Искра жизни - Ремарк Эрих Мария - Страница 42

Обернувшись, специально выделенный дежурный увидел Бергера.

— А тебе что здесь надо?

— Откомандирован в распоряжение крематория. Контроль за зубами.

— Значит, зубной клепальщик. Тогда убирайся отсюда! Остальные смирно!

Шестеро по мере сил выполнили команду. Бергер вплотную прошел мимо них. Он слышал, как Моссе что-то шептал, но не расслышал. К тому же он не мог остановиться; специально выделенный дежурный наблюдал за ним. «Все же странно, — подумалось ему, — что такой маленькой группой командует специально выделенный дежурный, а не мастер».

В подвале крематория имелась большая наклонная шахта с выходом на поверхность. Трупы со двора бросали в эту шахту, и они проскальзывали в подвал. Там их раздевали, если только они уже не были голые, классифицировали и проверяли на наличие золота.

Бергер служил здесь, внизу. Ему приходилось выписывать свидетельства о смерти и выдергивать изо рта покойников золотые зубы. Его предшественник, техник из Цвиккау, умер от заражения крови.

Осуществлявший надзор дежурный Дрейер появился на несколько минут позже.

— Ну, давай, — проговорил он угрюмо и уселся за маленький стол, на котором лежали списки.

Кроме Бергера из крематорской команды было еще четыре человека. Они заняли свое место около шахты. Первый покойник проскользнул, как огромный жук. Четверо протащили его по цементному полу, на середину. Труп уже окоченел. Они мгновенно его раздели, содрали куртку с номером и нашивками. При этом один из узников оттягивал все время поднимавшуюся правую руку до тех пор, пока не снял рукав. Потом он отпустил руку, и она, как ветка на дереве, отскочила назад. Снять штаны было проще.

Специально выделенный дежурный зафиксировал номер покойника.

— Кольцо есть? — спросил он.

— Нет. Кольца нет.

— Зубы?

Он осветил фонариком полуоткрытый рот, на котором засохла тонкая полоска крови.

— Справа золотая пломба, — сказал Бергер.

— Хорошо. Вытаскивай.

Бергер со щипцами опустился на колени на уровне головы, которую придерживал помогавший ему заключенный. Другие уже раздевали следующий труп, выкрикивали номер. С треском, как горящий сухой валежник, все больше и больше покойников проскальзывало в шахту. Они падали и переплетались друг с другом. Один приземлился прямо на ноги и встал к стволу шахты, с широко раскрытыми глазами и перекошенным ртом. Скрюченные пальцы были полусжаты в кулак, из расстегнутой рубашки на цепочке свисала медаль. Он так и стоял, пока на него с грохотом не повалились другие трупы. Среди них была женщина с длинными волосами. Она была, скорее всего, из обменного лагеря. Она упала вниз головой, накрывая его лицо своими волосами. Наконец, словно ощутив тяжесть, он медленно скользнул на бок и распластался на полу. Женщина повалилась на него. Наблюдая это, Дрейер ухмыльнулся и облизал верхнюю губу, на которой рос толстый прыщ.

Между тем Бергер выбил зуб. Он положил его в один из двух ящиков. Второй предназначался для колец. Дрейер регистрировал золотую пломбу.

— Внимание! — вдруг крикнул один из узников. Пятеро вытянулись по стойке «смирно». Это явился шарфюрер Шульте.

— Продолжайте работу.

Шульте верхом уселся на стул, который стоял в нескольких шагах от стола со списками. Он окинул взглядом груду трупов.

— Там снаружи целых восемь человек забрасывают трупы в шахту, — сказал он. — Это слишком много. Четырех надо перевести вниз. Пусть здесь помогут. Вот ты, — он показал на одного из узников.

Бергер снял обручальное кольцо с пальца одного из трупов. Обычно это не составляло труда, ведь пальцы

были тонкие. Он положил кольцо во второй ящичек. Дрейер оприходовал его. Зубов у трупа не было. Шульте зевнул.

Согласно предписанию предусматривалось вскрытие с целью установления причины смерти, о чем следовало делать соответствующую запись в документах. Но на эти требования никто не обращал внимания. Лагерный врач появлялся редко; умерших он никогда не осматривал, а причины смерти у всех значились одни и те же. Вестгоф тоже умер от сердечной недостаточности.

