Великий лес - Ненацки Збигнев - Страница 16

Собота оперся о поручень кресла, вытянул ноги. Наконец и он оказался победителем.

– Значит, это не правда. Вероника, что лес отнял у меня жену и дочек, все мое имущество? Это не правда, что на моих полях растет лес, а мне остался только этот клочок земли и дом? Это не правда, что от меня ушли вторая жена и сын только потому, что не хотели жить возле леса? Это не правда, что каждый год сюда приезжает старший лесничий Маслоха и пытается отобрать у меня дом и остатки моего имущества? И это тоже не правда, что я нашел тебя в молодняках? Не правда, что лес отобрал тебя у меня и еще раз опозорил? И это тоже не правда, что у меня появился человек, которого зовут Юзва Марын?

Он вдруг подумал, что Юзва, может быть, никогда уже не вернется. Улетучилось чувство триумфа. Он повесил голову, сгорбился, снова стал перепуганным Хорстом Соботой, которому только и осталось, что лечь в ясеневый гроб. Вероника поняла, что с ним творится. Она подошла к старику, положила ему руку на плечо, а когда он не отреагировал на этот жест, начала убирать посуду со стола, сложила ее в раковину и принялась мыть.

– Он вернется, Хорст. Наверняка вернется, – сказала она после долгого молчания. Хорст Собота без единого слова встал с кресла и вышел во двор. Потом – она видела это из окна – медленно пошел через сад к озеру, чтобы не слышать шума лесных деревьев. Сидел он там недолго, лес умолк, воздух стал влажным. Понемногу собиралась первая в этом году весенняя гроза. Хорст вывел из конюшни кобылу и, спутав ей ноги, выпустил на луг у озера. Позже – это она тоже видела из окна – он переоделся в комбинезон, заляпанный известью, и с жестяной банкой мази для замазывания трещин в коре деревьев скрылся в саду. Приезда лесничего Кондрадта она не заметила, только вдруг через окно на втором этаже услышала его гневный голос. Опершись о старый велосипед, Кондрадт рассказывал о том, что вчера случилось на плантации. Лесник Вздренга сказал ему, что Войтчак велел столкнуть в болото кладбище Кайле, а рабочие, жадные до золота умерших, ковшом большого экскаватора доставали из земли гробы и человеческие останки, копались в них как в мусоре, кидались человеческими головами. И среди этих голов была одна женская с длинными седыми волосами…

– Это Куна, – застонал Хорст Собота. – Старая Кунегунда Кайле. Я видел ее, когда был маленьким. У нее были длинные седые волосы. А те трое пленных, которых я закопал там со старым Кайле?

– Я ничего об этом не знаю. И не ходи туда, потому что я сам видел, что от кладбища не осталось и следа. Теперь там расставили столы. Едят и пьют.

Но Хорст Собота, так, как был, в забрызганном известью комбинезоне, помчался по песчаной дороге опушкой леса в сторону Волчьего Угла. Было душно, он с трудом хватал воздух открытым ртом, пот заливал ему лоб, щеки и глаза, так, что он иногда ничего не видел и спотыкался о корни деревьев, выступающие из земли. «Нет, нет», – бормотал он, поднимался с земли и бежал в сторону полуострова, не слыша шума грозы, надвигающейся из-за леса.

Становилось все более душно. Романикова, доктор наук, толстая женщина, в вязанном на спицах, слишком широком для нее платье, потела. На столах, сколоченных из жердей и установленных у входа на плантацию, на замасленной бумаге лежали кольца колбасы, нарезанные буханки хлеба и больше десятка бутылок водки. Она выпила две рюмки и больше не хотела, потому что от водки и духоты стала исходить потом, который стекал у нее от подмышек на толстый, в складках, живот. Маслоха тоже не пил, потому что не пила Романикова. Пьяных Войтчака и Тархоньского затащили в одну из машин, которые стояли у ворот плантации. Трактористы, рабочие, лесник Вздренга то и дело подходили к лесничему Кулеше и пили за то, чтобы хорошо росли привитые деревца, которые уже завтра здесь начнут сажать. Ведь это был их праздник – людей леса. Можно было пить и даже упиться, как Войтчак и Тархоньски.

