1000 загадок, сказок, басен - Кановская Мария Борисовна - Страница 35

– Я вас не потесню, – говорила лиса. – Сама лягу на лавку, а хвост под лавку, – и вся тут!

Пустили лису. Вот поклонилась она хозяину и отдала ему на сбережение свою курочку, сама же смирнехонько улеглась в уголок на лавку, а хвостик подвернула под лавку.

Хозяин взял курочку и пустил ее к уткам за решетку. Лисица все это видела и, как заснули хозяева, слезла тихонько с лавки, подкралась к решетке, вытащила свою курочку, ощипала, съела, а перышки с косточками зарыла под печью; сама же, как добрая, вскочила на лавку, свернулась клубочком и уснула.

Стало светать, баба принялась за печь, а мужик пошел скотинке корму задать.

Проснулась и лиса, начала собираться в путь; поблагодарила хозяев за тепло и за угрев да стала у мужика спрашивать свою курочку.

Мужик полез за курицей – глядь, а курочки как не бывало! Оттуда сюда перебрал всех уток: что за диво – курицы нет как нет!

А лиса стоит да голосом причитает:

– Курочка моя, чернушка моя, заклевали тебя пестрые утки, забили тебя сизые селезни! Не возьму я за тебя любой утицы!

Сжалилась баба над лисой и говорит мужу:

– Отдадим ей уточку да покормим ее на дорогу!

Вот накормили, напоили лису, отдали ей уточку и проводили за ворота.

Идет кума-лиса, облизываясь, да песенку свою попевает:

Шла лиса близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли – стало смеркаться. Завидела она в стороне жилье и свернула туда; приходит: тук, тук, тук в дверь!

– Кто там? – спрашивает хозяин.

– Я – лисичка-сестричка, сбилась с дороги, вся перезябла и ноженьки отбила бежавши! Пусти меня, добрый человек, отдохнуть да обогреться!

– И рад бы пустить, кумушка, да некуда!

– И-и, куманек, я непривередлива: сама лягу на лавку, а хвост подверну под лавку, – и вся тут!

Подумал, подумал старик да и пустил лису. Алиса и рада. Поклонилась хозяевам да и просит их сберечь до утра ее уточку-плосконосочку.

Приняли уточку-плосконосочку на сбережение и пустили ее к гусям. А лисичка легла на лавку, хвост подвернула под лавку и захрапела.

– Видно, сердечная, умаялась, – сказала баба, влезая на печку. Невдолге заснули и хозяева, а лиса только того и ждала: слезла тихонько с лавки, подкралась к гусям, схватила свою уточку-плосконосочку, закусила, ощипала дочиста, съела, а косточки и перышки зарыла под печью; сама же как ни в чем небывало легла спать и спала до бела дня. Проснулась, потянулась, огляделась; видит – одна хозяйка в избе.

– Хозяюшка, а где хозяин? – спрашивает лиса. – Мне бы надо с ним проститься, поклониться за тепло, за угрев.

– Вона, хватилась хозяина! – сказала старуха. – Да уж он теперь, чай, давно на базаре.

– Так счастливо оставаться, хозяюшка, – сказала, кланяясь, лиса. – Моя плосконосочка уже, чай, проснулась. Давай ее, бабушка, скорее, пора и нам с нею пуститься в дорогу.

Старуха бросилась за уткой – глядь-поглядь, а утки нет! Что будешь делать, где взять? А отдать надо! Позади старухи стоит лиса, глаза куксит, голосом причитает: была у нее уточка, невиданная, неслыханная, пестрая в прозолоть, за уточку ту она бы и гуська не взяла.

Испугалась хозяйка, да и ну кланяться лисе:

– Возьми же, матушка Лиса Патрикеевна, возьми любого гуська! А уж я тебя напою, накормлю, ни маслица, ни яичек не пожалею.

