Перевёрнутый полумесяц - Зикмунд Мирослав - Страница 17

Пробежав по живописной долине реки Вийсы и оставив позади причудливые склоны хребта Немерчка: дорога устремляется в ущелье, перед которым стоит пограничный шлагбаум и дощечка с надписью: «Стоп!» Мы въезжаем в пограничную зону, часовые проверяют паспорта и пропускают нас дальше. Сразу же за рекой — Греция, нас отделяют от нее лишь вода и редкий лесок.

В Албании есть два сорта хлеба — «буке». Белый и черный.

Мы покупаем исключительно черный. Вначале Наси страшно удивлялся: ведь это же, дескать, пища бедняков. Теперь он больше не удивляется. Черный хлеб намного вкуснее и напоминает наш ржаной.

Бывают дни, когда мы не едим ничего, кроме черного хлеба. Вы спросите почему?

Албанская кухня, по существу, — кухня турецкая. Она вообще не признает свиного мяса — его запретил аллах. Поэтому не кажется странным, что, к примеру, в 1938 году во всей Албании было только пятнадцать тысяч свиней. Достать свинину можно лишь в специальных магазинах, преимущественно в Тиране. Повар в ресторане, приготовляя кушанье из свинины, никогда не снимает пробы, это был бы грех. Кастрюли и сковороды из-под свинины нельзя ставить рядом с посудой, в которой готовятся другие блюда.

Говядина и телятина потребляется здесь сравнительно мало, гораздо меньше, чем у нас. Наиболее распространенные сорта мяса — баранина и козлятина. Это национальное албанское кушанье.

Однако здесь есть маленькое «но».

Конечно, баранье и козье мясо — лакомая еда, но нельзя же поливать все кушанья специфически «ароматным» бараньим салом!

От албанских ресторанов и постоялых дворов издали пахнет бараньим салом. Оно чувствуется и в супах и в любых кушаньях.

Мы сидим в небольшом постоялом дворе в Лесковике, недалеко от греческой границы. День был тяжелый, мы единоборствовали с горами и разбитой дорогой, у нас даже не хватило времени, чтобы поесть как следует, держались только на сухарях и горячем чае. Не удивительно, что у нас волчий аппетит. Но…

Мы возликовали, когда нам предложили приготовить жареного цыпленка. И вот он на столе. Однако мы сидим над тарелками как убитые.

Первым пришел в себя Роберт, наш повар.

— Наси, прошу тебя, скажи, как это вы умеете испортить такой отличный продукт, как куриное мясо? Ведь вы поливаете бараньим жиром все: и кур и рыбу…

Наси правильно понял, что «вы» во второй половине фразы — это не множественное число местоимения и не вежливое выканье. Это множественное национальное, и, стало быть, речь идет о чести.

— Но ведь блюдо не имело бы тогда никакого вкуса, никакого аромата, — героически защищается он. — Мне У вас пришлось привыкать к кнедликам со сливами, и они мне стали нравиться только спустя год…

Будь что будет, но мы продолжаем покупать черный хлеб.

И с нетерпением ждем, когда разобьем лагерь на Поградецком озере, предвкушая, как накупим «высококачественного сырья», как усядемся все вместе вокруг полевой кухни и будем смотреть на Роберта, который приготовит кушанья, где не будет ни грамма бараньего жира…

— А ведь можно сделать кнедлики со сливами, — мечтательно вздохнул Ярослав Новотный.

О чем умалчивает карта

Если альпинист посмотрит на карту южной Албании, у него возникнет сто самых заманчивых планов. Он увидит себя на земле обетованной, среди величественных гор, по которым еще не ступала нога человека и которые ждут своего открывателя.

Но если на ту же самую карту взглянет человек, предоставленный рулю и четырем колесам автомобиля, он на какое-то время потеряет дар речи, возьмет в руку карандаш и линейку.

