Третья истина - "Лина ТриЭС" - Страница 97

– Рад слышать.

– Павел Андреевич, я не знаю, понравится вам это или нет, но этих двоих придется сдать в комендатуру. Если вы со мной, то нам вместе, если предпочитаете следовать своей дорогой – мне одному. Вы, разумеется, вольны делать то, что вам хочется… – В голосе Дмитрия трепетал отзвук рыцарских романов, он даже пафосно вздрогнул, когда произнес:

– Вы с детства были моим кумиром, и я не забуду об этом никогда. Вам я предоставляю свободу решения. И это все, что я для вас могу сделать, господин Шаховской! – Дмитрий гордо выпрямился в седле и даже сделал жест – нечто среднее между отдачей чести и приветствием.

– Хорошо же ты понял своего кумира за время знакомства. Может, лучше просто уедешь, чтобы я помнил тебя прежним и постарался забыть нынешним? – усмехнувшись, совершенно не в тон ему, спросил Виконт.

– Как? – не вник Дмитрий, но сменил пафосный тон на доверительный:

– Поймите, Поль Андреевич, по всему округу диверсии, и именно такие подростки, как она, – он ткнул в сторону Саши изящной рукой, – на побегушках у диверсантов, именно их руками голытьба пытается спасти положение, творит беззаконие… террор. Конечно, оказаться в застенке для девчонки – тяжкая участь, церемониться с ней никто не будет, это ясно, но никто и не просил ее способствовать…

– Упорствуешь…

– Обсуждаю, Поль Андреевич, надеюсь вас убедить.

– Здесь нечего обсуждать, Митя, – убрав руку с седла и разделяя слова небольшими паузами, тихо сказал Шаховской.

– Отойдите, Павел Андреевич, – поймав взгляд прищуренных глаз Шаховского, изменившимся голосом приказал Дмитрий. – Я вооружен, и у меня нет выбора. Этих людей я сдам, во что бы то ни стало, возможно, себе во вред… За такую сестру… могут быть неприятности. Но не забывайте, я под присягой, это мой долг. Вас отпускаю только потому, что всегда боготворил и могу поручиться и перед начальством, и перед совестью, что ваши действия остаются сообразными со званием дворянина. Отойдите, господин Шаховской, в вас стрелять не хочу.

Он вытащил пистолет, нацелил его на Леху и тронул шпорой коня, намереваясь, видимо, подъехать поближе к шалашу. Шаховской пропустил всадника чуть-чуть вперед и вдруг со словами: «Придется сбросить. Жаль. Так красиво смотрелся», убедительно сказанными самому себе, прыгнул на него сзади и обхватил, прижимая вооруженную руку Дмитрия к боку. Через мгновение, он покатился по снегу вместе с выбитым им из седла молодчиком. Пистолет все еще был у Дмитрия в руке, но сама рука была намертво прижата Виконтом к земле. Саша, подскочив, без особого труда разогнула пальцы брата и забрала оружие. Трясущимися руками, все еще не будучи в состоянии сказать ни слова, протянула его Виконту. Тот, крайне неосмотрительно, как ей показалось, уже отпустил Дмитрия, поднялся, повернулся к нему спиной, взял пистолет и сунул его в карман. Саша с ужасом поняла: он дает негодяю-брату время встать, не смотрит на него, чтобы тому было полегче перенести позор. Дмитрий ведь может броситься сзади! Но Виконт, видимо, знал жизнь и Дмитрия все же лучше, чем Саша.

Брат, сгорая от стыда, – Саше было знакомо это его выражение – действительно бросился сзади к Шаховскому, но только для того, чтобы ухватить его за руку. Причем точно так же, как делала это Саша, желая остановить или обращаясь с просьбой:

– Поль Андреевич, недоразумение, простите… я бы не стал стрелять на поражение...

Поль развернулся к нему, убрал руки за спину, улыбнулся краем рта как-то грустно и сказал:

– Оборону ты так и не усвоил… мой ученик. А поразить – поразил. Что уж тут говорить... Меня…

Дмитрий, опустив голову, переминался на месте:

– Павел Андреевич, следуйте, куда считаете нужным и с кем хотите, это все так неудачно… Ну, то есть, вам теперь моего разрешения не требуется… понимаю.... Что вы со мной предполагаете сделать?.. Даю слово, ее я даже не видел… И этого тоже...

– Интересно, интересно... А что бы ты пропел, если бы случайно удержался? Садись на коня, дурной, и убирайся. Противно смотреть на тебя.

Павел Андреевич не преминул под возмущенным взглядом Саши придержать коня, пока Дмитрий выученным рывком прыгал в седло, потом хлопнул коня по крупу:

– Прощай.

