Пурпур и яд - Немировский Александр Иосифович - Страница 16

– Итак! – сказал Митридат, не поворачивая головы. – Ты разобьешь скифов. Но этого мало. Ты должен сделать их моими друзьями!

– Как тебя понять? – воскликнул Диофант.

– Понимай, как сказано! Победи и сделай их друзьями! Так, чтобы у котла на агоре среди тех, кто пьет за мое здоровье, были и скифы! Это смелые и мужественные воины. И один из них – мой побратим.

– Война со скифами – не лучший путь к твоей цели, – вставил Диофант.

– Но я не могу терять и дружбу эллинов! – возразил Митридат. – Без их помощи мне не справиться с Римом.

– Итак, необходимо посадить в одну лодку эллинов и скифов, чтобы они ее не перевернули, – подытожил Диофант.

– Совершенно верно! – обрадованно воскликнул Митридат. – Ты понял мой план.

– Но сумею ли я его осуществить, – молвил Диофант. – Тебе удобнее управлять кораблем с такой командой.

– Ты хочешь сказать, что в моих жилах смешалась кровь эллинов и варваров?

– Да! – сказал Диофант.

– Но ведь помощи просят эллины. Во мне они всегда будут видеть варвара, посягающего на их демократию.

Диофант поднял вверх ладони.

– Не знаю, как скифам, но мне приятно быть побежденным.

ХЕРСОНЕС

Третьи сутки дождь висел над Херсонесом. Тысячи водяных нитей сплетались в полупрозрачную и невесомую завесу, окутывающую красные кирпичные кровли, грозные башни крепостной стены. Капли как добрые вести стучались в стены и двери домов. Мутные потоки стекали по плитам агоры и камням мостовых, заполняя канавы и цистерны. Вода бурлила и плескала с такой небывалой щедростью, о какой не помнили старики. Даже в свитках местного летописца Сириска, запечатлевшего чудеса покровительницы города Девы, не упоминалось о таком дожде. Не иначе его наслал Зевс Тучегонитель, чтобы очистить город от скверны – желтой пыли скифских степей. Она проникала во все трещины и щели, складки и поры. Она задушила виноградники, сожгла загородные сады.

И теперь пришел ей конец. Ливень с озорством и лихостью смывал въедливую скифскую пыль и вместе с нею позор прошлых лет. Словно и не было унизительных подарков скифским царям, их высокомерных посланий, грубых угроз и жалких извинений. Ливень очищал город, обволакивал его пеленой, прятал от жадных и завистливых взглядов.

Когда дождь иссяк и солнце высушило влагу, казалось, что Херсонес родился для новой жизни. Каждый камень предстал в своей первозданной чистоте, в паутине покрывавших его трещин, в неровностях, в шероховатостях, в выбоинах от ударов первых каменотесов.

И как в первый день жизни города, запел колокол, возвещая неслыханную радость. В море, очищенном от тумана, показались паруса.

– Корабли Митридата! Корабли Митридата! – гремела медь, и ей вторили ликующие голоса.

В эти минуты город был подобен наклоненному светильнику. Опустели западные и южные кварталы. Вымерла агора. Все живое перелилось в гавань, черневшую тысячами голов, сверкавшую белизной одежд. Люди бросались друг другу в объятия, плакали, не скрывая слез, пели.

Разрезая волны, в гавань вошел «Фарнак»с уже подобранными парусами. Гордо развевалось полотнище со звездой и полумесяцем – эмблемами понтийских царей. Имя корабля напоминало херсонеситам о понтийском царе, заключившем с ними союз.

С борта полетели канаты. Метко накинутые на осмоленные столбы, они притянули триеру к молу. Бесшумно опустились сходни. Херсонеситы подхватили их и укрепили своими телами. Первым спускался человек в блестящем чешуйчатом панцире и обшитой бахромой накидке. На голове его был коринфский шлем, украшенный голубым пером.

– Диофант! Диофант! – ревела толпа, уже знавшая, что Митридат поставил во главе своих кораблей и воинов не перса, не каппадокийца, а эллина. В городе, окруженном варварами, это воспринималось как проявление особой симпатии молодого царя к Херсонесу.

Диофанта встретил первый стратег херсонеситов Дамосикл. Диофант вглядывался в лицо этого еще крепкого человека, на котором запечатлелись следы недавних невзгод.

