Бойня номер пять, или Крестовый поход детей - Воннегут-мл Курт - Страница 29

Трауту страшно льстило восхищение глупой и безграмотной Мэгги, оно опьяняло его, как марихуана. Он отвечал ей громко, весело, нахально.

– Боюсь, что я читаю куда меньше, чем надо, – сказала Мэгги.

– Все мы чего-нибудь боимся, – ответил Траут. – Я, например, боюсь рака, крыс и доберман-пинчеров.

– Мне очень неловко, что я не знаю, но все-таки скажите, какая ваша книжка самая знаменитая?

– Роман про похороны прославленного французского шеф-повара, – ответил Траут.

– Как интересно!

– Его хоронили все самые знаменитые шеф-повара мира. Похороны вышли прекрасные, – сочинял Траут на ходу. – И прежде чем закрыть крышку гроба, траурный кортеж посыпал дорогого покойника укропом и перчиком. Такие дела.

– А это действительно было? – спросила Мэгги Уайт. Женщина она была глупая, но от нее шел неотразимый соблазн – делать с ней детей. Стоило любому мужчине взглянуть на нее – и ему немедленно хотелось начинить ее кучей младенцев. Но пока что у нее не было ни одного ребенка. Контролировать рождаемость она умела.

– Ну конечно, было, – уверил ее Траут. – Если бы я писал про то, чего не было, и продавал такие книжки, меня посадили бы в тюрьму. Это же мошенничество.

Мэгги ему поверила.

– Вот уж никак не думала, – сказала она.

– А вы подумайте!

– И с рекламой тоже так. В рекламах надо писать правду, не то будут неприятности.

– Точно. Тот же параграф закона.

– Скажите, а вы когда-нибудь опишете в книжке нас всех?

– Все, что со мной бывает, я описываю в книжках.

– Значит, надо быть поосторожнее, когда с вами разговариваешь.

– Совершенно верно. А кроме того, не я один вас слышу. Бог тоже слушает нас, и в Судный день он вам напомнит все, что вы говорили, и все, что вы делали. И если окажется, что слова и дела были плохие, так вам тоже будет очень плохо, потому что вы будете гореть на вечном огне. А гореть очень больно, и конца этому нет.

Бедная Мэгги стала серого цвета. Она и этому поверила и просто окаменела.

Килгор Траут громко захохотал. Икринка вылетела у него изо рта и прилипла к декольте Мэгги.

Тут один из оптометристов попросил внимания. Он предложил выпить за здоровье Билли и Валенсии, в честь годовщины их свадьбы. Как и полагалось, квартет оптометристов, «чэпы», пел, пока все пили, а Билли с Валенсией, сияя, обняли друг друга. Глаза у всех заблестели. Квартет пел старую песню «Мои дружки».

«Где вы, где вы, старые друзья, – пелось в песне, – за встречу с вам все отдал бы я» – и так далее. А под конец там пелось: «Прощайте навек, дорогие друзья, прощай навеки, подруга моя, храни их господь…» – и так далее.

Неожиданно Билли очень расстроился от песни, от всего. Никаких старых друзей у него никогда не было, никаких девушек в прошлом он не знал, и все равно ему стало тоскливо, когда квартет медленно и мучительно тянул аккорды – сначала нарочито унылые, кислые, потом все кислее, все тягучее, а потом сразу вместо кислоты – сладкий до удушья аккорд, и снова – несколько аккордов, кислых до оскомины. И на душу и на тело Билли чрезвычайно сильно действовали эти изменчивые аккорды. Во рту появился вкус кислого лимонада, лицо нелепо перекосилось, словно его и на самом деле пытали на так называемой дыбе.

Вид у него был настолько нехороший, что многие это заметили и заботливо окружили его, когда квартет допел песню. Они решили, что у Билли сердечный припадок, и он подтвердил эту догадку, тяжело опустившись в кресло.

Все умолкли.

– Боже мой! – ахнула Валенсия, наклоняясь над ним. – Билли, тебе плохо?

– Нет.

– Ты ужасно выглядишь.

– Ничего, ничего, я вполне здоров. – Так оно и было, только он не мог понять, почему на него так странно подействовала песня. Много лет он считал, что понимает себя до конца. И вдруг оказалось, что где-то внутри в нем скрыто что-то таинственное, непонятное, и он не мог представить себе, что это такое.

Гости оставили Билли в покое, увидев, что бледность у него прошла, что он улыбается. Около него осталась Валенсия, а потом подошел стоявший поблизости Килгор Траут и пристально, с любопытством посмотрел на него.

– У тебя был такой вид, как будто ты увидел привидение, – сказала Валенсия.

– Нет, – сказал Билли. Он ничего не видел, кроме лиц музыкантов, четырех обыкновенных людей с коровьими глазами, в бездумной тоске извлекающих то кислые, то сладкие звуки.

– Можно высказать предположение? – спросил Килгор Траут. – Вы заглянули в окно времени.

– Куда, куда? – спросила Валенсия.

– Он вдруг увидел не то будущее, не то прошлое. Верно я говорю?

– Нет, – сказал Билли Пилигрим. Он встал, сунул руку в карман, нашел футляр с кольцом. Он вынул футляр и рассеянно подал его Валенсии. Он собирался вручить ей кольцо, когда кончится пенье и все будут на них смотреть. А теперь на них смотрел один Килгор Траут.

– Это мне? – сказала Валенсия.

– Да.

– Ах, боже мой! – сказала она. И еще громче: – Ах, боже мой! – так, что услышали все гости.

Они окружили ее, и она открыла футляр и чуть не взвизгнула, увидев кольцо с сияющим сапфиром.

– О боже! – повторила она. И крепко поцеловала Билли. – Спасибо тебе, спасибо! Большое спасибо! – сказала она.

Все заговорили, вспомнили, сколько драгоценностей Билли подарил Валенсии за все эти годы.

– Ну, знаете, – сказала Мэгги Уайт, – у нее есть огромный бриллиант, только в кино такие и увидишь. – Она говорила о бриллианте, который Билли привез с войны.

Игрушку в виде челюсти, найденную в подкладке пальто убитого импресарио, Билли спрятал в ящик, в коробку с запонками. У Билли была изумительная коллекция запонок. Обычно родные на каждый день рождения дарили ему запонки. И сейчас на нем были подарочные запонки. Они стоили больше ста долларов. Сделаны они были из старинных римских монет. В спальне у него были запонки в виде колесиков рулетки, которые и в самом деле крутились. А в другой паре на одной запонке был настоящий термометр, а на другой – настоящий компас…

Билли обходил гостей, и вид у него был совершенно нормальный. Килгор Траут шел за ним как тень – ему очень хотелось узнать, что померещилось или увиделось Билли. В своих романах Траут почти всегда писал про пертурбации во времени, про сверхчувственное восприятие и другие необычайные вещи. Траут очень верил во все это и жадно искал подтверждения.

– Вам не приходилось класть на пол большое зеркало, а потом пускать на него собаку? – спросил Траут у Билли.

– Нет.

– Собака посмотрит вниз и вдруг увидит, что под ней ничего нет. Ей покажется, что она висит в воздухе. И как отскочит назад – чуть ли не на милю!

– Неужели?

– Вот и у вас был такой вид, будто вы повисли в воздухе.

Квартет любителей снова запел. И снова их пение расстроило Билли. Его переживания были определенно связаны с видом четырех музыкантов, а вовсе не с их пением. Но от этой песни у Билли опять защемило внутри:

Билли убежал на верхний этаж своего красивого белого дома.