Дмитрий быстро скрылся в темноте, даже не вспомнив, что его оружие осталось в кармане Поля. А Саша злорадно подумала, что ему за это попадет, и это была ее последняя в этот час более или менее спокойная мысль. Виконт сел к костру и, обхватив колени, уставился широко открытыми глазами на пламя. Выражение лица у него стало печальным и даже обиженным.

– Че, никак не пойму, никак утро, что ли? Сашка, гля, ты че такой, разинув глаза дрыхнешь, че ли? Я грю, утро никак? Так на зуб бросить бы чего. И не пимши мы… ух, горяченького охота! Щас, братцы, кипяточку настроим…

Леха отходил от сна примерно как медведь по весне. Виконт, не оборачиваясь, спросил:

– Сладко спалось, Алексей?

– Эт вы че? Че, мол, раздрыхался Леха в свой черед на стреме быть? Не-е-е, я так, глаз закрыл, глаз открыл – все! Порядок! Тихо! Ни одна муха не прошпандорилася. Леха спит, а кур бачит!

Сашу, привалившуюся к стенке шалашика и медленно заполнявшуюся запоздалым ужасом, гневом и негодованием, прорвало:

– Сами сказали – дежурить! Что я не могу, а сами! Лешка! Спал, толку с тебя! А он бы стрелял, я точно знаю, даже в вас, Виконт! И в меня, и в Лешку. Мы вообще для него не люди! А вы, вы ему доверяете… и спиной повернулись… и вообще… а он бы стрелял. В вас, в вас, Виконт! Что бы мы без вас потом делали?

У Саши, когда она выкрикивала все это, дрожали коленки, стучали зубы, – пока еще не очень заметно, но она чувствовала, что приближается ее знаменитый «большой плач», и предотвратить его она не в состоянии. Виконт отозвался, все так же, не оборачиваясь:

– Да ну, бравада мальчишеская, ерунда. Хотя не ожидал. Обидно.

– Че? Че? Я б пулял что ли? Из откудова? Вы че, сбрендили на пару, иль как? Че несете? Слуште, вы слово с понятием могете произнесть? Викентий? Сашк? – недоуменно-испуганно принялся вопрошать Алексей.

– Вы что, не понимаете? – земля качнулась под Сашей, и она вцепилась в ветки шалашика, выхватила, сколько могла, бросила, уцепилась снова. – Вы всегда, ко всем, вы к отцу так же! Как будто, не видите ничего! Они негодяи. Они на всю жизнь во всем негодяи, негодяи, а вы с ними разговариваете... пока не убьют.

Виконт подошел, сел рядом и пригнул Сашину голову к своим коленям, приговаривая:

– А ты, какой молодец, отлично держалась! Не в пример нам с Алексеем. Ты нас просто посрамила! Чуткие стражи! А говоришь – обуза. Молодец. Ты у меня надежный товарищ! – Саша притихла под размеренным похлопыванием по спине. А Виконт задумчиво продолжал:

– Ты, возможно, права. Я не безразличен к нему, помню малышом… Он даже слегка похож на тебя, на нее… Елену Александровну. И он – Курнаков, должно же быть что-то общее с тобой, кровь одна.

– Ка-ак? – взвилась Саша, и его рука соскользнула с ее спины.

– Я – на него? У кого кровь одна – у отца, у Петра, у него… и у меня? Я их ненавижу, я их ненавижу, я не Курнакова!

Дрожь вернулась с новой силой, сухая без слез, но сводящая челюсти и пальцы. Леха с суеверным страхом попятился от нее, как от сумасшедшей, когда она, ударяя кулаками по земле, твердила: «Я не Курнакова, я – не Курнакова!» Что она еще выкрикивала, она просто не сознавала, но было что-то о выстрелах в Виконта, ее ненависти к семье и даже о матери, не любившей и бросившей ее.

– Хана, – только и сказал оторопевший Леха. – Сбрендил.

Внезапно над ней раздался строгий окрик:

– Саша! Сию же минуту прекрати! Что еще за истерика? Идем со мной. Живо. Я должен тебе кое-что сказать. Срочно.

Она машинально подчинилась. Виконт за руку потащил ее в поле по полузанесенному следу от саней в снежной целине. На быстром ходу он говорил, не переставая, обещал, расписывал прекрасную жизнь, ожидающую их впереди, мешал с этим обрывки каких-то историй, которые намерен рассказать целиком в ближайшем будущем, говорил по-русски, по-французски, даже что-то непонятное по-итальянски и по-английски. Он не прекращал до тех пор, пока судорожное напряжение не отпустило Сашу. Спазмы в горле прошли, она обмякла, прислонилась к нему и заплакала в три ручья. Это напугало его: он забыл, видно, что слезы у нее – последняя стадия, за этим последует успокоение. Виконт остановился, время от времени беспомощно поглаживая ее по трясущимся плечам и сокрушенно говоря: