Элегии и малые поэмы - Назон Публий Овидий - Страница 31

        Брак мой удачным зовут: ведь я — жена Геркулеса,

        Тесть мой гремит с высоты, мчась на проворных конях.

        Разного роста быки под одно ярмо не годятся,

30   Муж великий жену скромную тяжко гнетет.

        Честь это? Бремя скорей, личина, что давит лицо нам,

        Хочешь счастливою быть — замуж за ровню иди.

        Вечно в отлучке мой муж, так что гость мне привычное мужа,

        Вечно преследует он чудищ и страшных зверей.

35   В доме пустом я терзаюсь одна и в чистых молитвах

        Только о том и прошу, чтобы мой муж не погиб.

        Все я мечусь между вепрей, и змей, и львов кровожадных,

        Или мерещатся мне кости грызущие псы.

        Страшны мне чрева овец и сна пустые виденья,

40   Ночью таинственной все душу пугает мою.

        Ропот невнятный молвы ловлю я, несчастная, жадно.

        Гонит надежду боязнь, гонит надежда боязнь.

        Амфитриона со мной, и Гилла нет, и Алкмены, —

        Мощного бога любовь многих ей стоила слез.

45   Лишь Эврисфей нас гнетет — исполнитель враждебных велений

        Злобной Юноны, чей гнев издавна чувствуем мы.

        Этих мало мне мук! Ты еще чужеземок ласкаешь,

        Может любая из них матерью стать от тебя.

        Я не напомню, как ты овладел парфенийскою Авгой,[132]

50   Как родила от тебя нимфа, Орменова дочь.

        Не попрекну и толпой сестер, рожденных Тевтрантом:

        Целое племя — а ты не пропустил ни одной.

        Только в одной упрекну совсем недавней измене,

        Той, от которой рожден в Сардах[133] мой пасынок Лам.

55   Видел Меандр, много раз по одним пробегающий землям,

        Воды усталые вспять в воды несущий свои,

        Как ожерелье себе Геркулес повесил на шею,

        Ту, что когда-то согнуть груз небосвода не мог.

        Золотом руки себе сковать без стыда он позволил

60   И в самоцветы убрать твердые мышцы свои.

        Мог ли в этих руках задохнуться хищник немейский,

        Чью на левом плече шкуру убийца носил?

        Космы волос повязал без стыда ты лидийскою митрой,

        Хоть Геркулесу листва тополя больше к лицу.[134]

65   Словно распутница, ты меонийским поясом туго

        Стан себе затянул; это ль бойцу не позор?

        Нет чтоб на помощь призвать о жестоком мысль Диомеде

        И о свирепых конях, вскормленных плотью людской![135]

        Если б тебя Бусирид[136] в таком уборе увидел,

70   Он пораженье свое счел бы позорным вдвойне.

        С шеи могучей твоей сорвал бы Антей украшенья,

        Чтобы себя не корить, неженке бой проиграв.

        Меж ионийских рабынь, говорят, держал ты корзинку

        И, как они, услыхав окрик хозяйки, дрожал.

75   В гладкой корзинке рукой, во стольких трудах побеждавшей,

        Ты безотказно, Алкид, шарил и шерсть доставал,

        Грубую, толстую нить сучил ты пальцем огромным,

        Мерой за меру сдавал пряжу красавице в дань.

        Ах, покуда вели эту нить неуклюжие пальцы,

80   Сколько тяжелой рукой ты изломал веретен!

        Право, поверишь, что ты ременной плети боялся

        И у хозяйки своей, жалкий, валялся в ногах.

        Гордо рассказывал ей ты о шествиях пышных триумфов

        И о делах, хоть о них было бы лучше молчать:

85   Как огромные два младенцу руку обвили

        Тела змеиных, когда горло он гадам сдавил,

        Как эриманфский кабан в кипарисовых рощах Тегеи,

        Всем своим весом ложась, раны в земле оставлял;

        О головах на фракийском дворце не мог ты не вспомнить

90   И о раскормленных в лоск мясом людским лошадях,

        Или о чуде тройном, хозяине стад иберийских,

        О Герионе, что три тела в одном сочетал.

        Или о Цербере, чье на столько же псов разделялось

        Тело, в чью шерсть вплетены гадов шипящих клубки,

95   Иль о змее, что росла изобильней от ран плодоносных,

        Обогащаясь от всех ей нанесенных потерь,

        Или о том, кому ты между левой рукою и боком

        Горло зажал,[137] чтобы он там и остался висеть,

        Или о конной толпе, быстротой и телом двувидным[138]

100 Гордой, которую ты с гор фессалийских прогнал.

        Мог ты о них говорить, щеголяя в сидонской накидке,

        И не замкнул тебе рта этот позорный убор?

        Нимфа, Ярданова дочь,[139] между тем твой доспех надевала,

        Славной добычей твоей, как и тобой, завладев!

105 Что же, душой возносись, перечисли подвиги снова, —

        Тут уж не ты, а она мужем по праву была:

        Ниже ее настолько же ты, насколько почетней

        Было тебя победить, чем побежденных тобой.

        К ней теперь перешло твоих деяний величье,

110 Сам возлюбленной ты все, чем владел, отказал:

        Шкура мохнатого льва, твоей добыча охоты,

        Мягкие трет — о позор! — жесткою шерстью бока.

        Нет, не со льва, а с тебя, побежденный льва победитель,

        Шкуру содрали — а ты сам не заметил того.

115 Женщина стрелы взяла, от лернейского черные яда,

        В руки, которым тяжел пряденой шерсти моток;

        Палицу силилась взять, укротившую много чудовищ,

        Мужний стараясь доспех в зеркале весь увидать.

        Это лишь слышала я и могла молве не поверить,

120 Боль, поразившая слух, чувств не задела почти.

        Но если в дом у меня на глазах ты наложницу вводишь,

        Тут уж муку мою скрыть невозможно никак.

        И отвернуться нельзя: глаза глядят против воли,

        Как через город идет пленница вслед за тобой,

125 Не распустивши волос (не так бывает у пленных),

        С видом таким, словно ей бед не послала судьба;

        Шествует вольно она, золотым приметна убором.

        Точно таким же, какой ты у фригийцев носил,

        Гордо глядит на народ, как будто Эхалии стены

130 Целы, отец ее жив, а Геркулес побежден.

        Может быть, сбросит она очень скоро наложницы имя

        И, Деяниру прогнав, станет женою твоей,

        Свяжет, безумный Алкид и дочь Эврита Иола,

        Вам бесславный Гимен гнусным союзом тела.

135 Чувства от мысли такой помрачаются, кровь холодеет,

        И на коленях лежат руки, бессильно упав.

        Хоть не одну меня ты любил, но любил безупречно,

        Дважды — стыдись не стыдись — в бой ты вступал за меня.

        Бог Ахелой, на сыром берегу рога подобравши,

140 С плачем безрогий свой лоб в тинистой спрятал воде.[140]

        Несс, полумуж-полуконь, погиб в смертоносном Эвене,

        Где ядовитой вода стала от крови коня.

        Но для чего вспоминать? Пока я пишу, прилетела

        Весть, что, отравлен моей туникой, гибнет Алкид.

145 Как я могла? Куда привели любовь и безумье?

        О Деянира, зачем медлишь и ты умереть?