Дневник матери - Нефедова Нина Васильевна - Страница 6

И когда я попыталась что-то сказать, может быть, возразить, Лида протестующе подняла руку:

– Мама, это уже решено! Все!

– Да, мамочка. И ты будь готова к этому…

«Готова»! Да разве может мать быть готовой к тому, чтобы её ребёнок, которого она в муках родила, вскормила грудью, над которым провела столько бессонных ночей и которому отдала столько душевных сил, ушёл и… не вернулся? Никогда!

Но если ты боишься потерять ребёнка, думаю я, почему же ты с пелёнок внушаешь ему первую заповедь гражданина – отдать свою жизнь за Родину, если это понадобится? Почему подсовываешь ему «Молодую гвардию», «Повесть о настоящем человеке»? Радуешься тому, что он свято чтит память о Лизе Чайкиной, Николае Гастелло, Зое Космодемьянской?

Ведь ты благодарна школе, пионерской организации, комсомолу за то, что они помогают тебе воспитывать в детях жажду подвига?

Так вот, будь счастлива, если на войне, в годину тяжких испытаний они поведут себя так же, как их любимые герои.

ИСПЫТАНИЯ

Сегодня День Победы. И радостно, и тревожно на душе. Звучит музыка. Победные марши несутся из всех репродукторов. Толпы оживлённых людей устремляются на площадь, где вот-вот начнётся салют. Иван Николаевич и дети тоже ушли туда, а я решила остаться дома и побыть одна. Мне почему-то грустно, все последние дни не выходят из головы слова девочек, объявивших о своём решении.

«Только бы войны не было!» – думаю я. Это самое большое желание всех матерей земного шара. Это и моё желание. Пусть никогда не прольются слезы матери, оплакивающей сына. Пусть не будет вдов и сирот. Пусть в глазах женщин всегда будет счастье, а не тоска одиночества.

Нет, никогда не забыть о тех ужасах, что принесла человечеству вторая мировая война! И люди никогда не перестанут благословлять тот день, когда она кончилась. Это был солнечный яркий день 9 Мая 1945 года – День Победы. Наконец-то на земле наступил мир! Люди бросались друг другу в объятия, целовались, слезы счастья струились по их лицам.

Да, многое было пережито! С уходом мужа на фронт вся ответственность за детей легла на меня. Отныне я одна должна была заботиться о том, чтобы они были сыты, одеты, обуты, хорошо учились и вели себя как надо.

Было трудно. И хотя наша семья ничем не выделялась тогда из сотен тысяч других семей, на долю которых выпали немалые испытания, мне, как матери пяти детей, всё-таки было труднее.

Чтобы немного подработать к пайку, я поехала в колхоз на уборочную, а когда через две недели вернулась домой совершенно больная, Валя встретил меня словами:

– Ещё три дня пройдёт, и мы хлеб получим… Оказывается, в тот день, как я уехала из дому, ребята потеряли хлебные карточки. К счастью, они успели получить по ним хлеб за несколько дней вперёд и поддерживали этим запасом хлеба малышей, сами же к нему не притрагивались.

Сообщение о потере карточек буквально сразило меня. Но ещё ужаснее показалось мне то, что за целый месяц от мужа не было ни одного письма. Что с ним? Жив ли он? Может быть, тяжело ранен?

Еле поднялась я в квартиру на второй этаж, добрела до постели, рухнула на неё и залилась слезами. Обступив кровать, ребята смотрели на меня, готовые сами заплакать. Им странно было видеть мои слёзы. Ведь даже когда Иван Николаевич уходил на фронт, я старалась сохранять при них бодрость и присутствие духа. Мне не хотелось, чтобы с уходом отца из дому дети почувствовали себя беспомощными.

А главное – дети должны были гордиться отцом, который шёл защищать Родину, и не сомневаться в том, что он вернётся…

– Ну, мама, перестань, – сама чуть не плача сказала Таня и, присев на кровать, обняла меня за плечи.

– Прожили неделю без карточек и ещё проживём! – буркнул Юра. – Генка даст удочку – рыбы наловлю…

Неуклюжие попытки ребят утешить, меня пристыдили. Я встала, вытерла слезы и принялась за дела, которых в доме скопилось порядочно.

