Великий лес - Ненацки Збигнев - Страница 4

Самое плохое было в том, что спальня Кулешей находилась прямо над комнатой, которую ему сдали. И что у этой молодой пары была скрипучая кровать. Едва стемнело, и Марын улегся на железную койку, позаимствованную на складе лесничества, там, наверху, кровать начала скрипеть однообразно и монотонно. Сначала он отнесся с доброжелательным пониманием к тому, что молодой лесник так старательно выполняет свое мужское задание. Но, видимо, нервы у Марына были расшатаны, в последнее время в нем лопнула какая-то внутренняя пружина (может быть, это произошло во время двухмесячного пребывания в следственном изоляторе и во время многочасовых допросов), потому что он не смог заснуть, хотя когда-то засыпал по собственному желанию, и ничто ему в этом не мешало. Скрип кровати длился час, два, три, потом он перестал смотреть на часы, потому что он еще продолжался, когда в окна заглянул рассвет. На вторую и третью ночь повторилось то же самое – он не сомкнул глаз, мучимый этим монотонным скрипом кровати. Потом днем он ходил отупевший и осовелый из-за недосыпа. Тогда в соответствии с поручением управления охотинспекции он купил буланую кобылу и старое седло (после короткой дискуссии решили, что конь будет лучше, чем мотоцикл, потому что на нем можно передвигаться бесшумно и попасть в любые заросли), определил со старшим лесничим Маслохой все места, обозначенные на карте как места обитания зверей, потому что именно там охотнее всего разбойничали браконьеры. И на четвертую ночь двинулся в лес, чтобы не слушать однообразного скрипа кровати, решив спать днем, а ночью выполнять обязанности охотинспектора. Но уже час спустя он заблудился в лесу и долго плутал, прежде чем выехал к лесничеству Кулеши. Нужно было какое-то время изучать лес днем, чтобы только потом ориентироваться в нем по ночам. И он снова был приговорен к выматывающему душу скрипу, который начал внушать ему какой-то противный ужас, может, именно потому, что был таким монотонным и однообразным. «Как долго можно заниматься своей женой?» – задумывался Марын и не находил ответа. Он ведь мог делать это целыми ночами, тоже почти бесконечно. Конечно, он не делал этого на скрипучей кровати. Впрочем, где и на чем он этого не делал? Да, он делал эти вещи блестяще, иначе бы не смог так долго удержаться на своей работе. Он занимался женщинами маленькими и большими, худыми и толстыми, белыми, черными и мулатками. У некоторых из них были груди и бедра такие прекрасные, что этот сопляк наверху даже вообразить себе не мог подобных созданий. Он трахал красивых и безобразных, совсем молоденьких и старых баб с обвисшими задницами, искусственными зубами и несвежим дыханием – всегда старательно и чаще всего без удовольствия. Но так надо было, потому что между одним и вторым актом почти каждая женщина любит болтать даже без поощрения со стороны, а эта болтовня имела значение для Марына, для фирмы. Так, спустя какое-то время можно было даже поверить, что все на свете зависит от хорошего трахания или приводит к хорошему траханию. Впрочем, что касается Марына, ему было легче, потому он принадлежал к холодным мужчинам. Может, именно для того, чтобы пробудиться, ему нужны были сильные и очень изысканные возбудители, что, в свою очередь, приводило в восторг женщин. Его ласки ошеломляли их и лишали разума, они безумствовали, а он оставался холодным, хоть и не до такой степени, чтобы не сделать им того, чего они ожидают от мужчины. В этой своей холодности он усматривал влияние гомосексуального опыта – с приятелем в ранней молодости он пережил и это. Он был тогда красивым мальчиком с длинными светлыми волосами и нежными девичьими чертами лица. С тем опытом он порвал рано и без внутренней боли, но, видимо, какая-то заноза осталась и давала ему преимущество перед женщинами. Подсознательно он постоянно видел в них свинок, которых надо довести до визга наслаждения и ошеломления; это могло длиться долго или коротко, однако достаточно долго, чтобы время от времени он мог получать ключи от гостиничных комнат и безнаказанно рыться в чужих вещах, так как он обычно бесчинствовал среди горничных и уборщиц в отелях и пансионатах. Он ошибся только в отношении Эрики – это не была обычная женщина-свинка.

