Элегии и малые поэмы - Назон Публий Овидий - Страница 35

        В полдень солнечный луч может проникнуть едва,

        Храм Дианы стоит со времен незапамятных в роще,

70   В нем — кумир золотой, варварской сделан рукой.

        Помнишь эти места или их, как меня, позабыл ты?

        Там сошлись мы, и ты начал коварную речь:

        «Ныне на твой произвол отдана моя участь Фортуной,

        Жизнь или гибель мою держишь, царевна, в руках.

75   Радуйся праву губить, — если право такое отрадно,

        Но лишь спасенье мое славу умножит твою.

        Я заклинаю бедой, от которой ты можешь избавить,

        Дедом, которому все зримо, и светом его,

        Тайной обрядов ночных и тройственным ликом Дианы,

80   Силой богов, если их здешние чтут племена, —

        Дева, меня пожалей, пожалей товарищей юных,

        И, помогая, меня сделай твоим навсегда!

        Если же ты пренебречь не захочешь мужем-пеласгом

        (Нет, не настолько уж мне благоприятствует бог!) —

85   Раньше дыханье мое пусть рассеется в воздухе легком,

        Чем женою войдет в спальню другая ко мне!

        Будет порукою в том вершащая браки Юнона

        И богиня, чей храм служит убежищем нам!»

        Тронули эти слова (да в словах ли все было дело?)

90   Сердце простое мое; руку дала я тебе,

        Слезы твои увидав. Неужели и слезы уловкой

        Были? Быстро меня речи пленили твои!

        Ты, невредим для огня, запряг быков медноногих,

        Плугом вспахал целину, как приказали тебе,

95   В борозды вместо семян ядовитые зубы бросаешь, —

        Воины всходят из них, каждый с мечом и щитом.

        Я и сама, хоть тебе притиранье дала, побледнела,

        Видя нежданный отряд, видя оружье в руках.

        Между собой наконец землею рожденные братья

100 В схватке злодейской сошлись, грозно мечи обнажив.

        Вот и бессонный дракон, чешую ощетинив на шее,

        Корчится, вьется, шипит, землю взметая хвостом.

        Думал ли ты тогда о моря разделяющем Истме,

        И о царевне-жене, и о приданом ее?

105 Я, которую ты попрекаешь варварским родом,

        Я, что преступной тебе и неимущей кажусь,

        Зоркость огненных глаз погасила зельем снотворным

        И безопасно руно с дуба похитить дала.

        Я, предавши отца и отчизну и царство покинув,

110 Беды в скитаньях с тобой все принимала как дар,

        Стало и девство мое добычею хищного гостя,

        Милую бросила я мать и родную сестру.

        Только тебя, мой брат, не оставила я, убегая, —

        В этом месте письма пусть остается пробел:

115 Сделать могла, но писать рука об этом не может, —

        Быть бы растерзанной мне, брат мой, но вместе с тобой!

        Я не боялась потом (что еще могло быть страшнее?),

        Женщина, плыть по морям, груз преступлений неся.

        Где она, сила богов? По заслугам кару в пучине

120 Ты бы понес за обман и за доверчивость — я.

        Если бы стиснули нас Симплегады единым ударом,[151]

        Чтобы смешались навек наших осколки костей,

        Или бы пастями псов растерзала нас хищная Сцилла

        (Неблагодарным мужам Сцилла не может не мстить),

125 Иль в Тринакрийских волнах потопила нас та, что в утробу

        Воды вбирает и вновь их изрыгает назад![152]

        Но невредимо ты в край Гемонийский вернулся с победой,

        В храме отчих богов шерсть золотую сложил.

        О Пелиадах[153] ли мне, из любви отца погубивших,

130 О рассеченном рукой девичьей старце сказать?

        Пусть другие винят, ты один хвалить меня должен,

        Ради которого мне стольким пришлось повредить.

        Ты мне посмел приказать: «Уходи из дома Эсона», —

        Где найти мне слова, чтобы обиду излить?

135 Дом покинула я; со мною были два сына

        И к Ясону любовь (эта со мною всегда!).

        Вдруг до моих ушей долетают брачные песни,

        Вижу, мерцает вдали факелов трепетный свет,

        Ваш прославляя союз, запела звонкая флейта, —

140 Был для меня ее звук горше трубы похорон,

        Хоть и не думала я о таком злодеянье, но все же

        Страшно мне стало, и грудь холод внезапный сковал.

        Валит толпа, и — «Гимен, Гименей!» — учащаются крики.

        Слышится ближе призыв — хуже становится мне.

145 Слуги врозь разбрелись и плакали, слезы скрывая;

        Горя такого кому вестником хочется быть?

        Легче было и мне, пока я не знала, в чем дело,

        Но тосковала душа, словно бы знала вперед…

        Мальчик наш младший меж тем, моему послушный приказу

150 И любопытству, пришел, стал возле створок дверных:

        «Мать, уходи! Это шествие наш отец возглавляет,

        В золоте весь. Ясон гонит коней упряжных».

        Платье вмиг разорвав, я ударила в грудь кулаками,

        Не миновали лица кончики острых ногтей.

155 Гнев меня гнал побежать, к тебе сквозь толпу протесниться,

        Пестрый сорвать венок с убранных пышно волос,

        Но, хоть сдержалась с трудом, волос терзать я не стала,

        Не закричала: «Он мой!» — и не схватила тебя.

        Колхи, ликуйте, и ты ликуй, отец оскорбленный!

160 Жертву тени твоей, брат мой убитый, прими!

        Родину, царство и дом потеряв, я покинута ныне

        Мужем, который досель всем был один для меня.

        Змей укротить я смогла и быков усмирила взбешенных,

        Лишь одного не могла: мужа смирить моего.

165 Снадобьем я свирепый огонь отвратила ученым,

        А от огня своего мне не под силу уйти.

        Что же, оставили нас колдовство, заклинанья и травы,

        Сил у Гекаты уж нет, таинства тщетны ее?

        День мне не мил, и всю горькую ночь я глаз не смыкаю,

170 И на больную грудь ласковый сон не летит.

        Змея заставила спать, а себя не могу я заставить;

        Всем на пользу моя помощь, но только не мне.

        Тело, спасенное мной, разлучница держит в объятьях,

        Ей достались теперь наших стараний плоды.

175 Может быть, ты сейчас, перед глупой женой выхваляясь,

        К слуху пристрастному речь приспособляя свою,

        Нрав и наружность мою чернишь, измышляя наветы?

        Пусть посмеется она, рада порокам моим!

        Пусть посмеется она, на пурпуре лежа тирийском, —

180 Скоро заплачет в огне, злее огня моего.

        Есть пока у меня железо, яды и пламя,

        Мести моей ни один не избежит из врагов.

        Если способна мольба твое сердце железное тронуть,

        Выслушай слезную речь, низкую в гордых устах,

185 Я умоляю тебя, как меня ты молил не однажды.

        Даже в ноги тебе пасть я готова сейчас:

        Если я ничего для тебя не стою, о детях

        Вспомни, не дай им узнать мачехи лютую власть.

        Как на тебя похожи они! Чуть только их вижу,

190 От умиленья мои сразу влажнеют глаза.

        Ради всевышних богов, ради светлого пламени деда,

        Ради моих заслуг, ради обоих детей.

        Ложе верни мне, — ведь я за него от всего отказалась, —