Исповедь Стража - Некрасова Наталья - Страница 2

Ну что же, вашему покорному слуге и было поручено заняться этим. В моем распоряжении достаточно донесений, книг и хроник. Вплоть до пресловутой «Книги обрядов хвалы Черному». Любопытнейше творение. Не дурак писал. Ну да это так, к слову.

После не слишком долгой работы мне удалось обнаружить, что существуют как бы два ответвления. Одно я бы назвал «поверхностным». То есть существует немало людей, которые ищут в поклонении Тьме развлечений, острых ощущений — от пустоты жизни, от пресыщенности и вседозволенности. А вот другие… Я назову их «истинными». Их немного. Это искренне верующие в возвращение Моргота люди, считающие его не Врагом Мира, а оболганным Творцом, призванным привнести в мир Великую Справедливость. Или что-то вроде этого. Это люди в жизни очень честные, искренние, подчас наивные, стремящиеся любыми способами вернуть своему богу доброе имя, ждущие его пришествия и готовящиеся к его встрече. Самое любопытное, что, по нашим данным, «истинные» горячо восставали против того, что вытворяют наши знатные бездельники, а уж убиение ни в чем не повинного петуха в Мордоре было воспринято как святотатство. Естественно, не само убиение петуха, а именно то, что оного прирезали во славу их божества, да еще и в Мордоре, осквернив таковым деянием священные камни. Любопытные люди. Не простые. Тихие. Обрядов не вершат, жертв не приносят, у новообращенных подписи кровью не требуют… Их даже не назвать сектой — скорее нечто вроде круга… Существует у них некий канон или что-то вроде него, который называется просто Книга. Любопытно было бы заглянуть в эту самую Книгу… Любопытно было бы побеседовать с кем-нибудь из «истинных». Честное слово, я бы предпочел иметь дело с искренне верующими людьми, чем с высокородными сопляками, которым от безделья жизнь надоела так, что не могут уже и придумать, как поизощреннее ее себе испортить. Насколько связаны две эти ветви темной веры? И кто или что за ними стоит? Это все мне предстояло выяснить. Но господин Линхир, как всегда, меня хоть в чем-то да опередил…

В тот памятный день он, как всегда, грузно сел на стул напротив меня — тот жалобно заскрипел — и так же грузно грохнул о стол здоровенный, донельзя потрепанный фолиант, обтянутый черной кожей.

— Вот, — пропыхтел он, — почитай. Это, понимаешь ли, у них святая книга, что ли. Или вроде. Оттуда поймешь. Доверяю твоему уму, мне некогда. Да и университетов ваших Аннуминасских я не кончал. — Он прищурился. — Человек я простой, грубый солдат. Беру здравым смыслом. А ты у нас умный, языки знаешь.

Ну-ну, подумал я. Уж кто бы говорил. Такой ум бы каждому ученому. Пусть голова у него не так наполнена, как у нашего образованнейшего декана, зато в ней только нужные вещи. А уж устроена она на зависть.

— Ну вот. А кроме сего фолианта, предоставляю в твое распоряжение носителя и хранителя оного, которого мои ребята взяли не далее как сегодня ночью. Человек на редкость любопытный. Сам увидишь. Ладно, у меня дела.

Он ушел, а я, как пьяница к хмельному наутро после попойки, кинулся к фолианту. Поначалу я только рассматривал книгу — листал, выхватывал какие-то куски текстов, постепенно понимая, что мне в руки попало бесценнейшее сокровище. Это было собрание летописей, повестей, преданий. У меня аж руки затряслись от волнения. Некоторые были написаны на непонятном мне языке, хотя руны были знакомыми, другие письмена я вообще не понимал или даже впервые видел. Рисунки, какие-то записи, что-то вроде глоссариев, какие-то карты — вроде и знакомые, и непонятные. Что-то на пергаменте, но кое-какие тексты на незнакомом мне материале, похожем на ткань, белом, шелковистом и прочном. Словом, беспорядочное с первого взгляда собрание. Этакая богатейшая свалка, лакомый кусочек для любителя древностей. Позже мне доставили незаконченный список с Книги — поначалу там шел краткий перечень документов с их кратким же изложением, упорядоченное переложение части фолианта, озаглавленное «Истина о Творении и войнах Времени Скорби», с многочисленными вставками, содержащими толкование различных темных мест в тексте. Сделано было это совсем недавно и, может, даже тем самым арестантом, который дожидался знакомства со мной, сидя в сухой и достаточно теплой комнате ныне, увы, не пустующего тюремного замка. Короче, на второй день моего знакомства с фолиантом я решил познакомиться и с этим человеком. Мне не было дела, за что, собственно, он оказался у нас. Вряд ли его схватили из-за Книги — это не преступление. Вряд ли господин Линхир нарочно изобрел причину для того, чтобы схватить его. Скорее всего он все же в чем-то замешан. Но это уже не мое дело.

