Иствикские ведьмы - Апдайк Джон - Страница 8

– Ах ты, паршивец, – сказала Сьюки псу, а потом, обращаясь к подруге, спросила: – Более сердито, чем остальные? – имея в виду их двоих, и шумно прихлебнула неразбавленного бурбона.

Она пила виски зимой и летом по причине, о которой уже забыла. Но причина состояла в том, что когда-то приятель по Корнеллу сказал ей, будто от виски в ее зеленых глазах начинают плясать золотые искорки. По той же тщеславной причине Сьюки любила одеваться во все оттенки коричневого и носить вещи из замши с ее звериным блеском.

– Ну конечно! Мы-то в превосходной форме, – ответила старшая и более крупная из подруг, мысленно дрейфуя от этого иронического замечания к предмету разговора с Джейн – новому мужчине, появившемуся в городе и поселившемуся в доме Леноксов. Но даже в процессе этого дрейфа ее мозг, подобно авиапассажиру, который, несмотря на ощущение смертельно опасной высоты, глядит вниз и любуется точностью эмалевого рисунка и величием Земли (трубы дымоходов на крышах домов такие острые, такие изящные, озера – словно настоящие зеркала, какие под Рождество, пока мы спали, наши родители устанавливали для нас во дворе; и все это настоящее, ведь даже географические карты – настоящие!), отмечал, как хороша была Сьюки – независимо от того, приносит или не приносит она несчастье, – с этими растрепавшимися блестящими волосами, даже с веками, чуть припухшими после тяжелого дня печатания на машинке при резком электрическом свете и поисков нужного слова, с фигурой, облаченной в бледно-зеленый свитер и темную замшевую юбку, – такой прямой и аккуратной, с плоским животом и дерзкой высокой грудью, с упругими ягодицами, – с украшенным крупным широкогубым ртом по-обезьяньи милым лицом, лукавым, живо реагирующим и смелым.

– О, я столько узнала о нем! – воскликнула Сьюки, прочитав мысли Александры. – У меня тонны информации, но я хотела дождаться Джейн.

– Я могу и подождать, – неожиданно сказала Александра, словно ее вдруг обдало холодным сквозняком, почувствовав себя оскорбленной и этим мужчиной, и тем, какое место он занял в ее мыслях. – Это новая юбка? – Ей захотелось прикоснуться к юбке, погладить ткань, напоминающую нежную шерсть лани, и упругое стройное бедро под ней.

– Реанимированная к приходу осени, – ответила Сьюки. – Вообще-то, она длинновата по нынешней моде.

Колокольчик над кухонной дверью издал рваный, прыскающий звук.

– Когда-нибудь из-за этой проводки дом сгорит, – предрекла Сьюки, выбегая из «пещеры».

Но Джейн уже вошла сама. Она выглядела бледной, обвисший пушистый шотландский берет казался слишком большим для ее узкого, с горящими глазами лица; яркая клетка кричаще соответствовала такому же клетчатому шарфу. На ногах у нее были гольфы в рубчик. Физически Джейн не была такой лучезарно-привлекательной, как Сьюки, ее фигура страдала легкой асимметрией, тем не менее от нее, будто свет от накаленной спирали, исходило очарование. Волосы у нее были темными, рот – маленьким, поджатым и решительным. Родом Джейн происходила из Бостона, и в ее облике ощущалось нечто, безошибочно на это указывавшее.

– Этот Нефф такая сука! – произнесла она, словно выплюнула из горла лягушку. – Он сто раз заставил нас повторить Гайдна. Заявил, что у меня жеманная манера исполнения. Жеманная. Я разревелась и сказала ему, что он – мерзкий мужской шовинист. – И, не удержавшись от каламбура, добавила: – А следовало бы сказать, что он педераст.

– Они без этого не могут, – небрежно заметила Сьюки. – Просто это их способ выклянчить чуточку любви. Лекса пьет свой диетический напиток – водку с тоником. Moi[13], я все глубже утопаю в бурбоне. Что будешь ты?

– Не надо бы этого делать, но я так чертовски оскорблена, что хочу хоть раз побыть плохой девочкой и попросить мартини.

– Ох, детка, боюсь, у меня нет сухого вермута.

– А сладкий я не пью, рыбка. Тогда налей мне неразбавленного джина со льдом в винный бокал. У тебя, случайно, не найдется дольки лимона?