Зарегистрированные голые тела складывали около лифта. Наверх в кремационное помещение этот лифт подавали, когда требовалось загрузить печи.

Вышедший наружу человек вернулся в сопровождении четверых. Они были из группы, которую видел Пятьсот девятый. В ее составе были Моссе и Бреде.

— Туда, шагом марш! — скомандовал Шульте. — Помочь при раздевании и регистрации вещей! Лагерную одежду в одну кучу, гражданскую в другую, обувь отдельно. Вперед!

Шульте был молодым человеком двадцати трех лет, с серыми глазами, с правильными чертами лица. Ещё до прихода нацистов к власти он был членом гитлерюгенд. Ему внушили, что есть арийцы и неарийцы, он познакомился с расовыми теориями и партийными догмами, которые стали его религией. Шульте считал себя хорошим сыном, вместе с тем он заявил бы на своего отца, если бы тот был против партии. Партию считал непогрешимой и ничего другого он не знал. Узники лагеря были врагами партии и государства, и поэтому к ним были неприменимы понятия сострадания и человечности. Они были хуже зверей. Когда их убивали, отношение к ним было, как к вредным насекомым. Его нисколько не мучила совесть. Он хорошо спал, и единственное, о чем сожалел, что не попал на фронт из-за порока сердца. Он был надежен в дружбе, любил поэзию и музыку и в то же время считал пытку неизбежным средством для получения информации от заключенных, ибо все враги партии лгали. За свою жизнь он убил по приказу шестерых и никогда об этом не задумывался, причем двоих подверг медленной смерти, добиваясь выдачи сообщников. Он был влюблен в дочь советника и писал ей красивые, немножко романтичные письма. В свободное от службы время Шульте любил петь. У него был приятный тенор.

Возле лифта были сложены последние раздетые трупы. Их подносили Моссе и Бреде. Лицо Бреде было спокойным. Он улыбнулся Бергеру. Страх, который он испытывал прежде, был беспочвенным. Он думал, что ему не избежать виселицы. Теперь он делал то, что им было сказано. Все было в порядке. Он был спасен. Он быстро работал, чтобы продемонстрировать свою добрую волю.

Открылась дверь и вошел Вебер.

— Внимание!

Все узники замерли по стойке «смирно». Вебер прошел к столу в начищенных элегантных сапогах. Он обожал красивые сапоги; они были его почти единственной страстью. Вебер осторожно уплотнил сигарету и закурил ее, чтобы отогнать неприятный трупный запах.

— Готово? — спросил он Шульте.

— Так точно, господин штурмфюрер. Только что. Все зарегистрировано и сделаны соответствующие записи.

Вебер заглянул в ящички с золотом. Он вынул медаль, которую носил стоячий труп.

— Что это?

— Святого Христофора, господин штурмфюрер, — преданно объяснил Шульте. — Медаль на счастье.

Вебер ухмыльнулся. Шульте не заметил, что позволил себе шутку.

— Хорошо, — сказал Вебер и положил медаль на место. — Где те четверо сверху?

Четверо выступили вперед. Дверь снова открылась, и вместе с обоими узниками, оставшимися снаружи, вошел шарфюрер СС Гюнтер Штейнбреннер.

— Встаньте рядом с этой четверкой, — проговорил Вебер. — Остальным выйти вперед! И наверх!

Узники из крематорской команды быстро исчезли. За ними последовал Бергер. Вебер окинул взглядом оставшихся шестерых.

— Туда не надо, — сказал он. — Встаньте вот сюда, под крючьями.

На поперечной стене напротив шахты были закреплены четыре солидных крючка. Они были расположены примерно на полметра выше узников. В углу справа от них стоял табурет на трех ножках; рядом в ящике лежали бечевки, связанные в короткие петли, к концам которых были прицеплены крючки.

Левым сапогом Вебер подтолкнул табурет, который остановился перед первым узником.

— А ну, наверх!

Человек задрожал и встал на табурет. Вебер посмотрел на ящик с короткими бечевками.

— Итак, — сказал он, обращаясь к Штейнбреннеру. — Можно начинать фокус. Ну-ка покажи, на что ты способен.