из которой ты меня... изъял.

— Что же, скорый из Южнороссийска, кажется, в двадцать ноль-ноль отходит. Часов двадцать в пути, значит, в Москву тебя доставили вчера часа в четыре пополудни. Выглядело это так со стороны — больную транспортируют из провинции в столичную клинику, дабы здесь начать борьбу за ее исцеление. А на самом же деле...