Третья истина - "Лина ТриЭС" - Страница 36

– К чему? Потом сделаю потщательнее, обожгу.

– Ну, потом еще, а эту возьму. Пожалуйста! – запросила Лулу. – Ведь хорошо получилось и быстро!

– Дело твое. Только не воображай, будто на скорую руку можно создать нечто путное. Это просто игрушка, баловство.

Лулу кивнула и со всеми предосторожностями, чтобы не смялась, уложила фигурку в карман.

– Пора! – Виконт прикрепил Ромашку к Арно за уздечку. Лулу, кряхтя, поднялась. Виконт, сев на коня, поднял Лулу за талию и осторожно посадил перед собой,

– Что вы наделали?!

– Что такое, задел?

– Все испортилось. – Лулу горестно разглядывала смятую фигурку.

– Ах, это! Ерунда, какая!

Колени противно саднили при движении, кожу тянуло, а неприятность с глиняной поделкой довершила дело – ей захотелось плакать и, чтобы этого не делать, она стала хныкать, привалившись лбом к плечу Виконта:

– Я сама хотела… На Ромашке… Не болит уже ничего… А вы меня не спросили… как кулек какой-то… кровь, ведь, не идет уже… сами подарили и сами испортили…

– Не капризничай, Лулуша, – он забрал в руку ее волосы, слегка покачал ей голову из стороны в сторону и оставил руку на ее голове. Лулу притихла. Постепенно глаза у нее закрылись, и она погрузилась в приятную, несмотря на ссадины, дрему.

–…Ты что, у меня здесь, спишь? Мы приехали.

– Нет, не сплю… – Лулу вздохнула. Так приятно было себя чувствовать слабенькой и оберегаемой, мерно покачиваться в седле… Вот удивительно, как ровно идет у него строптивый Арно!

… –О чем задумались, барышня? Я битый час не могу стоять, дел невпроворот, замоталася! Давайте, где ссадины-то ваши, Пал Андреич пока вас ко мне на руки не сбросил, так вы и не просыпалися…

– Ой, Тонечка, подожди, я сейчас сама приду еще раз! – прихрамывая, она догнала Виконта, который задержался на первом этаже, и обхватила его ладонь двумя руками:

– Я хотела вас попросить!

– Что-то еще?

– Нарисуйте мне Пушкина, Александра Сергеевича!

– Как нарисовать? Портрет?

– Фигурку для игры! Вы сможете… У меня их много!

– Кого? Поэтов? Гениев? Потомков Ганнибала?

– Можно, я покажу вам? Вы все поймете сами… Можно, приду после обеда?

– Ну, заходи. Постучись погромче. И беги переодеваться, Антонина ждет.

…Лулу довольно сильно визжала, когда Тоня промывала ей раны и обрабатывала их:

– Да барышня, да не кричите так, неужто особо больно, и не такие свежие, раны-то, чистенькие…И что вы за девочка, то с братьями дралися, в синяках ходили, теперь вот…

– Тоня, ты приходи ко мне всегда, раньше Веры. Она – противная! – Лулу, как никогда, чувствовала симпатию и привязанность к Антонине.

– Это какой же скандал в доме будет, ежели каждый день, поймают! Мне и самой радостно вас утречком повидать, вы ж знаете, я, как улучу минутку... Верка и впрямь въедливая, да липучая. Давеча, как вы поехали, еще Евдокия Васильевна недовольная была, вот, мол, моду взяли, так она, Верка, значит, вцепилась в меня, как клещ иль репей какой, и давай про всех выспрашивать, этот кто, тот чей родственник… Ну, я и отшила ее… Хочу – говорю, а нет, так и отвали…

– Ты – огромный молодец, Тонечка, – с чувством заметила Лулу. Вот как ей надо было отвечать на приставания Веры!

– Пойдите, пусть тетушка на вас поглядит, что вернулися!

– Что она беспокоилась, я ведь с НИМ ездила!

– Не беспокоилась она! Кто ж беспокоиться станет, когда Пал Андреич сам присматривает? Правильно сказать – ворчала. Я-то только минутку слышала, верчусь здесь, как угорелая, и за себя, и за Катерину. Евдокия Васильевна-то, как Пал Андреич свое слово сказал, супротивничать не стала, послабление Кате дала. Отпустила-таки ее в город до Петра и Павла ...

– Какого-какого Павла?– вернулась от дверей Лулу.