Когда он сидел в следственном изоляторе, к нему пришла Эрика и сказала, глядя ему прямо в глаза: «Это будет на пользу нам обоим. Ты не должен будешь надрываться, а мне не надо будет терпеливо сносить твои сексуальные подвиги, в которых для меня никогда не было ничего приятного. Я уверена, что хочу развода и что мы разведемся, как только ты перестанешь врать и тебя выпустят на свободу». Он ответил ей: «Ты же знаешь, что я не вру». Но она потрясла этими своими длинными обесцвеченными волосами, которые делали ее похожей на одну прославленную киноактрису, ион уже по этому движению головы понял, что она не верит ему так же, как все остальные. Она пришла на свидание с Марыном, не слишком озабоченная его судьбой, поэтому он был уверен, что она уже нашла себе кого-то, кто пообещал ей больше, чем она могла получить от Марына. Она и не скрывала этого, когда он наконец вышел из изолятора и сообщил ей, что на какое-то время станет инспектором охотнадзора где-то в северных лесах. Он хотел, чтобы она поехала с ним, но она пожала плечами и призналась: «Тебе этого не понять, но я влюбилась. В такого человека, который не умеет трахаться. Ты не поверишь, но после той школы, которую ты мне дал, именно это мне в нем нравится больше всего».

И таким образом этот лесник наверху ночь за ночью по несколько часов отделывал свою жену, а Юзеф Марын вынужден был слушать однообразное скрипение кровати. И он с ужасом убедился в том, что, хотя уже три месяца у него не было никакой женщины, при одной мысли о сексе его начинает тошнить. И что самое плохое – если это не пройдет, он станет развалиной, и это на тридцать пятом году жизни. Этот лесник наверху из-за продолжающегося всю ночь скрипа кровати словно углублял в нем отвращение к сексу, потому что обнажал это дело как нечто отвратительное, когда не делаешь это сам. Вдобавок он не давал Марыну спать и вызывал у него разные глупые вопросы типа того, существует ли на свете великая любовь и обязательно ли она должна быть связана с траханием. На свете написаны сотни тысяч книг о любви, Марын некоторые из них даже читал, хвалил вслух, но в глубине души немножко подсмеивался. Он попросту не знал такого чувства и не верил, что оно существует. Было принято говорить о любви, а потом делать с женщиной то, что нужно. Конечно, одну женщину ему хотелось добыть больше, другую меньше, с одной секс был лучше, с другой хуже, и это он называл любовью. Поэтому он хвалил типов, которые писали книги о любви и получали за это деньги, так же, как он получал деньги за то, что словами из этих книжек болтал с женщинами перед тем, как пойти в постель, и после того, как из постели выходил. Поэтому он так сильно удивился, когда в которую-то там бессонную ночь, слушая, как тот наверху уже четвертый час пилит свою жену, а кровать скрипит и постанывает, как животное, которое кто-то мучает – он вдруг подумал, что, может, однако, и существует что-то такое, как великая любовь. Да, что-то такое должно в самом деле существовать, если некоторые женщины и некоторые мужчины сходят с ума друг по другу, не влезая в постель, а в лучшем случае считая это приложением к любви. Он, Марын, следовательно, был чего-то в жизни лишен, обманут, так как никогда не переживал чувства, о котором написано столько книг. Эта мысль мучила его и на следующую ночь.

Почему только теперь Эрика сказала ему просто в глаза, что те постельные дела просто наводили на нее тоску и она решила уйти к такому, кто был в мужских делах значительно более слабым, но зато умел любить. А ведь Юзеф Марын тоже по-своему ее любил и время от времени влезал на нее на несколько часов, чтобы доказать ей это. К сожалению, как выяснилось, он ничего не доказал и даже – как это тоже выяснилось – действовал во вред себе. Как было на самом деле, он не знал, а спросить было не у кого, не у того же сопляка наверху, который мучил жену от заката до рассвета на скрипучей кровати.