Перстень Борджа - Нефф Владимир - Страница 14

— Как, у вас есть священник? — удивился молодой кардинал.

— Да, у нас есть священник. Его Милость, господин граф, успевает подумать обо всем, — убежденно ответил любезный капитан, и в его ответе чувствовалось большое, безграничное уважение к таинственному сочинителю изысканных посланий и судовладельцу.

«Буцентаурус» пристал у среднего мола на месте, явно для него предназначенном и специально подготовленном, ибо там путников уже поджидал молодой человек в очках, лицо которого молодому кардиналу показалось чем-то знакомым, и девчушки в белых платьицах, чинно стоявшие полукругом. Когда Прекрасная Олимпия в сопровождении кардинала Гамбарини сходила с палубы галеры, девчушки осыпали ее полными пригоршнями цветов из плетеных корзиночек, висевших у них на запястье, и хором пропели строфы знаменитой песни Лоренцо ди Медичи «О бренности»; прославленная певица была растрогана до слез. Молодой человек в очках, представившийся гостям как Альберто Мачисте, бывший поверенный банкира Тремадзи в Страмбе, а теперь личный секретарь Его Милости графа ди Монте-Кьяра, помог Прекрасной Олимпии усесться в роскошный паланкин из слоновой кости, задрапированный пестрыми шелками, и в изящных выражениях извинился перед Его Преосвященством за то, что его секретарские обязанности, а главное — необходимость позаботиться об удобствах певицы помешают ему присутствовать на предстоящей службе Его Преосвященства, которую все население острова ждет со страстным нетерпением.

— Какую службу? — удивился молодой кардинал.

— Простите за неточное слово. Ваше Преосвященство, — молвил Мачисте. — Следовало сказать: апостольское послание или просто проповедь Его Преосвященства.

Молодой кардинал ужаснулся. «Maledetto!» [8] — мелькнуло у него в голове.

— Какую проповедь? — вслух спросил он. Но Альберто Мачисте сделал вид, что не расслышал вопроса.

— Обо всем остальном позаботится наш священник, отец Марио Шимек, которого я позволю себе представить Вашему Преосвященству. Отец Марио возьмет на себя заботы о Вашем Преосвященстве, а я имею честь распрощаться с Вашим Преосвященством самым почтительным образом.

Повелительным жестом правой руки он подозвал священника, до сих пор стоявшего в отдаленье, и затем удалился с портовыми служителями, которые несли паланкин с Прекрасной Олимпией и ее утварь, прежде всего — чембало и арфу.

— Все верующие уже в сборе, — сказал молодому кардиналу отец Марио. Это был настоящий богатырь, необычайно представительный, с ослепительными зубами, блестевшими на его медно-багровом лице любителя поесть и выпить. — Весть о том, что Ваше Преосвященство собирается прибыть с миссией на остров Монте-Кьяра, молнией облетела наших жителей, вызвав необычайную радость и невыразимое умиление. Я собственными глазами видел, как грубые мужики проливали слезы радости, а женщины рыдали и обнимали своих малышей со словами: «Да исполнится твоя жизнь, дитя мое, радости и удачи, ведь ее благословит Его Преосвященство сам кардинал Гамбарини».

Как мы уже говорили, молодого кардинала неприятно задевала манера обращения патера Луго, называвшего его «Illustrissime» вместо «Ваше Преосвященство», однако теперь, когда этот титул выдавался ему полной мерой, он тоже испытывал недовольство, не будучи в состоянии отделаться от непостижимого, но навязчивого ощущения, будто два ничтожных червяка, с которыми он здесь познакомился, секретарь Мачисте и отец Марио, издеваются над ним.

— Я охотно благословлю детишек, — ответил он, пока они торопливо шагали по молу к берегу. — Но этот молодой человек в очках сказал мне, что от меня ждут какого-то выступления или проповеди; признаюсь, мне это совсем не по душе — во-первых, я не готов, а кроме того, нет настроения.

