31 июня. Дженни Вильерс - Пристли Джон Бойнтон - Страница 15

– Знаю… хи–хи–хи! Диммок входит в план.

– Что же это все–таки за план?

– Я его еще дорабатываю. До скорого, мой мальчик.

И он исчез. Из темного угла донеслось последнее замирающее «хи–хи–хи».

Хоть Сэм и поворчал немного, настроение у него заметно исправилось. Он медленно набил свою трубку, о которой не вспоминал целое утро. Но тут обнаружилось, что у него нет спичек. Сперва он решил было подняться по лестнице, постучать в дверь и попросить кремень и трут, но потом сообразил, что это покажется странным. Он попробовал с нежностью и умилением думать о Мелисенте, но убедился, что не в состоянии даже отдаленно припомнить, какова она с виду. Вместо Мелисенты ему отчетливо представлялась дрянная скульпторша по имени Мойа Фезерингерст, которую он уже много лет терпеть не мог.

Глава девятая. Снова в «Вороном коне»

В баре «Вороной конь» было очень тихо, и толстяк, взяв обычную смесь легкого пива с горьким, сказал это буфетчице.

Не получив ответа, он повторил:

– Все тихо–спокойно, говорю.

– А я ничего не говорю.

Буфетчица зажмурилась и плотно сжала губы.

– Это почему же?

– После того, что случилось нынче утром, не могу. – Она открыла глаза и опасливо поглядела на дальнюю стену.

Толстяк довольно долго раздумывал над ее словами. Потом наконец нашелся:

– А что такое случилось нынче утром?

– Не надо вопросов, – сказала она. – Тогда и вранья не услышите.

– Что правда, то правда, – согласился толстяк.

Буфетчица долго молчала, потом впилась в него взглядом, и наконец ее прорвало:

– Мой брат Альберт говорит, он видел такое однажды в парке Финсбери. Электричество и зеркала, говорит, вот и все.

– Что видел?

– Загадочное исчезновение, – мрачно сказала она.

– Так это оно и было нынче утром?

– Оно самое. На этом самом месте.

– А кто же исчез?

– Ах, лучше не спрашивайте…

– Что правда, то правда, – поспешно согласился толстяк.

Он отхлебнул пива, подумал немного, потом рискнул высказать суждение:

– А погодка–то разгулялась.

– А вы чего ждали? – сказала буфетчица. – Нет уж, тридцать первого июня иначе и не бывает.

Он поглядел на нее с недоверием, но она ответила прямым, простодушным взглядом. Тогда он вынул из кармана книжечку с календарем, тревожно заглянул в нее, потом снова с недоверием уставился на буфетчицу. Взгляд ее был все так же чист и простодушен. Они уже готовы были все начать сначала, как вдруг появился Мальгрим в том же самом наряде, что и утром, энергичный и властный.

– Свят–свят–свят! – ахнула буфетчица.

– Добрый вечер, мадам. Двенадцать бокалов бенедиктина с холодным молоком, и, пожалуйста, поживее.

– Бенедиктин с холодным молоком? Смесь? Двенадцать бокалов?

– Вот именно, двенадцать, – сказал Мальгрим. – Потом, возможно, понадобится еще. Здесь соберется бактериологическая секция нашего медицинского конгресса. Я жду делегатов с минуты на минуту.

– Эй, послушайте, – сказала буфетчица, глядя на него во все глаза. – Ведь это вы приходили сюда нынче утром, выпили целую бутылку мятного ликера, а потом вышли сквозь стенку?

– Да, я, – охотно согласился Мальгрим. – Ну и что из этого?

– Что из этого! – Она бросила на него отчаянный взгляд, тихонько застонала и отошла к другому концу стойки…

– Сдается мне, – сказал толстяк, – она сегодня что–то не в себе.

–Да и вы тоже, друг мой.

– То есть как?

– Ну–ка, взгляните на мой палец! – сказал Мальгрим. Он проговорил это так властно, поднимая палец все выше и выше, что толстяк не посмел ослушаться. Секунд через двадцать толстяк застыл в неподвижности, подняв глаза кверху, – бесчувственный, словно восковая фигура. Мальгрим больше не обращал на него никакого внимания и занялся стеной. Он чертил на ней какие–то знаки и бормотал заклинания. Снаружи завыл ветер, стена раздвинулась, но за ней, торжествующе хихикая, стоял старый Марлаграм.

– Хи–хи–хи! Что, мой мальчик, не ожидал?

