Мираж черной пустыни - Вуд Барбара - Страница 6

«Наша маленькая морячка», — называл ее Валентин. Несмотря на то что ее отец воевал в Крымской войне, а Валентин отправился в Восточную Африку сражаться с немцами и служил там строевым офицером, желание Грейс поступить на военную службу было принято с огромнейшим неодобрением. Но Грейс, которой, как и всем Тривертонам, было свойственно упрямство, поступила так, как велело сердце. Вот и сейчас она ехала в Африку, ведомая своим сердцем, полная решимости осуществить мечту, рожденную в Средиземноморье, на борту военного корабля.

Валентин, питавший глубокую неприязнь ко всем миссионерам в целом, относился к идее сестры построить больницу крайне негативно. Он заявил ей, что не намерен участвовать в этой дурацкой затее ни при каких обстоятельствах. Но Грейс и не нуждалась в его участии: у нее был маленький доход от своей доли наследства, небольшая поддержка от церквей Суффолка и несгибаемая воля, которой мог позавидовать любой мужчина.

Услышав стон леди Роуз, Грейс резко повернулась. Бледная невестка лежала, положив руки на живот; дыхание было глубоким.

— С тобой все хорошо? — спросила Грейс.

— С нами все в порядке.

Грейс ободряюще улыбнулась в ответ, пытаясь скрыть нарастающий страх. Им еще ехать столько миль, столько дней — а самая «веселая» часть путешествия ждет их еще впереди!

— Малыш толкается? — спросила она, и Роуз кивнула.

Ребенка хотели назвать Артуром в честь младшего брата, погибшего во Франции в первый год войны. Достопочтенный Артур Кьюрри Тривертон одним из самых первых смельчаков вызвался воевать, когда Англия вступила в войну.

Раздался гудок, и поезд начал набирать скорость. Грейс выглянула в окно: яркие огни станции Вои остались позади. Поезд мчался по невзрачной пустынной местности, следуя по старому маршруту рабов, к озеру Виктория.

Был 1919 год. Казалось, еще вчера по этому самому пути закованные в цепи африканцы брели к пришвартованным к берегу кораблям. Правительство Англии построило эту железную дорогу якобы для того, чтобы контролировать этот маршрут и тем самым положить конец незаконной работорговле. По крайней мере так они объяснили необходимость строительства дороги, которая стоила дорого и, казалось, вела в никуда. Глядя на пролетающие мимо окна огненные искры, выбрасываемые паровозом, Грейс видела перед собой разбитые под звездным небом лагеря, работорговцев и их перепуганных, стонущих в оковах пленников. Что должны были чувствовать те несчастные, ни в чем неповинные африканцы, которых загоняли на наводящие ужас корабли и заставляли прислуживать хозяевам на другом конце земного шара?

Грейс позаботилась о том, чтобы окна вагона были плотно закрыты. Она наслушалась достаточно историй про львов-людоедов, вытаскивающих людей прямо из поезда. Это была дикая страна, где ночи таили в себе еще больше ужасов, чем дни. Никогда еще она не чувствовала себя такой уязвимой, такой одинокой. Общение между пассажирами первого класса не представлялось возможным; вагончики, словно маленькие соединенные межу собой коробочки, с шумом неслись сквозь мрак ночи. Грейс молилась о том, чтобы прибыть в Найроби вовремя.

Не сводя глаз со спящей Роуз, Грейс попыталась немного расслабиться. Она думала о том, что будет делать завтра. «Мы останемся в Найроби и продолжим путь только после рождения ребенка».

Валентин будет вне себя от гнева: задержка в Найроби на пару дней может обернуться задержкой на пару, а то и больше месяцев, так как со дня на день должен был начаться сезон дождей, который сделает все поездки в центральные провинции просто невозможными. С братом Грейс разберется. Она очень хочет, чтобы его жена поскорее приехала в построенный им дом, но ради безопасности матери и ребенка будет настаивать на отсрочке поездки.

Зная, что заснуть сейчас ей не удастся, Грейс решила сделать запись в своем новом дневнике. Это был подарок одного профессора из медицинского колледжа, красивая книга в кожаном переплете, с золотым обрезом страниц. Она долго не решалась начать писать в нем, ждала более подходящей минуты — первого дня своей новой жизни.

