Дневник матери - Нефедова Нина Васильевна - Страница 48

Однажды в автобусе средних лет мужчина-инвалид попросил школьника уступить ему место. Надо было видеть, какой разъярённой тигрицей повела себя мать, а сыну приказала:

– Сиди! Ты имеешь право сидеть на детском месте!

И сынок, развалившись развязно, сидел, а немолодой, больной человек стоял рядом. Конечно, не всегда бывает так. Чаще всего мальчик вскакивает при виде старушки, вошедшей в вагон, и уступает ей место, особенно если у этого мальчика на шее пионерский галстук.

Но всё-таки, когда мы видим, как трёхлетний или четырёхлетний малыш, расталкивая всех в трамвае, пробирается впереди бабушки или мамы на «своё» место, это должно нас насторожить. Не воспитывается ли из ребёнка этакий «пуп земли», который считает, что все и вся обязаны ему?

Мы стремимся привить детям искренность, правдивость, скромность, трудолюбие, чуткость, готовность беззаветно служить народу – всё то, что входит в моральный кодекс строителя коммунизма. И как обидно, что все это богатство нравственного содержания не всегда находит своё выражение во внешних формах человеческого поведения.

Вот сидит в парке на скамейке среди нежной зелени и благоухающих роз группа парней. Разговаривая между собой, они стараются перещеголять друг друга в изощрённых ругательствах, и невдомёк этим парням, что поведение их мерзко. Помимо того что они «отравляют атмосферу» вокруг себя – ведь тут же около них шмыгают мальчишки, которые буквально впитывают в себя эти ругательства, – они ещё и коверкают прекрасный родной язык, который дан человеку для выражения мыслей, чувств, настроений.

Почему мы так терпимо относимся к этому безобразию? Почему не создадим вокруг сквернословия атмос феру общественной нетерпимости? Почему даже на производстве, в цехе, в кабинете начальника мы считаем «технические» слова одним из «стимулов» к работе?

Ведь научились же мы бороться с пьяницами, хулиганами, бездельниками. Надо и на этом фронте объявить решительную борьбу всем тем, кто ещё любит поупражняться, пользуясь своей безнаказанностью.

Наш долг – задуматься над этим. Мы не можем, не имеем права оставаться равнодушными к тому, чтобы наши сыновья поганили прекрасный русский язык, в котором есть такие полные глубокого смысла слова: «Ленин», «революция», «партия». Язык, на котором наши сыновья сказали первое в жизни слово: «мама».

Я была очень рада, когда в печати появилась статья писателя Федора Гладкова, направленная в защиту русского языка, в которой он яростно обрушился на любителей «изящной словесности».

Признаться, с некоторым трепетом дала я прочитать эту статью Юре. Как-то он отнесётся к ней? Разделит ли негодование писателя или скептически усмехнётся, сочтя, что «не стоило по воробьям палить из пушки?»

Юра сказал:

– Статья прекрасная, мам. Жаль только, что она не попадёт на глаза тому, кому следовало бы её прочитать в первую очередь. Ты позвони в редакцию молодёжной газеты, пусть перепечатают…

Я так и сделала. Не откладывая, позвонила редактору областной молодёжной газеты и сказала ему о статье Гладкова. Он поблагодарил меня и пообещал, что статья, хотя бы в сокращённом виде, будет перепечатана газетой.

Но ни завтра, ни через неделю статья не появилась.

В детдоме, которым я заведовала на Урале, был хороший воспитанник С. Он был незаменимым организатором и помощником воспитателей во всех начинаниях по дет дому. Но однажды через открытое окно своего кабинета я услышала, как в группе ребят, собравшихся под окном, он изощрялся в сквернословии. Тогда мне стало понятно, почему в детдоме нет-нет, да и можно было услышать нецензурное словечко. Ведь С. среди ребят был заправилой.

Я вызвала С. к себе в кабинет и, ни словом не обмолвившись о том, что мне известна та неблаговидная роль, какую он играет среди товарищей, стала советоваться с ним, как пресечь среди ребят это нежелательное явление.

– Может быть, доклад сделать о языке? Как ты думаешь, Яша?

