Свои продают дороже - Некрасова Ольга - Страница 20

— А кто тебе этого мужа устроил? Кто тебя в Москву взял из твоего Мухосранска?.. Ладно, Танька, живи. Еще встретимся в неформальной обстановке. Я свою матрону отправляю на два месяца в санаторий, писать диссертацию… Чуть не забыл: ты ружье-то зарегистрируй. Знаешь, куда ехать?

Татьяна фыркнула.

— Знаю, куда звонить. Сами приедут, еще и хвастаться потом будут, что Морскому Змею ружье оформляли. — Она соскочила с барсуковского колена, отстранилась, и вовремя. На пороге кабинета стоял муж.

Спать она легла в кабинете, уступив свою комнату Барсукову. Пускай врач будет поближе к Змею, мало ли что.

Сквозь сон Татьяна слышала, как гудит зуммер в спальне — Змей со второго пульта открывал ворота для уезжавшего очень рано Барсукова. Потом шаги по коридору.

Конспиративно сопя. Змей постоял у приоткрытой двери, но заходить не стал. Пошел наверх, где расположились Сохадзе с Наташкой. У Татьяны замелькали самые черные мысли. Но желания застукать мужа на месте преступления почему-то не было. Она, как мать распутного сыночка, даже с гордостью подумала: никуда Змей не денется, погоняет адреналин и приползет к ней.

Наверное, она уснула, потому что Змей вдруг очутился рядом. Его легкая горячая рука скользнула между ее ног, Татьяна бессознательно раскрылась и пришла в себя, когда он уже взгромождался на нее. После второго инфаркта запуганный врачами Змей редко позволял себе такие порывы. Как ни старалась Татьяна его не разочаровывать, с перепою и с отвычки у Змея долго ничего не получалось. Но воля и труд человека дивные дива творят.

Медленно наливаясь силой, Змей начал показывать свое обыкновенное чудо: остановить его было так же трудно, как и завести. Он мой, мысленно похвасталась Татьяна и Наташке, и Вике, и всем прочим змеебабам. Внизу живота начало разливаться благостное тепло, юркнуло вверх по позвоночнику и ударило в мозжечок.

— Володя! Змеюшко мой!

Хрипевший прокуренными бронхами, Змей вдруг отвалился и стал задыхаться. Господи, опять!

Татьяна кинулась в спальню. Там, в тумбочке, лежали принесенные Барсуковым из госпитальной реанимации уже заправленные шприцы. Дверь в спальню не открывалась — с ума сошел Змей, от кого запер?! Она бегом вернулась в кабинет.

— Володя, Володя, где ключ?!

Муж хрипел, завалившись к стене. В кармашке его брошенной на пол трикотажной пижамы ключа не оказалось.

Татьяна схватила на кухне топорик, метнулась к проклятой двери в спальню и стала рубить, не особенно разбираясь, куда попадает. Хорошо, что Змей в свое время пожадничал и не везде поставил дубовые двери. Эта была из какого-то пластика, который не столько рубился, сколько проламывался. Выбитый замок брякнулся на пол, Татьяна по инерции рубанула еще раз, потом сообразила, что дверь надо потянуть на себя.

В темноте светился красный глазок видика. Включив свет и бросаясь к тумбочке, Татьяна между прочим заметила, что видик перемотал до конца и выплюнул кассету.

Ну, ясно: Змей смотрел порнуху, завелся и пошел к ней.

А к Сохадзе с Наташкой, выходит, не поднимался, это ей приснилось. Или все-таки поднимался?

Срывая с иглы полиэтиленовый наконечник, она ворвалась в комнату, вскочила на кушетку к хрипящему Змею и ткнула шприцем куда попало — в плечо. Стащила его на пол — массаж сердца нужно делать на жестком, — налегла основанием ладони на все еще мощную грудную клетку пловца.

Минут через пять хрип перешел в богатырский храп.

Татьяна втащила на кушетку обмякшее, как ватный матрац, тело Змея и без сил рухнула рядом.

— Танюша! Чем вы тут стучали?! Все еще развлекаетесь? — В дверях стоял Сохадзе в молодежных трусиках-плавках с отвисшей мотней. Татьяна увидела себя со Змеем глазами издателя-бабника: оба голые, ее рука у Змея на груди — конечно, развлекаются.

— Интересно, Георгий Вахтангович? Хотите составить компанию?

Сохадзе шумно подобрал слюни, дернул уголками рта, но улыбнуться не успел. Татьяна запустила в него чем попало. А попала тяжелая пепельница из обрезанной танковой гильзы — такими армейскими сувенирами был забит весь дом.

Пепельница оказалась универсальной вещью: и оружием, и средством излечения. Приложив ее к наливающемуся синяку на лбу, Сохадзе молча удалился.

Утром Змей встал злой, бледный от кардиостимуляторов, трясущийся с похмелья. Выпил полстакана коньяку и поплелся провожать до ворот уже поднявшихся Наташку и Сохадзе, который вызвал себе машину.

Татьяна разбирала остатки вчерашнего стола, укладывала в пластмассовые коробочки закуски, оборачивала фольгой. Сливать недопитую водку из бутылок в одну Змей отучил ее с самого начала совместной жизни.

Заявившийся в столовую Змей, стеная и воздыхая, шарил по пепельницам, чтобы табаком из окурков набить себе трубку. Плюшкин! Подобные действия не предвещали ничего хорошего. Похоже, в его больной голове начал работать калькулятор: в какую сумму это все ему обошлось.

Татьяна тенью скользнула на кухню, налила из кофеварки двойной кофе в любимый змеестакан с серебряным подстаканником, вернулась в столовую, поставила перед ним. Змей трясущимися руками крошил в трубку почти целую сигарету «Данхил» с золотым ободком. Вчера такие курил Викин муж, Змей не мог этого не заметить и сейчас подзаводился. В змееголове явно варилось что-то особо ядовитое:

— Ой… Ух… Ну, ч-черт!.. Гости, мать их через семь гробов с хлюпаньем! Ящик «Юрия Долгорукого» выжрали, и хоть бы что! Грохнул три штуки баксов, а подарили какую-то херню! — Змей задымил трубкой и шумно отхлебнул кофе. — И кофе дрянь! Помои!

Татьяна, присев на корточки, старалась бесшумно складывать на совок осколки. Где пьют, там и бьют.

— Прячешься?! — Змей грохнул кулаком по столу.

У Татьяны сорвался и звякнул фужер с отбитой ножкой. — А-а! Посуду бьешь! — торжествующе взревел Змей. — Х-ххозяйка, в болото носом!

Татьяна бросила совок, подхватила поднос с грязной посудой и потащила на кухню. Змей направился следом, сопя трубкой, громыхая незавязанными кроссовками и наезжая сзади на Татьяну, как революционный бронепоезд:

— Ну, бабы! Как напьются, так все у них из рук валится! Всю посуду в доме извели! Ложки серебряные потаскали! — Утопая в клубах табачного дыма. Змей ввалился следом за ней на кухню, рванул дверцы холодильника. — Разорили совсем! Ты сколько икры открыла?