Рукопожатие стратегов вызвало взрыв восторга. Синопеец и херсонесит, подданный царя и свободный гражданин, они были эллинами, детьми рассеянного по всему миру народа. И Понт соединил их. Ибо Понт – это путь, связывающий тех, кого разъединила судьба.

С высоты угловой башни, куда Дамосикл повел гостя, открывался прекрасный вид на окрестности Херсонеса. Диофант долго не мог оторвать взгляда от виноградников и садов, разделенных бухтами и заливами. Море глубоко вдавалось в сушу, и бухты казались голубыми лепестками какого-то удивительного цветка. Неужели его растопчут скифские кожаные сапоги? Диофант поймал взгляд Дамосикла. В нем была надежда и тревога. Он вспомнил напутствие Митридата: «Победить и завоевать дружбу!»

«Но сначала победить!»– подумал он.

– Диофант! Диофант! – послышался знакомый голос.

Стратег приподнялся на локте. В комнату ворвался Алким. Вчера он попросил его быть провожатым. И вот Алким пришел вместе с Гелиосом.

– Подать каламос? – спросил он, как когда-то.

– Нет! Меч! – отвечал Диофант, улыбаясь. – Теперь это мой каламос, свиток – степь, а чернила – кровь.

– Куда тебя повести? – спросил Алким, когда они вышли наружу. – В театр или в гимнасий?

– Покажи места своего детства.

– Но мой отец был сукновалом и там дурно пахнет.

– Но те, кто любит красивые хитоны, должны по крайней мере знать, как их делают.

Улицы этой части города были узки и невымощены. Здесь можно было споткнуться о камень, порезать ногу обломком сосуда. Знатные посетители города редко сюда заглядывали.

А Диофант с видимым удовольствием шагал мимо приземистых домов с выщербленными стенами. Каждая улица пахла своим ремеслом – выдубленной кожей, свежими стружками, дымом пылающих горнов. Но ко всем этим запахам примешивался густой аромат засоленной рыбы, хранившейся в высеченных в скале цистернах. Рыба была основной пищей ремесленников и, может быть, главным богатством города.

– А где тут ювелиры? – спросил Диофант.

– Ювелиры? Это в другую сторону…

Он повел его назад по улице горшечников, свернул на улицу сукновалов. Ее пересекала улочка ювелиров.

Тюк! Тюк! – слышались удары молоточков. – Тюк! Тюк!..

– Как золотые колокольчики! – произнес Диофант мечтательно. – Мне всегда нравились эти звуки. Но более всего я любил следить за работой мастеров. У моего отца была ювелирная мастерская, и я часами просиживал, наблюдая, как из бесформенных кусков металла появляются золотые сирены, серебряные гарпии и циклопы. Как других удивляют стихи, в которых Гомер воспевает этих чудовищ, так меня восхищает мастерство, дающее фантастическим образам форму.

Зайдем сюда? – предложил Алким, показывая на ближайший дом. Его стена по обе стороны двери была украшена мозаичными изображениями. – Это мастерская 1ересия. Его изделия пользуются у нас славой. Он изготовил украшения для статуи Девы и бронзовый щит для городских ворот.

И вот они в помещении, большую часть которого занимает низкий длинный стол. На нем как бы в беспорядке лежат куски металла, инструменты, глиняные формы, деревянные подставки. Но это беспорядок только для тех, кто не видит мастера за работой.

– А где же сам демиург? – громко спросил синопеец.

На звук голоса из внутреннего двора вышел человек в фартуке, повязанном поверх хитона. Волосы его были едва тронуты сединою. Сеть морщин у глаз говорила о годах, проведенных за работой.

– Я явился к тебе без приглашения, – объяснил Диофант.

– Мы никого не зазываем, – отвечал ювелир. – Товар наш не портится.

– Хорошо сказано, – похвалил Диофант. – Твое искусство, одно из немногих, работает на вечность. Ну что ж, показывай свой товар!

Ювелир сел за стол и поставил перед покупателем золотой килик. Выпуклое изображение заключало бегущего обнаженного атлета и человека в хитоне, видимо гимнасиарха.

– Недурно! – сказал Диофант тоном знатока. – Особенно атлет. В повороте головы чувствуется, что он отдал бегу все силы. Митридат был бы восхищен такой работой.