В ту страшную зиму тысяча девятьсот сорок второго года Валя заболел скарлатиной. Его увезли в инфекционное отделение.

Можно себе представить, что пережила я, когда няня, принимая от меня передачу, сказала:

– Плох он у тебя, девка! Гляди, не выживет… Я стала просить, умолять женщину пустить меня к сыну. Видно, это была добрая старуха, если она, вопреки больничным правилам, пустила меня к Вале.

Я вошла в палату. Тусклая лампочка висела высоко, под самым потолком. Дети уже спали. И Валя лежал с закрытыми глазами. Меня поразила бледность его лица, почти не отличавшегося от подушки.

– Валя, – чуть слышно сказала я.

Он открыл глаза. На мгновение лицо его порозовело, глаза засияли.

– Мама, ты никуда не уйдёшь? – прошептал он.

– Нет, Валя, я останусь с тобой…

Валя с облегчением вздохнул, снова закрыл глаза и прошептал:

– Мама! Дай мне горячую бутылку…

Только тут увидела я, что мальчик лежал под лёгким пикейным одеялом, между тем в палате было не более шести градусов тепла. Руки и ноги у Вали были совершенно ледяные. Как же должен был зябнуть ребёнок, если он всё время хранил в памяти тепло от горячей бутылки!

С этой минуты началась моя борьба за жизнь Вали.

Связь с домом поддерживалась через Лиду. Она ежедневно после школы приходила к нам, принося бутылочку горячего молока. Трамвай в ту зиму стояли, и Лида шла пешком. Между тем от центра города, где мы жили, до больницы было километров семь. И нередко уже только в сумерках появлялась за окном её иззябшая фигурка в коротком не по росту пальтишке. Лида кричала мне через стекло:

– У нас, мама, все хорошо-о! Не беспокой ся! Как Валя? Постояв под окном, Лида спрыгивала с завалинки, махала на прощанье рукой и скрывалась в темноте. А я, прильнув к стеклу, старалась рассмотреть её фигурку и, прислушиваясь к вою разыгравшейся пурги, в смертельной тревоге думала: «Только бы она дошла до дому!»

Но вот настал день, когда можно было сказать, что Валя уже вне опасности. Пора было подумать о доме, о детях. Как-то они там? Не без труда мне удалось убедить Валю, что я должна оставить его.

Дома я застала всё в порядке, если не считать того, что неприкосновенного запаса продуктов не оказалось.

– Все, матушка Марья Васильевна, подобрали! Как есть все! – сказала мне старушка, приглядывавшая за детьми. – Не знаю, чем завтра и кормить ребят стала бы, кабы ты сама не пришла!

Я пригорюнилась. В самом деле, чем? Ведь продукты по карточкам за месяц вперёд получены. А Валю я чем буду кормить, когда возьму его из больницы? Ему после болезни нужно усиленное питание!

Донорство! Вот что могло спасти моего ребёнка. Знакомая медсестра давно предлагала мне пойти с нею на донорский пункт. Это обеспечивало продовольственную карточку первой категории. На следующий день я держала эту карточку в своих руках.

Наконец-то Валю можно было забрать домой. Мы с Лидой взяли санки и отправились за ним в больницу.

Был типичный для февраля день: морозный, солнечный, с крыш уже капало, а в тени прохватывало резким ветерком. Обратно мы всю дорогу бежали бегом, чтобы не простудить Валю, ведь он был ещё так слаб после болезни.

Дома я прежде всего хорошенько вымыла Валю, снятую с него одежду залила дезинфицирующим раствором, и только тогда Валя предстал перед братом и сёстрами.

Как мы радовались тому, что снова все вместе! Мы сидели за столом, празднично накрытом белой скатертью. На столе были любимые Валины пирожки с картошкой. Девочки подкладывали на тарелку Вали пирожки порумянее, беспокоились, не дует ли ему от балконной двери. – Мама! Может быть, Вале лучше пересесть на моё место? Мне приятно было наблюдать в детях эту сплочённость, близость, любовь, готовность пожертвовать всем для Вали (Юра подарил брату коллекцию марок, которой очень дорожил!), и я подумала: в самом деле, где ещё, как не в семье, ребёнок учится любить и сопереживать?