Элегии и малые поэмы - Назон Публий Овидий - Страница 22

50   Верила предкам твоим — ведь от бессмертных твой род;

        Верила я слезам — неужели и слезы притворству

        Ты научил, чтоб они по приказанью текли?

        Верила я богам, — но зачем мне так много ручательств?

        Сотою долей меня мог ты легко соблазнить.

55   Каюсь не в том, что тебе и причал и приют я открыла, —

        Если бы дальше не шли благодеянья мои!

        Нет, — себе на позор, я не только в дом, но на ложе

        Гостя взяла и сама грудью прильнула к груди.

        Как хотелось бы мне, чтоб канун этой ночи последним

60   Днем моим был, чтобы я, честь сохранив, умерла.

        Помня заслуги мои, надежды я не теряла:

        Что заслужили, на то вправе надеяться мы.

        Девушка верит всему; обмануть ее — подвиг нетрудный;

        Хоть за мою простоту ты бы меня пожалел!

65   Женщина я и люблю — потому и обман твой удался;

        Пусть же, молю я, венцом будет он славы твоей!

        Пусть изваянье твое стоит меж статуй Эгидов,[86]

        Близ изваянья отца, гордого перечнем дел,

        Чтобы любой, прочитав о быке с человеческим телом

70   Или о том, как смирен был и Прокруст и Скирон,

        Как он Фивы разбил, как прогнал двоевидных кентавров,

        Доблестью как превозмог черного бога порог,[87] —

        Тут же прочел на твоем изваянии надпись такую:

        «Хитростью он победил ту, что любила его».

75   Множество дел совершил твой отец, — тебе же запало

        В душу одно лишь: как он критскую бросил жену.[88]

        Сын восхищается тем, чего родитель стыдится;

        Лишь вероломство отца и унаследовал ты.

        Лучше достался ей муж (но я ей не завидую в этом),

80   И колесницу ее тигры в упряжке везут.

        А от меня и фракийские все женихи отступились.

        Только прослышав, что им пришлого я предпочла.

        Ропот идет: «Пусть она в Афины ученые едет,

        Фракией, мощной в бою, будет другой управлять».

85   Служит исход оправданьем делам. Пусть не знает успеха

        Тот, кто привык о делах лишь по успеху судить!

        Если Бистонскую гладь весло афинское вспенит,[89]

        Скажут, что я принесла пользу себе и своим.

        Пользы я не принесла, тебе дворец мой не нужен,

90   Здесь ты не смоешь в волнах с тела усталого пот.

        Перед глазами стоит и сейчас уходящего облик,

        Вижу и гавань, и флот, в море готовый отплыть.

        Ты не стыдился тогда и обвить мне шею руками,

        И в поцелуе прижать губы надолго к губам,

95   Горькие слезы свои смешать с моими слезами,

        И горевать, что подул ветер попутный в корму,

        И, уходя, на прощанье сказать мне последнее слово:

        «Жди, Филлида, меня, жди Демофонта к себе».

        Ждать того, кто ушел, чтоб меня никогда уж не видеть?

100 Ждать парусов, хоть в мое море заказан им путь?

        Но не могу я не ждать! Так вернись хоть нескоро к влюбленной,

        Не нарушай своих клятв, даже нарушивши срок!

        Горе! К чему мольбы? Ведь тебя подле новой супруги

        Новая держит любовь — злое ко мне божество.

105 Ты и не помнишь меня. «Кто такая, — ты спросишь, — Филлида?»,

        Словно Филлиды вовек ты и не знал никакой. Кто она?

        Та, что в пору твоих бесконечных скитаний

        В дом свой пустила тебя, в гавань фракийскую — флот,

        Та, что тебе в нужде от своих богатств помогала,

110 И одаряла тебя, и одарила б еще,

        Что принесла тебе в дань и Ликурга[90] обширное царство,

        Править которым никак именем женским нельзя, —

        Край, где Родопы снега до лесистого тянутся Гема,[91]

        Где из притоков берет воды священные Гебр;

115 Та, Демофонт, кому развязал ты девический пояс

        Лживой рукою, хоть нам горе сулила судьба:

        В брачный покой нас ввела Тисифона с томительным воем,

        Сыч одинокий пропел песню печальную нам,

        Рядом была Аллекто в ожерелье из змей ядовитых,

120 И погребальный пылал факел в руках у нее.

        Грустно брожу я одна меж кустов и утесов прибрежных

        Там, где простор берегов взгляду открыт широко.

        День ли землю мягчит, горят ли холодные звезды,

        Все смотрю я, какой ветер вздымает волну.

125 Парус увижу вдали — про себя загадаю сейчас же,

        Жду, ни жива ни мертва: то не мои ль божества?

        К морю навстречу волнам бегу до черты, за которой

        Бурные воды простер вечно подвижный простор.

        Парус все ближе — а я все больше силы теряю

130 И поникаю без чувств на руки верных рабынь.

        Место здесь есть, где широкой дугой изгибается берег,

        Где по обрывистым двум мысам утесы стоят.

        В волны, которые им омывают подножье, решилась

        Броситься я — и решусь, если продлится обман.

135 Пусть на глазах у тебя погребенья лишенное тело

        Выбросит на берег твой грозно шумящий прибой.

        Будь ты железа, кремня и себя самого даже тверже,

        Все-таки скажешь: «Не так плыть бы Филлиде за мной!»

        Выпить отраву не раз мне хотелось, не раз представлялась

140 Сладкой кровавая смерть от моего же клинка,

        Петлю хотелось надеть мне на шею, которую часто

        Я позволяла твоим лживым рукам обнимать.

        Рано утраченный стыд искуплю своевременной смертью, —

        Твердо решенье мое; средство недолго избрать.

145 Пусть такие стихи на моей напишут гробнице,

        Чтобы известен был всем смерти виновник моей:

        «Гость Демофонт погубил Филлиду, любившую гостя;

        Смерти причиною был он, а убийцей — она».

Письмо третье

БРИСЕИДА — АХИЛЛУ

        Пишет тебе Брисеида письмо, уведенная силой.

        Варварской трудно руке ваши чертить письмена.

        Видишь, слова расплылись? Сюда мои слезы упали,

        Но, когда нужно молить, слезы весомее слов.

5     Если я вправе тебя укорять, господина и мужа,

        Выслушай правый укор, о господин мой и муж.

        В том, что меня увели, едва захотел Агамемнон,

        Ты не виновен; но нет, в этом виновен и ты:

        Ибо, едва лишь меня Эврибат и Талфибий позвали,

10   Отдал Талфибию ты и Эврибату меня.

        Где же наша любовь, казалось, оба спросили

        Молча, друг другу в глаза с недоуменьем взглянув.

        Хоть бы ты так не спешил! И отсрочка мучений отрадна.

        Я же ушла — и тебя поцеловать не могла,

15   Волосы только рвала и слезы лила бесконечно:

        Все мне казалось, что вновь — горе! — берут меня в плен.

        Я порывалась не раз обмануть сторожей и вернуться,

        Но ведь поблизости враг, схватит он робкую вмиг.

        Дальше зайду в темноте — и к любой из невесток Приама

20   Пленницу в дар отведут — вот что пугало меня.

        Ты меня отдал затем, что не мог не отдать. Почему же