Раз в год в Скиролавках - Ненацки Збигнев - Страница 30

— Не мог бы ты, Богусь, почистить немного картошки? — подала она слабый голос.

— Я рисую, — напомнил он строго и зажег свет в мастерской. Он даже не давал себе труда понять чувства и желания панны Юзи. Ведь барон Абендтойер вряд ли бы принял это во внимание, рассматривая его новую картину — «Тростники над озером». В счет бы шли только пятна, линии, фактура, размещение красок охры, желтой и черной, а также белил, которыми очень трудно передать белизну снега. В электрическом свете картина на мольберте показалась Порвашу какой-то чужой и враждебной. Он отступил от нее на три шага, сгорбился, втянул голову в плечи, будто бы намеревался атаковать ее наподобие разъяренного быка. И в этот момент раздался стук в дверь дома Порваша. Прибыл доктор Ян Крыстьян Неглович, с головы до пят засыпанный хлопьями снега, с лицом, порозовевшим от мороза. Его очки были залеплены снегом, и с минуту он двигался в коридоре как слепой.

— Где больная и как она себя чувствует? — раздался потом в мастерской его громкий голос.

— Юзя что-то плохо себя чувствует, — сообщил Порваш, помогая доктору снять куртку.

— Утром было тридцать восемь градусов, — триумфально заявила панна Юзя, показывая на термометр, который лежал на столике возле топчана. — И болит у меня здесь, — она коснулась рукой живота, — и тут, — она сделала рукой жест возле груди.

— Понимаю, — сказал доктор и еще раз протер платочком очки. Потом перенес ближе к топчану докторский чемоданчик. — Осмотрим вас внимательно и старательно. А вы на минутку выйдите из комнаты, — приказал он Порвашу. — А что, я не видел ее без трусов? — обиделся Порваш. Доктор придвинул стул к топчану, вынул из чемоданчика стетоскоп. Не оборачиваясь в сторону Порваша, он пояснил:

— Во время врачебного осмотра противопоказано присутствие третьих лиц. Случается, что врач задает больной вопросы, на которые больная при третьих лицах, даже самых близких, может постесняться ответить или отвечает не правду, что ведет к не правильному диагнозу. Конечно, рекомендуется присутствие матери или медсестры, если больная — несовершеннолетняя, особенно в период созревания. Но в этом случае мы имеем дело с особой совершеннолетней, я ведь не ошибаюсь, панна Юзя?

— Конечно, пан доктор, я очень-очень совершеннолетняя, — почти пропела она.

Порваш, не говоря ни слова, вышел из мастерской, но остановился за дверями, присел и начал подсматривать сквозь замочную скважину.

Доктор поудобнее уселся на стульчике возле топчана и сначала очень долго смотрел Юзе в глаза. Потом он прикоснулся к ее лбу и шее и снова стал смотреть на Юзю в полном молчании, пока та не занервничала.

— Вы, наверное, хотите меня послушать, — она уселась на топчане, спуская плечики комбинации. Но доктор сказал:

— Не надо. — И плечики снова вернул на место.

— Болело у меня тут, — Юзя легла на Топчан и, отбросив одеяло, задрала короткую комбинацию, показывая гладкий, немного выпуклый животик с круглым углублением пуповины.

— Не надо, — снова сказал доктор и прикрыл лоно панны Юзи.

Он спросил ее о чем-то тихим голосом, и этот вопрос был, по-видимому, интимного свойства, потому что панна Юзя будто бы застыдилась и ответила что-то, поколебавшись, тоже тихо. Они шепотом обменялись несколькими фразами. Потом доктор встал и придвинул стул к огромному столу, который стоял посреди мастерской.

— Войдите! — крикнул он художнику.

А когда тот вошел в мастерскую, доктор сказал, закуривая сигарету:

— Считаю, что панна Юзя совершенно здорова. А боли, на которые она жаловалась, вызвано неподходящим или недостаточным питанием.

— Я страдаю по-женски, — пискнула панна Юзя.

Доктор с пониманием покивал головой и сказал с шутливой серьезностью:

— Согласен. Вы страдаете по-женски, но этим занимаются различные женщины-литераторы в иллюстрированных еженедельниках. Зато мы, врачи, интересуемся только женскими болезнями. Но, однако, это тревожное явление — то, что множество страдающих женщин слишком часто ищет советов в психологических повестях, вместо того, чтобы пойти в консультацию. По сути, вы страдаете по-женски. Советую съесть тарелочку клецек по-французски, хорошо сдобренных шкварками из грудинки, свиную котлетку в панировке, а также соленый огурчик или салат из квашеной капусты.

— Ну, слышишь, Юзя? — обрадовался Порваш.

Панна Юзя даже уселась на топчане, рассерженная словами доктора, который недооценил ее недомогания.

— А где эта котлетка в панировке? Где клецки по-французски? Все мужчины — обманщики!

Сказав это, она бросилась на топчан лицом в подушку, и все ее тело затряслось от рыданий. Доктор заметил, что развитие событий превышает его компетенцию. Он накинул на себя полушубок, поднял с пола докторский чемоданчик.

— Гонорар, — начал художник, но доктор только махнул рукой. — Вы мне когда-то дали картину «Тростники над озером», а я слышал, что барон Абендтойер в Париже за такую же платит двести долларов. Эта картина вознаградит меня за массу подобных визитов.

Доктор поклонился в сторону топчана, пожал руку художнику и смело вышел в метель. А панна Юзя со злостью отбросила одеяло и начала метаться по комнате, забывая, что короткая комбинашка открывает ее лоно и взъерошенные волосики с рыжеватым оттенком. Бедра ее были круглыми и гладкими, Порваш с вожделением наблюдал, как они мелькают в свете лампы. Их быстрые движения напоминали ему ножницы, разрезающие материю света и полумрака, которая наполняла мастерскую. Наконец панна Юзя бросила на стол свой чемодан и начала собирать в него разбросанные по углам вещи.

— Это обычный деревенский лекарь. Коновал. Уезжаю отсюда завтра, и ты отвезешь меня на поезд в семнадцать ноль пять. Не хочу запускать болезнь. У моей подруги были такие же симптомы, и врач велел ей на две недели воздерживаться о) половой жизни. Потом ее положили в больницу. Впрочем, через три дня мой отпуск и так кончается.

— Это хороший врач, у него высокий авторитет, — сообщил Порваш, не спуская глаз с мелькающих ляжек панны Юзи.

— Если бы он был так хорош, как ты говоришь, то не сидел бы в деревне, а принимал бы больных в какой-нибудь большой больнице.