Пошла лиса на мировую, напилась, наелась, выбрала что ни есть жирного гуся, положила в мешок, поклонилась хозяйке и отправилась в путь-дороженьку; идет да и припевает про себя песенку:

Шла лиса да приумаялась. Тяжело ей стало гуся в мешке нести: вот она то привстанет, то присядет, то опять побежит. Пришла ночь, и стала лиса ночлег промышлять; где в какую дверь ни постучит, везде отказ. Вот подошла она к последней избе да тихонько, несмело таково стала постукивать: тук, тук, тук, тук!

– Чего надо? – отозвался хозяин.

– Обогрей, родимый, пусти ночевать!

– Негде, и без тебя тесно!

– Я никого не потесню, – отвечала лиса, – сама лягу на лавочку, а хвостик под лавочку, – и вся тут.

Сжалился хозяин, пустил лису, а она сует ему на сбережение гуся; хозяин посадил его за решетку к индюшкам. Но сюда уже дошли с базару слухи про лису.

Вот хозяин и думает: «Уж не та ли это лиса, про которую народ бает?» – и стал за нею присматривать. А она, как добрая, улеглась на лавочку и хвост спустила под лавочку; сама же слушает, когда заснут хозяева. Старуха захрапела, а старик притворился, что спит. Вот лиска – прыг к решетке, схватила своего гуся, закусила, ощипала и принялась есть. Ест, поест да и отдохнет, – вдруг гуся не одолеешь! Ела она, ела, а старик все приглядывает и видит, что лиса, собрав косточки и перышки, снесла их под печку, а сама улеглась опять и заснула.

Проспала лиса еще дольше прежнего, – уж хозяин ее будить стал:

– Каково-де, лисонька, спала-почивала?

А лисонька только потягивается да глаза протирает.

– Пора тебе, лисонька, и честь знать. Пора в путь собираться, – сказал хозяин, отворяя ей двери настежь.

А лиска ему в ответ:

– Не почто избу студить, и сама пойду, да наперед свое добро заберу. Давай-ка моего гуся!

– Какого? – спросил хозяин.

– Да того, что я тебе вечор отдала на сбережение; ведь ты у меня его принимал?

– Принимал, – отвечал хозяин.

– А принимал, так и подай, – пристала лиса.

– Гуся твоего за решеткой нет; поди хоть сама посмотри – одни индюшки сидят.

Услыхав это, хитрая лиса грянулась об пол и ну убиваться, ну причитать, что за своего-де гуська она бы и индюшки не взяла!

Мужик смекнул лисьи хитрости. «Постой, – думает он, – будешь ты помнить гуся!»

– Что делать, – говорит он. – Знать, надо идти с тобой на мировую.

И обещал ей за гуся индюшку. А вместо индюшки тихонько подложил ей в мешок собаку. Лисонька не догадалась, взяла мешок, простилась с хозяином и пошла.

Шла она, шла, и захотелось ей спеть песенку про себя и про лапоток. Вот села она, положила мешок на землю и только было принялася петь, как вдруг выскочила из мешка хозяйская собака – да на нее, а она – от собаки, а собака – за нею, не отставая ни на шаг.

Вот забежали обе вместе в лес; лиска – по пенькам да по кустам, а собака – за нею.

На лисонькино счастье, случилась нора; лиса вскочила в нее, а собака не пролезла в нору и стала над нею дожидаться, не выйдет ли лиса…

А лиса с испугу дышит, не отдышится, а как поотдохнула, то стала сама с собой разговаривать, стала себя спрашивать:

– Ушки мои, ушки, что вы делали?

– А мы слушали да слушали, чтоб собака лисоньку не скушала.

– Глазки мои, глазки, вы что делали?

– А мы глядели да глядели, чтобы собака лисоньку не съела!

– Ножки мои, ножки, что вы делали?

– А мы бежали да бежали, чтоб собака лисоньку не поймала.

– Хвостик, хвостик, ты что делал?

– А я не давал тебе ходу, за все пеньки да сучки цеплялся.

– А, так ты не давал мне бежать! Постой, вот я тебя! – сказала лиса и, высунув хвост из норы, закричала собаке: