Иствикские ведьмы - Апдайк Джон - Страница 16

– Нет уж, спасибо, дорогая, – ответила Александра. – У меня сегодня гость.

– О-о!.. – В голосе Джейн зазвенел темный лед с вмерзшим в него пеплом, какой бывает зимой на подъездных аллеях.

– Впрочем, возможно, – попыталась смягчить отказ Александра. – Он или она не точно обещали прийти.

– Дорогая, я все прекрасно понимаю. Не нужно больше ничего говорить.

То, что пришлось самой сделать шаг навстречу, хотя именно она была обиженной стороной, разозлило Александру, и она сказала подруге:

– Я считала, что наши четверги – это святое.

– Да, как правило… – начала Джейн.

– Но полагаю, в мире, где ничего святого не осталось, нет причин соблюдать и наши четверги.

Почему она так обиделась? Ритм ее рутинной недели зависел от нерушимого треугольника, конуса силы. Но она не должна выдавать себя, позволив голосу жалко дрожать.

Джейн попробовала извиниться:

– Только в этот единственный раз…

– Все прекрасно, милая. Тем больше мне достанется яиц под пряным соусом.

Джейн Смарт обожала яйца под пряным соусом с большим количеством перца и щепоткой сухой горчицы, посыпанные нарезанными перышками молодого чеснока или украшенные анчоусами, торчащими из каждой фаршированной белой половинки, как змеиный язычок.

– Ты действительно собираешься взвалить на себя такую обузу и приготовить яйца под соусом? – жалобно спросила Джейн.

– Разумеется, нет, дорогая, – ответила Александра. – Будут заурядные непропеченные соленые крекеры и черствый сыр. Прости, мне пора.

Через час, когда Александра рассеянно глядела поверх голого волосатого плеча, доверчиво пахнущего прокисшим молоком, как детское темечко, Джо Марино скорее с ленцой, чем с воодушевлением трудился над ней, заставляя кровать стонать и прогибаться под непривычной для нее двойной тяжестью. Неожиданно Александру посетило видение. Перед мысленным взором возник дом Леноксов, глянцевый, как страничка иллюстрированного календаря, с единственной спиралькой дыма, которую она видела тогда. Этот трогательный парок соединялся у нее в голове с пикантным описанием подругой ван Хорна как человека робкого и оттого паясничающего. А точнее, по наблюдениям самой Александры, – сбитого с толку: ей он напоминал человека, глядящего сквозь прорези в маске или слушающего, заткнув уши ватой.

– Ради бога, сосредоточься, – проворчал Джо прямо ей в ухо и, не встретив отклика, возбудился от собственного гнева.

Его голое волосатое тело – твердые от физической работы мышцы в силу благоприятных обстоятельств стали чуть рыхлее – вздыбилось раз, другой, третий и наконец мелко задрожало, как содрогается старенькая машина при включении зажигания. Александра попыталась подстроиться, но контакта не получилось.

– Прости! – прорычал он. – Я думал, все идет хорошо, но ты вдруг отключилась. – Он великодушно прощал партнершу за вялость, толкуя ее как последствие завершающегося цикла, хотя никакой крови видно не было.

– Это моя вина, – ответила Александра. – Целиком и полностью. Ты был великолепен. А я – отвратительна. – Он чудесно играет, вспомнила она слова Джейн.

Освободившись от наваждения, Александра вдруг отчетливо и словно в первый раз увидела свой потолок: впечатляющее пространство мертвого квадрата с маленькими трещинками на поверхности, едва отличимыми от крапинок в стекловидном веществе ее собственного глаза, за тем исключением, что, когда она переводила взгляд, эти последние начинали плавать, наподобие микроскопических организмов в пруду или… раковых клеток в лимфе. Круглое плечо и боковая поверхность шеи Джо были бледны и бесстрастны, как потолок, и так же ровно испещрены оптическими соринками, которые не всегда составляли неотъемлемую часть ее вселенной, но, уж если появлялись, их невозможно было не видеть и очень трудно прогнать. Признак старости. Как на снежный ком, катящийся с горы, на нас с годами тоже налипают песчинки.

