Королева викингов - Андерсон Пол Уильям - Страница 21

Она летела с ветром и принадлежала ему. А ветер пронзительно выл и нес ее по небесам. Его ледяные кулаки толкали ее, словно желали разорвать в клочки, наподобие одного из тех облаков, среди которых она летела. Далеко-далеко внизу слышались звуки невидимой за торопливо налетающими туманами всемогущей мельницы и песни великанш, крутивших ее рукоять.

Властью над происходившим обладала не сама Гуннхильд, а та сила, которую она впустила в свое существо. Она распространилась вширь, выхватила из ветра несколько клочков тумана и обернула их вокруг души Гуннхильд. Превратила их в крылья, тело, клюв, маленькие ножки. В небе понеслась ласточка.

Когда она спустилась под облака, земля развернулась под ней, поражая шириной окоема и ясностью очертаний. Гуннхильд видела раскинувшиеся леса, горы, острова и обрамлявшее все это морщинистое серое море. Она летела с ветром и искала, сама не зная чего.

На границе между водой и небом зачернелись какие-то точки. Она устремилась туда.

Четыре стройных корабля двигались к югу. Последний был разбит и потрепан — вероятно, захвачен у противника, — а остальные сверкали яркими красками, надменно задирали над водой одинаковые носы, украшенные драконьими головами. Паруса были полны ветра, форштевни пенили воду, туго натянутые снасти дрожали. Ей показалось, что она слышит скрип обшивки и ощущает на губах вкус пены, которую ветер срывал с белых гребней волн.

Гуннхильд в облике ласточки подлетела поближе. Моряки заметили ее и принялись изумленно указывать друг другу на птичку. Один, выше ростом, чем большинство викингов, стоявший возле мачты драккара, откинул с головы капюшон плаща.

Ветер взметнул темно-русые волосы над лицом с резкими точеными чертами. Он не кричал и не показывал в небо пальцем, наподобие остальных; его взгляд, следивший за ласточкой, был неподвижен, как у змеи.

Гуннхильд сразу же узнала его, хотя они виделись девять лет назад.

Ведь она, только собираясь на поиски, уже откуда-то знала, что он приближался к Стрим-фьорду.

Ласточка поймала крылышками ветер и повернула к югу. Стрим-фьорд, безмолвно кричала она высокому моряку, поворачивай в Стрим-фьорд, там тебя ждет твое счастье!

Корабли скрылись из вида. Издали до нее донесся чей-то крик. Ласточка стремглав неслась своей дорогой.

Гуннхильд очнулась. Язычки пламени в лампах трепетали, тени метались по отгороженному углу. Она ощущала себя в тисках кошмара.

Стряхнув с себя это ощущение, девушка, преодолевая боль, поднялась на ноги. Никогда больше не удастся ей с такой легкостью совершить подобное деяние; впрочем, и пробовать повторить его она будет совсем нечасто.

И все же ей это удалось. Удалось даже много больше того, что она могла предвидеть. Надежда озарила ее мысли, словно сверкнувший на солнце стальной клинок, вынутый из ножен.

Она отвернулась от этой вспышки. Сейчас, когда она была в одиночестве, ей следовало думать, что же делать в том случае, если то, чего она жаждала всей душой, обратится в явь.

XVI

Корабли вошли в Китовый пролив. Команды сняли паруса, опустили мачты на подпорки и взялись за весла. Ветры здесь были слишком уж своенравными. Кроме того, лишь очень немногим из моряков доводилось прежде бывать в здешних местах, и никто из них не знал эти воды достаточно хорошо. Повсюду могли таиться рифы и мели. Когда начала сгущаться ночь, они бросили якоря под защитой небольшого островка в песчаной бухте и улеглись спать в кораблях, не сходя на берег, словно по-прежнему были далеко в море.

Утром они достигли восточной оконечности устья Стрим-фьорда и повернули на запад. Течение проходило между островком, лежавшим прямо по носу, и островом Кита, остававшимся справа, так что кораблям приходилось жаться к материковому берегу. В заливе гулял сулой, гребни волн вздымались вверх и со злобным шипением разбивались о борта. Корабли швыряло, весла громко скрипели в портах; люди ругались. Оба берега были низкими, на фоне темных елей угадывались голые ветви лиственных деревьев. Впереди же поднимались крутые холмы, покрытые снегом. Оттуда снова и снова налетали мощные порывы сырого ветра, словно пытавшиеся не пустить корабли к берегу. Солнце пряталось в туманной дымке. За кормой поднимались темные облака, укрывавшие проливы и шапки островов.