Отец Марио улыбнулся во всю ширь своего мясисто-багрового лица, увеличенного тройным подбородком.

— Ваше Преосвященство изволят шутить и тем подтверждают обоснованность своей репутации как характера солнечного. Святой Андрей Первозванный тоже был не в настроении, когда висел на кресте, и тем не менее неустанно проповедовал, пока не умер, а потом оказалось, что он обратил в истинную веру еще тридцать тысяч язычников. Моих прихожан, разумеется, не нужно обращать в истинную веру, поскольку все исповедуют Истину, и потому некоторые из них даже обратились ко мне с удивленным вопросом, что побудило Ваше Преосвященство прибыть с миссией к ним, добрым христианам, но я успокоил их, объяснив что Ваше Преосвященство, без всякого сомнения, хочет еще более укрепить их веру, и без того крепкую.

«Maledetto!» — снова мелькнуло в голове молодого кардинала, но он проговорил:

— Признаюсь, я желал прежде всего познакомиться с графом ди Монте-Кьяра.

— Нет никакого сомнения, что и Его Милость, господин граф, сгорает от нетерпения получить возможность приветствовать столь дорогого гостя, как Ваше Преосвященство, — сказал отец Марио. — Однако он настолько внимателен к пожеланиям и просьбам своих подданных, что пока не хотел бы вмешиваться в течение предполагавшихся миссионерских трудов Вашего Преосвященства.

Поскольку шагали они быстро, то прошли весь длинный мол и достигли берега намного раньше, чем паланкин с Прекрасной Олимпией и портовые служители с ее багажом. На берегу, впрочем совершенно пустынном, стояла пожилая дама, облаченная в великолепные черные одежды, расшитые золотом, с лицом, затененным густой вуалью, а позади нее — шесть смуглых кавалеров в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти лет, живостью и неугомонностью напоминавшие породистых жеребцов; поблескивая то белками глаз, то белоснежными зубами, они попеременно хватались то за меч, то за пистолеты, засунутые за широкие ремни, а то и за меч и пистолеты одновременно, словно им кто-то угрожал; очевидно, это была та самая мавританская княжна, инкогнито путешествовавшая с шестью своими сыновьями, о которой граф ди Монте-Кьяра упоминал в своем письме и которая теперь пришла посмотреть на приезд Прекрасной Олимпии. Граф ди Монте-Кьяра не солгал.

Отец Марио распахнул боковую бронзовую дверцу цитадели, защищавшей средний мол, и отступил в сторону, давая дорогу молодому кардиналу. Когда молодой кардинал прошел коридором со сводчатым потолком и очутился на земле острова Монте-Кьяра, он поразился, потому как не обнаружил ничего из того, что рассчитывал увидеть, а поскольку — как утверждают образованные и высокоученые психологи — человек видит и воспринимает только то, что он уже знает и что ожидает увидеть, мы не будем так далеки от истины, если выскажемся в том смысле, что молодой кардинал Гамбарини не увидел вообще ничего и что понадобилось некоторое время, пока эта абсолютная пустота обрела в его душе образ безрадостной, голой, каменистой песчаной пустыни, простиравшейся на две мили вперед, где росли лишь одинокие деревья с перекрученными стволами, похожие на сосны, и упрямые низкорослые кустарники с жесткими сочными листьями; на противоположном, восточном конце острова возвышались два могучих утеса, о которые с грохотом и гулом били мощные волны прибоя. Птицы, что во время прихода галеры в порт вились над островом, куда-то исчезли. А меж перекрученными соснами и сочнолиственными кустарниками мелькали лишь бревенчатые постройки различных размеров, от крошечных скворешен до огромных домов, смахивавших на временные конюшни; что же касается великолепного замка с медной крышей и фасадом, облицованным белым мрамором, то его, как можно догадаться, не видно было нигде.