Обливающаяся потом Романикова осматривала пустынный полуостров и думала, что скоро здесь вырастет лес. Не такой, как везде. Деревья будут стоять ровненькими рядами. Настоящего леса она почти не знала и не любила. Правду сказать, в настоящем лесу она была раза три. Со студенческих времен и потом, после учебы, она все время крутилась на опытных делянках Лесного института. В белом халате сортировала семена, сеяла их ровными рядами, велела поливать в теплицах и на опытных делянках. Она не всегда была такой толстой, как теперь. Когда-то у нее был маленький задик и твердые груди, но даже тогда она уже любила порядок. Вокруг нее вертелись молодые люди, но она не видела в них склонности к порядку. Где попало они бросали вонючие носки, гасили окурки в блюдечках со стаканами недопитого чая. Совсем другое дело – профессор Тара, который жил при Институте, и ей тоже, когда она поступила в аспирантуру, дал комнатку рядом с собой. Он был руководителем ее кандидатской диссертации. Любил порядок, ровненькие ряды маленьких сосенок, дубов и елей. У него она научилась еще большему порядку, который необходимо было навести в лесу. Ведь лес был одним большим хаосом. Тара приходил к ней два раза в неделю, а она тогда раздевалась догола и ложилась на спину на диван. Тара долго гладил ее груди, живот, бедра, и она начинала от этих ласк получать большое удовольствие. Большее, чем то, когда ее брал кто-нибудь из студентов или ассистентов профессора. Нет, она не вышла замуж, по тому что не хотела огорчить Тару, который был добр к ней и помог сделать кандидатскую. У него было бессилие, но ему нравилось ласкать ее тело. И он приучил ее к порядку. Когда он умер, она продолжила его дело. Закладывать семенные плантации, прививать сосенки черенками наилучших деревьев в стране. А потом их семена высевать ровненько, как по линейке. Сажать леса упорядоченные, здоровые. Сколько лет прошло, прежде чем она дождалась этой плантации? Интересно, тот лесничий, которого Маслоха назначил на плантацию, в должной степени любит порядок? Эти люди не имеют понятия, чем должен быть лес. Если этот молодой инженер не понимает, что значит лад и порядок, то она научит его или велит заменить кем-нибудь другим.

Черная лохматая туча выползала из-за леса. Гремело все ближе и все чаще. Рабочие уже опустошили бутылки и делились остатками колбасы.

– Мне пора, – сказала она Маслохе.

И именно тогда из-за автомашин через полуоткрытые ворота в ограждении на плантацию вбежал какой-то старый человек в забрызганной известью одежде. Седой, вспотевший, бормочущий что-то непонятное. Он побежал в глубь плантации, потом упал на колени, поднялся и прокричал что-то, кому-то угрожая.

– Кто это? – спросила Романикова.

– Это некий Хорст Собота. Сумасшедший, – ответил старший лесничий.

Налетел первый сильный порыв ветра и поднял в воздух тучи песка на широком пространстве полуострова. Внезапно стало темно. Романикова рысью побежала к черному лимузину, Маслоха поспешил к своему красному «фиату», в «улазик» залезли лесничие и лесники. Рабочие взгромоздились на обитый досками тракторный прицеп, на котором их возили на работу.

Следующий порыв ветра повалил бутылки на столах, поднял в воздух обрывки промасленной бумаги. Сверкнуло. Где-то недалеко ударила молния, и воздух сотряс резкий оглушительный грохот. Упало несколько больших тяжелых капель дождя.

Третий порыв ветра смел со стола бутылки и тарелки, потом на землю обрушился ливень.

На пустынном пространстве плантации остался только один человек. Он стоял среди пустых столов в потоках ливня – старый Хорст Собота. Седые волосы облепили череп и стали черными, по лицу стекали струи дождя и слез. Он что-то кричал, бормотал, размахивал руками, словно бы разыгрывал какую-то мимическую сцену перед пустыми столами и пустыней полуострова. Гром заглушал его крики, протянутые кверху руки, казалось, доставали до молний. Но ливень прижимал его к земле, струи воды стекали с носа в открытый в крике рот и заливали горло. Когда молния ударяла где-то далеко и освещала полуостров, эта маленькая фигурка вдруг увеличивалась, и могло показаться, что она отбрасывает на полуостров громадную тень. Через минуту, однако, та же самая фигурка съеживалась, сливалась с тьмой и почти полностью исчезала. Человек был ничем рядом с грозой и ливнем. Наконец Хорст Собота понял это, застыл в неподвижности, вытянул вверх обе руки, бросая последние проклятия людям, которые недавно отсюда уехали. А потом медленно, горбясь под потоками дождя, двинулся по песчаной дороге к дому.