От порта Влёры до Поградца, вблизи югославской границы, по прямой — ровно сто десять километров. На хорошей машине и по приличной дороге это расстояние можно с комфортом преодолеть максимум за полтора часа. Но в данном случае у автомобиля должны были бы вырасти крылья. Исключая узкую ленточку дороги у моря и в долине двух рек, карта отпугивает полосами темно-коричневого цвета, занимающими почти всю площадь и расположенными с севера на юг. Как раз поперек нашего пути. Нитка дороги водит карандаш по карте так, словно играет с ним в жмурки. Сначала она ведет его на юго-восток, к самому краю Албании — к Саранде. Потом делает небольшой шаг к востоку, за Музиной круто поворачивает и устремляется на северо-запад мимо знаменитой Гьирокастры до Тепелене. Сюда тоже можно было бы попасть из Влёры напрямик, особенно если бы удалось сменить сотню лошадиных сил под капотом на одну под седлом. Из Тепелене опять прыжок на восток, снова поворот «кругом» и снова на юго-восток, почти за греческую границу. Это так далеко, что Поградец теперь оказывается прямо на севере, приблизительно на таком же расстоянии, что и от Влёры, где как раз и началась эта головоломка. И пока карандаш доберется до цели, весь путь составит четыреста тридцать километров, в четыре раза больше, чем по прямой. При этом он обойдет десять горных хребтов и вдобавок проползет под одиннадцатым — греческим Грамосом, который жмется к самой границе.

В четыре раза больше, чем но прямой, и, вероятно, в тридцать раз дольше по времени. Вместо полутора часов — четыре дня, так как щедрость карты весьма условна. Столкновение карты с живым миром подобно встрече счетовода с поэтом. Карта ничего не говорит о бурных ливнях на горных дорогах и о хрустальных шапках на вершинах гор. Она ничего не знает о лунной горе Тепелене, вправленной в кольцо гор, точно бриллиант в перстень, не знает о прелести горных лесов, о вереницах мулов, груженных пиломатериалами, о библейских долинах, где с незапамятных времен весь род сообща работал в поле.

И никогда не вспомнит карта о чудесных мелких деталях природы: о горных садах зверобоя, сычуга и шалфея, о золотой красе коровяка и яновца.

Карта называет деревню Борове, но умалчивает, что это албанская Лидице, пожалуй, более страшная, чем наша. Шестого июля 1943 года нацисты убили здесь сто семьдесят невинных людей, мужчин, парней, матерей, девушек и даже грудных младенцев. Ослепленные жаждой крови, фашисты истребили даже скот в хлевах, овец, собак, кур. Карта не знает, что в тот день Борове погибла целиком.

И не может знать карта, что чем дальше углубляется человек в горы, тем все более маленьким кажется он самому себе. Когда над головой его громоздится два с половиной километра скал, названных на карте Немерчка, то у него просто дух захватывает.

На карте Европы Албания ютится в укромном уголке Адриатики, но она все равно что Кордильеры. Тот, кто вдоль и поперек прошел от албанских Альп до Грамоса, имеет право сказать так.

Бессловесная тварь

Леса вокруг Лесковика…

Панорама гор, могучих, как и на севере Албании, и тем не менее других. Там, на севере, горы враждебны, страшны, они деспотичны, словно злой сказочный великан. Горы вокруг Лесковика ничуть не меньше. Они тоже сверкают снежными вершинами, под ними человек тоже чувствует себя беспомощным червячком, но эти горы не нагоняют страха. Даже при своих гигантских размерах они остаются приветливыми и ласковыми. Они успокаивают шумом леса и горных рек, позволяют отдохнуть на просеках, эхом разносят звон колокольчиков.

Машины спускаются по пыльной дороге в долину. На склоне звенит колокольчиками огромное стадо овец и коз. Сплошной рекой течет оно за пастухом. Это стоит заснять на кинопленку. Но как догнать стадо? Минута, потраченная на подготовку камеры, экспонометра и сумки с пленкой, — время небольшое. Но за эту минуту половина стада скрылась, уйдя просекой куда-то за гору. Эй, пастух, подожди! Подожди минутку! Если бы он понимал чешский язык… Нет, пастух дружески машет нам рукой и идет себе дальше.

Мы бежим за ним, размахивая аппаратами. Наконец он понял и остановился. Но стадо продолжает течь дальше неудержимо, как лавина. Может, его остановит пастушеская собака? Беги, беги за стадом!