– Ну, до мужниных именин отпустила, инвалид он теперь, так чтоб хоть жена рядом побыла. Это аж до двадцать девятого числа. Петров и Павлов именины в этот день, или святцев не знаете? Катькин Петр, аккурат, на этот день попал.

Двадцать девятого июня... Еще почти пол месяца… Как бы не пропустить этот радостный день, подготовиться к нему… Лулу в задумчивости не заметила, как дошла до гостиной.

Тетка, едва завидев ее на пороге, принялась выговаривать:

– Неужто трудно понять, чтò девочке подобает, а что не подобает? На себя бы поглядела: точно с войны, прости господи, разбитая да исцарапанная…– она перекрестилась.

Еще пару недель назад Лулу бы непременно огрызнулась, а сейчас… такое хорошее есть на свете, и это хорошее – главное! Только для того, чтобы что-то ответить, она сообщила, что произошла случайность, что ей совершенно не больно, а полностью утихомирила тетку тем, что обняла ее толстую, мягкую руку и попросилась к столу. Тетка милостиво коснулась губами ее кудрей и сказала с чувством:

– Вот человек как человек, когда захочешь, ладно уж, садись, грибные пироги сегодня, ты любишь! И варенье персиковое, крыжовенное насточертело уже!

Вошла Доминик с нянькой и Коко, висящим у бельгийки на локте и подтягивающим каждую минуту ноги коленями внутрь. Увидев сестру за столом, он немедленно потянулся к ее тарелке:

– Это хочу!

Тетка подтолкнула ему тарелку с такими же румяными пирогами.

– Не-е-ет ! Это хочу! – Коко настойчиво тянулся к порции Лулу. Лулу без слов поменяла тарелки и спокойно ждала, пока мальчик откусит от каждого из ее пирожков и от персика в ее розетке по куску.

– Вот не заявлился к обед, а теперь дразнить мальчик, он переест много! Он покушаль в свой время, токо-токо. Я потратить на тебя нерв больше не буду, но если так, что, мсье Шаховской будет жаловиться на тебя… Он взяль большой обуз… Хотья всегда много занятой... Если он пожаловился… Пеняй себя! – видимо, мать говорила больше для тетки, чем для Лулу, поэтому пользовалась языком, который, за чуть ли не десять лет, не открыл ей и половины своих тайн.

– Делать нечего Павлу, жаловаться на девчонку! Еще и тебе… – Евдокия Васильевна, как бы невзначай, отвесила-таки Коко по мягкому месту за посягательство и на ее варенье.

– Делать есть чего!! У нас accord... согласность, это есть приказ Виктор, мсье Шаховской имеет об’язанность здесь …И жалость к молодой женщин.

– Уж если жаловаться, то мне! – Евдокия Васильевна пристукнула кулаком по столу, чем стряхнула Коко на пол. Но Лулу не испугалась тетушкиного большого розового кулака, понимая, что происходит нечто великолепное. То, что робко промелькнуло в ее мечтах пару недель назад, подтверждено во всеуслышание. Ее «передают» в распоряжение Виконта.

Часы пробили семь, и она испугалась, что опоздала. Стремглав взлетела по лестнице. Заскочила в свою комнату за коробкой и побежала выше. На стук никто не отзывался, и Лулу, вспомнив, что велено стучать громче, заколотила двумя кулаками.

– Входи, входи, – раздался голос из-за ее спины, и рука Виконта толкнула дверь над ее головой.

– Ой, я вас не заметила…

– Не мудрено, ты пронеслась мимо меня на такой скорости...

Комната встретила Лулу знакомым красноватым цветом. В ней так много заманчивого, но если начать отвлекаться…Тем более, что хозяин, явно пришедший сюда с какой-то своей целью, что-то доставал из секретера и, похоже, собирался уйти снова. Лулу решительно подошла к столу и водрузила на него заветную коробку с бумажными куклами. Виконт, не садясь, оперся локтем о стол:

– Что это там, плюмаж?

– Нет, это бумажные куклы для игры. Я же говорила!

– К-у-уклы? Ты, что хочешь здесь в них поиграть? Можешь, пока я в гимнастическом зале.

– Нет, нет, подождите. На минутку хотя бы одну! – Лулу казалось, что некоторые слова по-русски звучат убедительнее.

– «Хотя бы одну минутку» – строй фразы правильно, Александрин! Жду. Минуту.

Лулу торопливо сняла крышку с вензелями и стала рыться в ворохе бумажных фигурок.

– Это не та, не та, сейчас найду Дантеса…, Вы сразу поймете… прошла минута?

– Постой, постой, это ты рисовала? – он взял несколько фигурок.