– Не знаю, Мария Васильевна…

– А я думаю, что ребятам полезно будет послушать о красоте русского языка, о том, как ценили, берегли и обогащали его все великие русские писатели. Сделаем так: проведём общее собрание воспитанников с докладом о языке и в заключение устроим вечер художественной самодеятельности. А доклад сделаешь ты, Яша…

Как ни отнекивался С, говоря что не справится, что доклад лучше поручить девочке, я не отступила. И на следующий же день притащила ему ворох литературы к докладу.

И он сделал этот доклад. И сделал хорошо. После своего выступления С. как-то неудобно уже было сквернословить. Даже у самых маленьких воспитанников это вызвало бы недоумение. Ведь они своими ушами слышали, как он ратовал за чистоту прекрасного русского языка и призывал хлопцев «не поганить его»!

КРУШЕНИЕ ВЕРЫ

Когда меня спрашивали! «А как у вас с антирелигиозным воспитанием?» Я с удовлетворением отмечала, что никакой проблемы в этом вопросе ни для меня, ни для детей не существовало. Само собой разумелось, что «бога нет», а раз его не было, то и отпадала вся та шелуха, которая наслаивалась вокруг него годами.

Но вот однажды девочки удивили меня: они вдруг возымели желание покрасить на пасху яйца. Я засмеялась:

– Красить?! Да с чего это вам вздумалось?!

– Ничего особенного, мама, – прикрывая безразличным тоном своё смущение, сказала Таня. – Все красят. Анна Ивановна и та собирается…

Иван Николаевич вышел из кабинета и сказал резко:

– Анна Ивановна может красить сколько угодно, хотя для жены парторга это по меньшей мере странно… Но чтобы вы, комсомольцы, занимались подобной чепухой, это уже совсем дико!

Девочки смущённо засмеялись.

– В самом деле, Таня, глупо, – сказала Лида.

– Нет, папа, ты не так понял нас, – заспорила Таня. – Конечно, глупо красить, но это просто интересно, понимаешь, интересно. Праздничность настроения создаётся…

– Ну, милая моя, праздничность настроения создаётся радостью. А тут чему радоваться? Христос воскрес?! Так вы в него не верите. Предоставьте уж старухам праздновать его воскрешение.

Я начинаю понимать, откуда идут эти веяния. Среди наших знакомых есть одна верующая старушка. Она иногда заходит в надежде, что ей перепадёт чашка чаю. Сын, спившийся художник-декоратор, не в состоянии обеспечить матери спокойную старость. Приходит она, маленькая, вся какая-то чистенькая (морщинки на лице и те кажутся чистенькими), и на мой вопрос: «Как поживаете, Марья Павловна?» – неизменно отвечает, постно поджав губы: «Ничего, живу… Господа бога не буду гневить…»

Но вдруг морщинки на лице её распускаются, маленькие чёрные глазки становятся лукавыми. Она склоняется ко мне всем своим лёгким старушечьим телом и по секрету сообщает сногсшибательную новость, назвав фамилию нашего знакомого:

– Сынка-то ейного вчера окрестили…

– Как! И он позволил?!

– И-и-и, Марь Васильевна, да он и про дело-то не знает! Да и сама тоже… Ушли в свой университет, а мы с тёщей-то и того… Собрали мальчишку будто гулять, вышли из дому да прямо в церкву, а там батюшка уже ждал с купелью. Пришли мама с папой домой, а деточка-то крещёная… Хи-хи-хи!

Мне становится не по себе. Ведь дело не ограничивается только крещением. Малыша таскают в церковь все те же бабушки и нянюшки. Моя знакомая, жена известного в городе архитектора, привела ко мне однажды свою трёхлетнюю дочурку; у няни был выходной, а у родителей оказалась срочная работа. Я с удовольствием оставила девочку у себя, и мы занялись разглядыванием картинок. Увидев толпу на одной из них, девочка сказала:

– Как в церкви…

– А ты разве была в церкви?

– Была! С няней.

– Что же ты там видела?

– Все видела… Только бога, – она так и сказала «бога», – не видела… – И, подумав немного, добавила: – Он куда-то ушёл…

Когда в «пасхальную ночь» видишь старушек, валом валящих в церковь, думаешь: «Молитесь, поститесь, служите панихиды за упокой и молебны за здравие живущих, но не трогайте детей, не пытайтесь их подчинить тлетворному влиянию!»