Пурпур и яд - Немировский Александр Иосифович - Страница 12

– Ну, птенчик!.. Теперь он свое отлетал! Надо только захлопнуть ловушку!

– Попробуй захлопни! – отозвался другой голос. – Как бы самим не попасться. Дворец охраняется. Всех обыскивают у входа.

– Нашел чего пугаться! – Это говорил человек с окладиетой черной бородой. – При обыске могут найти кинжал, но не яд. А царскому повару пообещай золота.

– Ксур предан Перисаду как пес, – возразил кто-то. – К тому же Митридат пропадает целыми днями на охоте.

– Так бы ты сразу сказал! – воскликнул чернобородый.

Заговорщики стали говорить еще тише. Слов нельзя было вовсе разобрать. Но по тому, как уверенно разглагольствовал чернобородый, а его сообщники гоготали, было видно, что план устранения Митридата представлялся им весьма падежным.

Заговорщики, видимо, из предосторожности, расходились по одному. Чернобородый вышел последним, Памфил обратил внимание на то, что он слегка прихрамывал.

Выйдя на дорогу, чернобородый повернул в сторону степи. Это удивило Памфила, рассчитывавшего, что чужеземец приведет его к одному из городских домов, который можно будет запомнить.

Спустившись в небольшую лощинку, образованную высохшим ручьем, чернобородый шел, пока не добрался до одинокого дерева. И только тогда Памфил заметил, что к дереву привязан конь. Через несколько мгновений послышался мерный цокот копыт, и всадник скрылся во мраке.

На лбу у боспорца выступил холодный пот. Золото, которое он считал уже своим, уплывало.

Митридат пробудился от утреннего холода. Попона, на которой лежал Савмак, была пуста и еще сохраняла впадину от тела. Копь скифа щипал траву, влажную от выступившей росы. Значит, Савмак где-нибудь неподалеку.

Вынув из колчана стрелы, Митридат начал насаживать на них наконечники взамен иступившихся и сломанных. За этим занятием и застал его Савмак.

Скиф был не один. Рядом с ним шел кто-то с мешком за спиной. Подойдя ближе, незнакомец опустил свою ношу на траву и провел дрожащей рукой но широкой черной бороде.

– Благодарение богам! Благодарение богам! – твердил он, кланяясь.

– Что случилось? – спросил Митридат у Савмака.

– Пошел я проверять силки. Вижу, за деревом стоит он и трясется как заяц. Еле добился: разбойники на него напали.

Пес завыл так, словно почуял зверя.

– Молчи, Тавр! – приказал Савмак. – Он и меня за разбойника принял, а потом, как понял, что бояться нечего, не отпускает.

– Вот такой нож! – вставил незнакомец, отмеряя ладонями расстояние в локоть. – К самому горлу: «Давай золото!»А откуда оно у меня. Я бедный купец из Феодосии. Говорю ему: «Возьми колбасу и отпусти». А он все свое: «Давай золото!» Тогда я побежал…

– Ты говоришь, что у тебя колбаса? – поинтересовался Митридат.

Незнакомец хлопнул себя ладонью по лбу.

– Какой же я дурень!

Он расстегнул завязки мешка и вынул большой, аппетитно пахнущий круг.

– Вот! Добрым людям не жалко! Только бы мне на дорогу выйти!

– Что ж! Пойдем! – сказал Савмак, свистнув вилявшему хвостом псу.

Митридат потянулся к колбасе. Она немного горчила, но все же была необычайно вкусной.

Прошло не так уж много времени, как послышался шум шагов. Савмак несся с такой скоростью, словно за ним гналась сотня разбойников. Митридат на всякий случай пододвинул лук.

– Колбаса! – кричал скиф. – Колбаса!

– Вот твоя доля, Савмак! – Митридат протянул остаток круга.

– Ты съел! – воскликнул скиф с ужасом.

– Ну и что? Тебе же осталось и Тавру тоже.

– Змея! Гадина! – кричал Савмак. – Погиб мой друг! С кем я пойду на охоту? Кто будет спать у моих ног?

– Что с тобою? – спросил Митридат. – Ты здоров?

– Я здоров. Но я ее не ел. И ты здоров, хотя съел. А вот Тавр сдох. Значит, она не вся отравленная.

– О чем ты, Савмак?

– О колбасе. Купец дал еще кусок, когда прощались. Прошли немного, и я Тавру кусок бросил. Проглотил он – и сразу выть. Потом затих.

