Элегии и малые поэмы - Назон Публий Овидий - Страница 129

20   Злыми, однако, назвать я их никак не могу.

        Искренне милых друзей прощает чистое сердце,

        С радостью их от любой освобождая вины.

        Пусть же свободно вздохнут, и пусть им будет порукой

        Верное слово мое: эту вину им простят.

25   Вы же, немногие, вы — всех лучше. В трудную пору

        Вы не считали за стыд всячески мне помогать.

        Только тогда и умрет благодарность за ваши услуги,

        Как погребальный огонь в пепел меня обратит.

        Нет, я ошибся: она с моей не кончится жизнью,

30   Если творенья мои будет потомство читать.

        Тело бескровное — дань печальному месту сожженья,

        Имя и честь не умрут в пламени сложенных дров.

        Знаю: погиб и Тесей, и верный спутник Ореста,

        В славе своей между тем живы и тот и другой.

35   Часто и вас восхвалять отдаленные станут потомки,

        Будете в песнях моих яркою славой сиять.

        Знают уже и теперь о вас савроматы и геты,

        Ибо величье души здешние варвары чтут.

        Преданность вашу на днях я стал хвалить перед ними

40   (Знаю и гетский теперь я, и сарматский язык).

        Вдруг отозвался старик, стоявший с прочими рядом,

        И, обратившись ко мне, молвил такие слова:

        «Очень знакомо и нам, чужеземец, понятье о дружбе,

        Здесь, где, далеко от вас, в Понт изливается Истр.

45   Место в Скифии есть, что зовется издревле Тавридой

        И отстоит от страны гетов не так далеко.

        В этой земле — не стыжусь отчизны — я и родился.

        Феба родную сестру там почитает народ.

        Там и по нынешний день есть храм, и четырежды десять

50   К мощным колоннам его в гору ступеней ведут.

        Здесь, повествует молва, небесный кумир находился;

        Цело подножье его, хоть и пустое стоит.

        Камень алтарный, что был по природе своей белоснежным,

        Красным от крови людей сделался, цвет изменив.

55   Женщина правит обряд, не знавшая факелов брачных;

        Выше скифских подруг знатностью рода она.

        Нашими предками был такой установлен обычай:

        Должен был каждый пришлец пасть под девичьим ножом.

        Правил в те годы Фоант, и у вод Эвксинского Понта,

60   Близ Меотиды никто не был, как он, знаменит.

        Это при нем, говорят, Ифигения к нам совершила

        Долгий, неведомо как, прямо по воздуху путь.

        Будто бы силой ветров сокрытую тучей Диана

        За море перенесла и поселила у нас.

65   Долгие годы потом верховною жрицею храма

        Против воли она правила мрачный обряд.

        Вдруг принесли паруса ладью, и два чужеземца

        Юные на берег наш вместе ступили ногой,

        Сверстники и друзья; имена сохранило преданье:

70   Звался Орестом один, звали другого Пилад.

        Тотчас же их отвели к алтарю жестокой Дианы,

        Руки обоим связав крепким ремнем за спиной.

        Жрица-гречанка водой очистительной их окропила,

        Ленту обвила вокруг их белокурых голов.

75   И, готовя обряд, виски украшая повязкой,

        Повод стараясь во всем для промедленья найти,

        «Юноши, — им говорит, — не я жестока, простите!

        Варварский край мне велит варварский править обряд!

        Так установлено здесь. Но куда вы путь свой держали,

80   К таврам откуда приплыл ваш злополучный корабль?»

        Так им сказала она, и, родины имя услышав,

        С радостью в них узнает дева своих земляков.

        «Пусть один, — говорит, — будет заклан в жертву богине,

        С вестью в родные места пусть возвратится другой».

85   К смерти готовый Пилад торопит Ореста в дорогу,

        Спорит Орест. Умереть каждый за друга готов,

        Только в этом друзья прийти не могут к согласью, —

        Прежде всегда и во всем были они заодно.

        Юноши спорят еще, продолжая в любви состязаться,

90   Брату спешит между тем дева письмо начертать.

        Брату писала она, а тот, кто ждал порученья, —

        Вот что бывает с людьми! — был ее собственный брат.

        Часа не медля, они кумир похищают из храма,

        Тайно уводят корабль вдаль по безбрежным волнам.

95   Крепкая память о них, об их удивительной дружбе

        В Скифии даже теперь, через столетья, жива».

        Только закончил старик давно известную сказку,

        Сразу одобрили все доблесть и верность друзей.

        Значит, и в этих местах, которых нету жесточе,

100 Истинной дружбы пример гетам волнует сердца.

        Что же должны совершить друзья, рожденные в Риме,

        Если такие дела трогают варваров злых?

        Ты добротою души и всегда отличался к тому же,

        И благородство твое чистый твой нрав подтверждал.

105 Это признал бы Волез, твоего отца прародитель,[601]

        Нума бы это признал, матери предок твоей.[602]

        Им не пришлось бы краснеть, что прибавилось прозвище Котты[603]

        К их родовым именам: пал бы их дом без тебя,

        Славных мужей череду продолжая достойно, ты вспомни,

110 Что завещали они падшим друзьям помогать.

III. Фабию Максиму

        Если ты можешь хоть час уделить опальному другу,

        Фабиев рода звезда, Максим, побудь у меня.

        Я рассказать бы хотел о том, что нынче увидел,

        Что померещилось мне или приснилось во сне.

5     Ночь наступила уже; сквозь двойные оконные створки

        В комнату свет проникал полной почти что луны.

        Сон сошел на меня — от забот наш единственный отдых.

        Я утомленное днем тело на ложе простер.

        Вдруг задрожал надо мной потревоженный крыльями воздух,

10   И заскрипело слегка, тихо качнувшись, окно.

        В страхе на левом локте приподнялся я на постели,

        Дрогнуло сердце, и вмиг прогнанный сон улетел.

        Встал предо мною Амур с лицом, искаженным печалью,

        Ложа кленового он левой касался рукой.

15   Не было больше на нем ожерелья и яркой повязки,

        Не были даже слегка прибраны кудри его.

        Мягкие пряди волос, растрепавшись, лицо прикрывали,

        Перья растрепанных крыл видел воочию я.

        Так же они торчат на спинке воздушной голубки,

20   Если в руках у людей долго пробудет она.

        Сразу его я узнал — ведь никто не известен мне лучше! —

        И, не стесняясь ничуть, так обратился к нему:

        «Мальчик, воспитанник мой, моего изгнанья причина,

        Лучше бы вовсе тебя я в обученье не брал!

25   Ты и сюда залетел, где люди мира не знают,

        Где покрывается льдом на зиму варварский Истр?

        Что тебя привело? Наши бедствия хочешь увидеть?

        Знай же, ты сам из-за них стал ненавистен для всех.

        В юности я от тебя записал шутливые песни,

30   Где шестистопному вслед стих пятистопный идет.

        Ты не хотел, чтобы я меонийской прославился песней,

        Не поощрял воспевать подвиги славных вождей.

        Факел горящий и лук ослабили силу таланта,

        Если он, пусть небольшой, все-таки был у меня.

35   Ибо, пока твою власть и власть твоей матери пел я,