Холодильник Сьюки был набит льдом, йогуртами и сельдереем, но больше в нем не было ничего. Обедала она в городе, в закусочной «Немо», в трех шагах от редакции, которую отделяли от закусочной лишь рамочная мастерская, парикмахерская и читальный зал «Крисчен сайенс». Вечерами Сьюки питалась там же, потому что в «Немо» можно было узнать все последние сплетни, там иствикская жизнь представала как на ладони. В закусочной собирались старожилы, полицейские, дорожные рабочие, рыбаки – безработные вне сезона, и только что обанкротившиеся бизнесмены.

– Апельсинов, кажется, тоже нет, – сказала Сьюки, выдвигая два липких зеленых металлических овощных лотка. – Но помнится, я покупала груши в придорожной лавке на шоссе номер четыре.

– «Скушаю ли грушу? – процитировала Джейн. – Я в белых брюках выйду к морю, я не трушу»[14].

Сьюки поморщилась, глядя, как нервные кисти подруги – одна сухощавая и удлиненная от постоянного перебирания струн пальцами, другая ленивая и широковатая от постоянного вождения смычком – вдавливают в заржавевшую тупую морковную терку розовую часть – румяную щечку – желтой сочной груши. Джейн бросила в бокал ароматную стружку; священная тишина – таинство любого рецепта – усилила тихий бульк.

– Я еще слишком молода, чтобы начинать пить совсем неразбавленный джин, – объявила Джейн с пуританским притворством, хотя вид у нее был при этом измученный и нетерпеливый. После этого она направилась в «пещеру» своей знаменитой быстрой решительной походкой.

Александра с виноватым видом протянула руку и выключила телевизор, где президент, мужчина с серой щетиной на подбородке и страдальчески лживыми глазами, с похоронным видом произносил свое важное обращение к нации.

– Привет, великолепно выглядишь, – сказала Джейн слишком громко для такого маленького срезанного пространства. – Не вставай, вижу, что ты удобно устроилась. А скажи-ка мне, та гроза несколько дней назад – твоих рук дело?

Шкурка груши в перевернутом конусе ее бокала была похожа на кусочек болезненно-лихорадочной заспиртованной плоти.

– После разговора с тобой я поехала на пляж, – призналась Александра. – Хотела посмотреть, вселился ли уже тот человек в дом Леноксов.

– Так и знала, что растревожу тебя, бедный птенчик, – сказала Джейн. – Ну и что, он был там?

– Из трубы шел дым, но близко я не подъезжала.

– Нужно было подъехать и сказать, что ты из комиссии по заболоченным землям, – вставила Сьюки. – В городе говорят, что он хочет построить док, а дальнюю часть острова засыпать и устроить там теннисный корт.

– Ничего у него не выйдет, – лениво возразила Александра. – Это место, где гнездятся снежные цапли.

– Не будь так уверена! – воскликнула Сьюки. – От этого имения в городскую казну уже десять лет не поступали налоги. Для того, кто вернет его в списки налогоплательщиков, члены городской управы изведут сколько угодно снежных цапель.

– Ох, как же здесь уютно! – почти в отчаянии воскликнула Джейн, чувствуя, что ее игнорируют. Поскольку две пары глаз вмиг уставились на нее, пришлось импровизировать. – Грета явилась в церковь, – сообщила она, – в тот самый момент, когда он назвал моего Гайдна жеманным, и начала смеяться.

Сьюки изобразила немецкий смех:

– Хё-хё-хё.

– Интересно, они все еще совокупляются? – безразлично спросила Александра. Чувствуя себя среди подруг непринужденно, она отпустила мысли на волю и черпала образы из самой природы. – Как он это выносит? Она же похожа на перебродившую квашеную капусту.

– Нет! – решительно возразила Джейн. – Она похожа на… как там у них называется это месиво? Жаркое из свинины.

– Они маринуют свинину, – подхватила Александра, – в уксусе, с чесноком, луком и лавровым листом. И еще, кажется, с горошками перца.

– Это он тебе рассказал? – лукаво спросила у Джейн Сьюки.

– Мы об этом никогда не говорим, даже в самые интимные моменты, – чопорно ответила Джейн. – Единственное, чем он поделился со мной: ей необходимо есть это блюдо хотя бы раз в неделю, иначе она начинает бросаться предметами.