Торольв махнул рукой назад.

— Не нравится мне это небо, — сказал он. — В это время года такого быть не должно.

Они с Эйриком стояли на баке корабля. Голова дракона возвышалась на одном уровне с их головами, пугая грозным оскалом любых противников или демонов, которые могли бы оказаться поблизости. Другие корабли двигались далеко в стороне, чтобы два судна не могли случайно налететь на одно и то же препятствие. Свободные от гребли дружинники прохаживались по кораблю, не обращая внимания на беспорядочную качку, но при этом каждая пара глаз внимательно разглядывала берега.

— Мы успеем встать на якорь до того, как погода испортится, — ответил Эйрик.

— Где же?

— Этого никто из нас не знает. Я тоже. Но некоторые норвежцы иногда приходят куда-то в эти места, чтобы торговать с финнами. Мне об этом рассказывал Эзур Сивобородый, да и другие тоже. — Сообщив морякам, что они зайдут в Стрим-фьорд, Эйрик расспросил их, не знает ли кто-нибудь этого залива. Торольв в основном молчал, занятый собственными мыслями.

И сейчас исландец пожал плечами.

— Ну, если это все, что тебе известно… — Дружеские отношения, связывающие его с Эйриком, позволяли Торольву разговаривать с предводителем более свободно, чем большинству остальных. — И все равно я повторю, что ты решился на опасную затею.

— А я говорю тебе, что птица, которую мы недавно видели, была знамением.

— Хорошим или дурным? Скажи мне, слышал ли хоть кто-нибудь, чтобы ласточки летали над морем, когда солнце не дошло еще даже до равноденствия? Это знамение такое же тревожное, как и это небо.

Эйрик вздохнул.

— Что же касается Стрим-фьорда, то могу признаться тебе, что это название всплыло у меня в памяти как раз тогда, когда появилась ласточка. Почему еще я мог его помнить и даже радоваться этому названию? Кроме того, ласточка улетела как раз сюда.

— Было похоже, что сюда, — задумчиво ответил Торольв.

Эйрик искоса бросил на него прищуренный взгляд:

— Не могу поверить, что именно ты, один из всех моих людей, испугался.

Торольв вспыхнул:

— Я не боюсь. Но если это ловушка, то поставлена она, конечно, на тебя. А я не стану спокойно наблюдать, как ты, зажмурив глаза, лезешь неведомо куда. Может быть, и в западню.

— И что же ты можешь предложить? Я-то твердо решил посмотреть, что тут происходит.

— Я уже думал об этом. Позволь мне взять несколько человек и отправиться в разведку. — Эйрик нахмурился. Торольв поднял руку. — Необходимо, чтобы ты оставался при кораблях. Если бы я хотел применить против тебя колдовство или же просто напасть, то постарался бы навредить именно кораблям. Если они серьезно пострадают, то мы вряд ли когда-либо сможем еще раз увидеть дом. А ведь очень многие наши дружинники сильно беспокоятся на этот счет.

Эйрик кивнул. Он заметил, что у многих его людей были угрюмые или непроницаемо сдержанные лица, иные теребили свои амулеты, доносилось до него даже недовольное и встревоженное бормотание. Взглянув вниз, в среднюю часть корабля, он не увидел перемен к лучшему.

— Я ни в коем случае не назову никого из них трусом, — гнул свое Торольв. — Но если произойдет что-нибудь похуже, чем простое нападение, кто-нибудь может дрогнуть и сломать строй. А ты сможешь воодушевить их держаться стойко.

Эйрик снова кивнул. Он прекрасно знал, как боевое настроение вдруг сменяется страхом и испытанные воины пускаются бежать, как зайцы.

— Да, это мудрый совет.

— А я с людьми возвращусь сегодня же вечером, самое позднее завтра, и доложу тебе, что нам удалось найти. А если мы не вернемся, то ты будешь точно знать, что птица не была твоим другом.