В нем не было ничего особенного. Лет сорока, среднего роста, не слишком запоминающаяся внешность. Так, человек как человек. На левой скуле багровая ссадина, глаз заплыл. Видимо, сопротивлялся… Ну вот и одна из причин, почему он здесь. Наверное, съездил кому-нибудь из стражей — ну и тот в долгу не остался.

Я предложил ему сесть. Он сел. Не слишком быстро, без угодливости. Хорошо. Не испуган, но и не изображает из себя героя. Значит, можно будет поговорить. Я долго смотрел на него — он моего лица рассмотреть не мог, я сидел спиной к свету. Смотрел он на меня хмуро и явно был готов к бою. Но я молчал. Затянувшееся молчание он перенес не слишком хорошо, забеспокоился. Впрочем, кому приятно, когда на него пристально смотрят. А я просто не знал, с чего начать. Допросы я видел, расспросные листы писал, иногда вставлял вопрос-другой по ходу дела, но сам никогда никого не допрашивал.

— Мое имя Галдор. Ваше? — деловым тоном осведомился я.

— Борондир, — буркнул он. — Называйте меня так. Разве вам не все равно?

Я немного помолчал. Значит, не хочет называть имени. Ну зря. Я же не спрашивал прозвания его рода и откуда он. А имя — обычное гондорское имя — вряд ли многое скажет. Неожиданно заговорил он сам.

— Я понимаю, что вы пригласили меня сюда не для дружеской беседы, а чтобы кое о чем у меня узнать. Должен заранее вас предупредить, что есть вопросы, на которые я отвечать не стану. Ни при каких условиях. — Голос его слегка дрогнул.

— Они касаются определенных людей?

— Вы верно поняли.

— Хорошо, — ответил я. Похоже, его это удивило. — Я не собираюсь вас расспрашивать о людях. О ныне живущих людях. У меня есть кое-какие вопросы, касающиеся этой книги — я показал на раскрытый фолиант, лежавший на столе, от которого он просто не мог оторвать глаз. По его лицу я понял, что он очень страдает оттого, что Книга может пропасть или быть уничтоженной. — У меня есть вопросы касательно того, что написано в этой книге. Я не отвечу на ваш невысказанный вопрос — зачем, вы сами понимаете, что здесь вопросы задаю я. Привыкните к мысли, что достаточно долгое время мы с вами — только мы с вами — будем много общаться и рассуждать. Представьте себе, что мы — два философа. Надеюсь, такое времяпровождение вас устроит?

— Долго ли оно будет продолжаться? — Он испытующе глянул на меня.

— Достаточно долго, — сухо ответил я. Мне не хотелось бы давать ему надежду. Этот человек, по-моему, не был достоин обмана. Я за время службы научился более-менее разбираться в людях.

— А потом? — все так же резко спросил он.

— Не мне решать, что будет с вами. Но мое слово все же будет кое-что значить. Так что вам прямая выгода быть откровенным со мной. Прошу понять — я не знаю, по какой причине вы оказались здесь. Это не мое дело. Мое дело — работа с документами. — Он смотрел на меня все более удивленно. — Ко мне попала вот эта книга, и мне доверено ее изучить.

— Зачем?

— Я не задаюсь подобными вопросами, когда получаю приказ. И не стал бы отвечать на ваш вопрос, даже если бы знал ответ. Но я уже успел заглянуть в нее, и, признаюсь, меня одолело чрезвычайное любопытство. И я говорю с вами не только потому, что мне приказали, а еще и просто как обычный человек.

Он смотрел на меня прищурившись — не то из-за солнца, не то пытался разглядеть меня получше.

— Хорошо, — спокойно, даже почти легко после некоторого молчания сказал он. — Пока я буду видеть, что из-за моих ответов никому ничто не грозит, я буду говорить. Собственно, это мое призвание — говорить. — Он вдруг улыбнулся. У него была на редкость хорошая улыбка — добрая, обезоруживающая. Мне даже стало как-то неуютно оттого, что я допрашиваю его. — Так что я, пожалуй, буду с вами разговаривать. Силой заставлять не придется.