Едва она успела написать дату «10 февраля, 1919», как Роуз вскрикнула: начались роды.

2

Она была безумно зла на брата.

Черные тучи, словно стервятники, угрожающе нависли над холмом. А они — две женщины, шесть слуг и четырнадцать африканцев — продолжали свой рискованный путь по грязным дорогам Африки на пяти груженных их земными сокровищами фургонах. Если разразится ураган, как их защитят брезентовые тенты? Что скажет Валентин, увидев промокшие картины и испорченные ковры? Как он будет успокаивать Роуз, когда та увидит уничтоженные дождем шелковые платья и кружевные скатерти? Тащить все это бесполезное барахло в пустыню было несусветной глупостью! Валентин просто сошел с ума.

Грейс взглянула на невестку: та сидела, закутавшись в меховое пальто, и завороженно смотрела вдаль, будто она видела, что там, в конце их пути.

Роуз была еще очень слаба. Но она наотрез отказалась оставаться в Найроби, особенно после того, как получила записку от Валентина, в которой говорилось, чтобы она немедленно приезжала. Грейс пыталась уговорить невестку остаться, но на ту не действовали никакие уговоры. На следующий день Роуз приказала английским слугам грузить вещи в фургоны. Грейс не удалось настоять на своем, и вот они оказались в дикой местности, где приходилось прорубать путь сквозь заросли манговых и банановых деревьев, сражаться с насекомыми и коротать ночи в фургонах, не смыкая глаз от рева львов и гепардов. А тут еще ливни, грозящие начаться со дня на день!

Детский плач заставил Грейс обернуться и посмотреть на едущий за ними фургон. Миссис Пемброук, няня, достала бутылочку и начала кормить ребенка.

Грейс нахмурилась. То, что это дитя выжило, было настоящим чудом. Когда маленькое бездыханное тельце появилось на простынях, Грейс была уверена, что малыш мертв. Сердцебиения не было, личико синюшное. Но она сделала ему искусственное дыхание — и ребенок задышал! Маленькая слабенькая девочка не только выжила, но и крепчала с каждым днем.

Грейс думала о молодой женщине, сидящей рядом с ней. За исключением того эпизода в отеле, когда она настояла на продолжении пути, леди Роуз не произнесла ни слова после рождения дочери. Нет, поправила себя Грейс, был еще один случай: когда ее в буквальном смысле заставили дать имя ребенку, Роуз произнесла: «Мона». И все. Грейс не знала, откуда она взяла это имя, пока не увидела роман, который читала Роуз во время путешествия. Главную героиню звали Мона.

Грейс не оставалось ничего другого, как согласиться с этим именем, поскольку ее брат не высказал никаких пожеланий насчет имени для девочки. Одержимый тщеславием и желанием основать династию, Валентин даже и подумать не мог о том, что у него может родиться кто-нибудь, кроме сына. Грейс окрестила ребенка и послала брату записку.

Его ответ был следующим: «Приезжайте немедленно! Все давно готово!»

Все десять дней, что они ехали из Найроби, леди Роуз молчала. Ее большие, темные, лихорадочно блестящие глаза неотрывно смотрели вперед, в то время как маленькие белые ручки нервно подергивались внутри отделанной мехом горностая муфты. Всю дорогу она сидела наклонившись вперед, как будто хотела подстегнуть волов. Когда к ней обращались, она не реагировала; когда ей давали ребенка, она смотрела на него отстраненным взглядом. Единственное, к чему она проявляла интерес, помимо желания увидеть свой новый дом, были ее розовые кусты, ехавшие с ней в одном фургоне.

«Это послеродовой шок, — подумала Грейс. — Столько сразу всего случилось, столько перемен. Она почувствует себя гораздо лучше, как только окажется в новом доме».

До того как Роуз встретила Валентина на своем семнадцатом дне рождения, три года тому назад, она вела жизнь затворницы. И даже после помолвки с молодым графом Роуз мало интересовала светская жизнь; она вышла за него замуж спустя три месяца после их знакомства, переехала в Белла Хилл и скрылась в стенах дома.