– Эффектный трюк, дядюшка, но, как всегда, дешевый, – сказал Мальгрим, – Видно, и впрямь пора вам бросать серьезную работу. Для детских утренников, конечно, еще сойдет…

– Вот я тебе покажу детские утренники, наглый щенок! – объявил Марлаграм, делая шаг вперед.

– Да не вздумай просить помощи у Агизикке, у Бултурвзасоса или у кого–нибудь еще из этой компании, потому что сегодня я их всех заключил в магический пентаэдр, хи–хи–хи1

– Знаю, – сказал Мальгрим презрительно. – Не так уж трудно было догадаться, милейший дядюшка. Но и я времени даром не терял, сразу обратился к Акибеку и Беркаяку. Хотите помериться силами? Нет. Так я и знал. Где уж там, ведь у вас ни настоящей стратегии, ни цельного плана. Теперь–то вы поняли, что у меня преимущество в целый ход?

– Нет, мой мальчик.

– Ну как же! Если вы вернетесь в Перадор и оставите меня здесь, я встречусь с принцессой Мелисентой.

– И не подумаю, мой мальчик.

– Превосходно. В таком случае вы остаетесь здесь, а я возвращаюсь в Перадор, и опять–таки я в выигрыше. Чистая работа, ничего не скажешь. Помяните мое слово, брошь Мерлина достанется мне.

И он двинулся к зияющему проему в стене.

– Но тебе не закрыть за собой стену, – сказал Марлаграм.

– Вот попробуй.

– И пробовать не стану. Пустое дело. Все равно я в выигрыше, как ни кинь, – сказал Мальгрим и вышел через стену.

– Похоже на то, – пробормотал старик. – Неглупый малый, но слишком самоуверен. Ладно, мы еще посмотрим.

Он стал быстро расхаживать по комнате и, наткнувшись на остолбеневшего толстяка, небрежно отодвинул его, точно стул. Тем временем на стойке появился поднос с двенадцатью бокалами. Вслед за тем из–под стойки на четвереньках выползла ошалевшая буфетчица. Она поднялась на ноги и уставилась сперва на Марлаграма, потом на толстяка, потом на проем в стене.

– Свят–свят–свят! – Она закрыла глаза, но, вспомнив о своем служебном долге, снова открыла их и поглядела на Марлаграма. – Послушайте, вы можете выпить двенадцать бокалов бенедиктина с молоком?

– Нет, – ответил Марлаграм. – В рот не беру молока.

– Ну, тогда до свиданьица! – чуть слышно сказала буфетчица, потом, спотыкаясь, прошла сквозь стену и унеслась в Перадор.

Старый волшебник хлопнул толстяка по плечу, приказал ему: «Проснись!», а сам пролез под стойкой и появился по другую ее сторону. Толстяк поглядел на него, потом зажмурился.

– Что–то у меня с глазами неладно, – сказал толстяк. – Послушайте, а куда девалась Куини?

– Это ты о буфетчице? Хи–хи–хи! Завтра утром у нее будет по горло дел на перадорском турнире, хоть сама она, конечно, об этом еще и не подозревает. А твои глаза… да разве ими что–нибудь увидишь?

– То есть как это?

– Да ты уж сколько лет как мертвец, – сказал Марлаграм.

– Выпьешь чего–нибудь?

– Легкого с горьким, – уныло ответил толстяк.

– Ты себя губишь, хи–хи–хи! Нет, пинта драконовой крови

– вот что пойдет тебе впрок. Держи!

Совсем обалдевший толстяк вдруг увидел у себя в руках большую кружку, до краев наполненную темно–красной жидкостью.

– Да куда мне столько! Небось, опять что–нибудь новенькое для нас припасли? Не забывают они про нас. Интересно, что там,

– Кто это «они» ? – сурово спросил Марлаграм.

– Ну… сами знаете…

– Ничего я не знаю. И ты тоже ничего не знаешь. А теперь выпей и оживи. А то куда ни плюнь – одни мертвяки: тыкаются повсюду, высматривают, нет ли где свободной могилы.

– Ну что ж, я выпью.

– Давно пора. А как хлебнешь драконовой крови, скажешь, какое сегодня число.

Толстяк отхлебнул большой глоток темно–красной жидкости. Глаза у него полезли на лоб, но он сразу же так и расплылся в блаженной улыбке,

– А ведь вы правы, ей–богу, И Куини тоже, и тот малый – художник, что был тут нынче утром.. Сегодня и впрямь тридцать первое июня.

– Вот так–то лучше, – одобрительно сказал Марлаграм. – Я вам еще не рассказывал, как все это вышло?.. – начал толстяк.