По щекам Савмака стекали слезы. Митридат не стал объяснять сыну степей, кому он обязан своим спасением. «Яд отвращается ядом, – думал юноша. – А что может защитить от ненависти, как не она сама? Таков закон отталкивания, которому следует природа! Он установлен самими богами. О, как я буду мстить за зло и предательство! Никто не уйдет от возмездия!»

ХИТРОСТЬ

Мешочек выпал из руки Алкима, и монеты со звоном рассыпались по столу.

– Как ты сказал? «Птенчик свое отлетал!»– перебил он боспорца.

Памфил отступил, напуганный этой неожиданной реакцией. Может быть, Аристогор прав, что не ввязывается в политику. Лучше жить впроголодь, чем ходить по острию меча.

– Это не я сказал, – пояснил он, – Это чернобородый! Разве я мог так подумать!

Алким сделал нетерпеливый жест.

– А он прихрамывал?

– Да! – обрадованно воскликнул Памфил. – Он тянул левую ногу. Но все равно я не смог его догнать. Он был на коне! Я отправился в степь искать Митридата в надежде предотвратить беду. Но боги спасли царя. Я застал его и скифа у могилки пса. Они оба стояли на коленях перед нею.

Алким сгреб ладонью горсть монет.

– Ты заслужил свое золото.

Глаза боспорца блеснули жадным блеском.

– Но если хочешь его получить, поклянись, что не будешь распускать язык. Ты не был в степи, не видел Митридата и Савмака, не знаешь, о чем совещались заговорщики в Киммерийце. Ты вернулся из Фанагории с письмом от моего брата.

– Клянусь всеми богами! Меня послал Неоптолем! Да, где же послание твоего высокочтимого брата?

Он стал с невозмутимым видом искать что-то за краем гиматия и наконец под видом письма протянул Алкиму пустую ладонь.

Алким с улыбкой пересыпал монеты во влажную ладонь боспорца.

Закрыв за лазутчиком дверь, он подошел к занавесу, отделявшему пространство за колоннами, и отдернул его. Диофант сидел, опершись щекою на кулак. На его губах блуждала загадочная улыбка.

– Ты напал на верный след, – молвил синопеец. – Если пойти по нему, он приведет тебя к тем, кто не погнушался услугами папы Харона. Допустим, им удалось осуществить свой коварный замысел…

– Что ты говоришь! – воскликнул Алким.

– Ты меня не понял. Занавес, за которым ты меня посадил, создал иллюзию театра. Я представил себя автором древней трагедии. Я разработал ее сюжет до конца. Зрители станут актерами. Но они не должны догадываться о благоприятном исходе. Тем значительнее будет эффект! Правду должен знать лишь один Моаферн. Он будет в этом представлении хорегом. Итак, действие первое. Оно начинается в гавани Пантикапея. Ты передаешь Гриллу приказ выйти в море. Как только из виду скрываются берега, ты сообщаешь кормчему и команде, что скончался Митридат, отравленный врагами. Вы поднимаете черные паруса и плывете в Синопу…

Южная гавань густо заполнена толпой. Никто не заставлял всех этих людей стоять на солнцепеке. Никто даже не объявил им, когда прибудет тело царя. Но каждому хотелось проститься с Митридатом.

В толпе можно было увидеть не только синопейцев, но и жителей соседней Армены. Амасийцы прислали послов с жертвенными дарами, поручив оставить их на могиле. Трапезундцы принесли искусно отлитую золотую доску с портретом юного царя в профиль и надписью: «Хайре, Митридатос!» Многие привели с собою детей, и они залезли на постаменты статуй. Те, кому не хватало места в гавани, устроились на палубах кораблей, увешанных черными полотнищами.

В ожидании корабля с телом кто-то рассказывал о силе и ловкости Митридата, покорившего дикого скакуна. Женщины, склонив посыпанные пеплом головы, плакали. Даже мужчины не могли удержаться от слез. Ушел царь, подававший великие надежды. Если бы не зависть богов, он стал бы славой Понта и грозой Рима. Выученики философов, длинноволосые и неопрятные юноши, воспользовались случаем, чтобы заклеймить суеверие толпы. Считалось, что зажегшаяся в день рождения Митридата кровавая комета предвещает его семидесятилетнее царствование, наполненное войнами, власть над четвертой частью ойкумены. А царь умер семнадцати лет, не обладая даже отцовским царством.