Лоб, грудь и живот Александры плавали в поту Джо, и через эту плазму мозг постепенно возвращался к наслаждению его телом с губчатым строением, тяжестью, умиротворяющим мужским запахом и почти сверхъестественной в мире малых чудес нездешностью. Обычно он был не здесь. Обычно он был с Джиной. Джо скатился с Александры с обиженным вздохом. Она оскорбила его средиземноморскую гордость. Макушка у Джо была лысой и дубленой, полированный скальп казался покрытым рябью и напоминал листки книги, забытой в саду под росой. Именно из гордости первое, что он сделал, – это снова надел свою шляпу, заявив, что без нее у него мерзнет голова. Когда шляпа оказалась на месте, его профиль стал моложавым, с крючковатым носом, как на портретах Беллини, и глубокими впадинами под глазами, какие бывают у страдающих заболеваниями печени. Изначально Александру привлек его лениво-порочный вид, в нем был намек не то на барона, не то на дожа, не то на мафиозо, который играет жизнью и смертью, презрительно сплевывая сквозь зубы. Но на поверку Джо, которого Александра соблазнила, когда он пришел чинить бачок, журчавший по ночам, оказался в этом смысле беззубым – буржуа, честный до последней медной шайбочки, без памяти обожающий своих пятерых детей, старшему из которых одиннадцать.

Родня Джины заполонила все побережье от Нью-Бедфорда до Бриджпорта. Джо был чудовищно любвеобилен и предан, его сердце принадлежало такому количеству спортивных команд – «Кельтам», «Мишкам», «Китобойцам», «Красным носкам», «Потакетским носкам», «Чечеточникам», «Торговцам чаем», «Лобстерам», «Минитменам»… – существования которого Александра даже не могла представить. С той же преданностью он приходил трудиться над Александрой раз в неделю. Адюльтер был для Джо ступенью к проклятию, и он свято чтил и эту свою обязанность, сатанинскую. Помимо того, это было своего рода противозачаточной мерой; его плодовитость начинала пугать его самого, и чем больше семени отбирала у него Александра, тем меньше оставалось осваивать Джине. Их связь длилась уже третий год, Александра давно бы уже прекратила ее, если бы ей так не нравился вкус Джо – солоновато-сладкий, как нуга, – и то, как мерцает воздух в дюйме над складками его скальпа. В окрасе его ауры не было ничего злобного или дурного; его мысли, как и руки слесаря, были вечно заняты поиском, что бы еще починить. Судьба передала Александру из рук изготовителя хромированной сантехники в руки ее установщика.

Чтобы увидеть дом Леноксов таким, каким он предстал ей в видении, – с четкой, до последнего кирпичика различимой кладкой стены, гранитными наружными подоконниками и внешними углами, с окнами, напоминающими бойницы, – и в такой фронтальной проекции, нужно парить в воздухе над болотом. Видение стремительно уменьшалось, как будто отступало вглубь, маня ее за собой. Оно уже стало размером с почтовую марку и, не закрой Александра глаза, могло вовсе исчезнуть, как горошина, смытая в водослив. Так вот, когда она закрыла глаза, Джо кончил. Александра была так ошеломлена и пребывала в такой раскоряченной позе, что отчасти как бы и сама испытала оргазм.

– Может, мне расквитаться с Джиной и начать все заново с тобой? – размышлял между тем Джо.

– Не говори глупостей. Ничего подобного ты не хочешь, – ответила Александра. Где-то там, над крышей, высоко в небе, над этим ветреным днем, гуси невидимым клином пробивали себе путь на юг и перекликались, ободряя друг друга: «Я здесь. Ты здесь?» – Ты добрый католик, имеющий пять бамбини и процветающий бизнес.

– Да, но тогда что я здесь делаю?

– Ты околдован. Это очень просто. Я вырвала твой снимок, сделанный во время заседания комиссии по планированию, из «Иствикского слова» и измазала его своей менструальной жидкостью.

– Господи Исусе, иногда ты бываешь омерзительна!

– Но тебе это нравится, не так ли? Джина никогда не бывает омерзительна. Джина сладкая, как Богоматерь. Если бы ты был хоть немного джентльменом, то помог бы мне кончить языком. Крови уже почти нет – так, охвостье.

Джо состроил гримасу.

– Как насчет того, чтобы перенести приглашение на другой день? – ответил он, оглядываясь в поисках одежды, чтобы дополнить ею шляпу.