Евангелие от Фомы - Наживин Иван Федорович - Страница 21

— Ты с твоим огромным влиянием мог бы многое сделать в этом отношении… — сказал ему Ирод, пропуская мимо ушей неприятное напоминание о рэшаим.

— На это нужны века… — сказал Каиафа. — Ты знаешь силу Закона у нас… На что был силен Антиох Епифан, а и тот сломал себе на этом голову. И почему я один? Все просвещенные люди должны помогать в этом один другому…

— Да просвещенный Ирод и помогает… — рассмеялась Саломея. — Прекрасно говорит по-гречески, пьет очень охотно их вина… На днях такой пир Вителлию устроил — в Риме позавидовали бы!..

— А, если бы вы ее видели в этот вечер! — воскликнул Ирод. — Как ни неприлично хвалить своих, но — колдунья, всесильная колдунья в этих ее плясках! Отчасти по поводу этой пляски и пришлось мне навестить тебя сегодня, достопочтенный отец…

— Меня по поводу пляски?! — улыбаясь, поднял белые брови первосвященник.

— Да… — громко засмеялся Ирод. — И хорошо, что я встретил у тебя прокуратора. Тут появился — вы, вероятно, слышали — пустой болтун один, Иоханан, ну, который там, на Иордане, что то такое все проповедовал… И в особенности привязался он почему-то к моим женщинам. Это, наконец, надоело мне и я приказал запереть его в Махеронт. Но вот эта кровожадная тигрица и ее мать, чрезвычайно оскорбленные им, не удовольствовались этим и потребовали от меня его головы, и я — каюсь: после изрядного количества чаш и этой вот ее пляски — отдал ей его голову…

— Его казнили уже? — спросил Каиафа.

— Разумеется… — отвечала Саломея. — А что?

— Вот это называется действовать! — улыбнулся Пилат. — А закон?

— Для меня то, чего я хочу, и есть закон… — дерзко засмеялась она Пилату в лицо: она видела, что он не налюбуется ею.

— Аминь! — засмеялся Ирод. — В самом деле, может быть, несколько суровых ударов по головам, которые поднимаются слишком высоко, и все успокоится. А то ходят, собираются, разговаривают… Ты как думаешь, достопочтенный отец?

— Говорят, сердце царево в руце Божией… — пожал плечами рабби Каиафа.

Ирод махнул рукой и обратился к прокуратору:

— А ты как думаешь, прокуратор?

— Ах, да отвяжитесь вы от меня со всеми этими вашими смутами!.. — притворно сердясь, воскликнул прокуратор. — Если бы не прекрасный климат сухой Иудеи, столь благотворный для моих нажитых в походах ревматизмов, я давным-давно просил бы цезаря перевести меня в другую, более спокойную область… Мое дело одно: чтобы вы исправно платили дань Риму и чтобы общественное спокойствие ничем не нарушалось… А остальное — дело ваше… Ты вот носишься с одним каким-то возмутителем, другие откопали другого какого-то болтуна, который будто бы возмущает народ неподобающими речами… Раз навсегда говорю вам: я свое дело делаю, а вы делайте свое…

— Но позволь, прокуратор… — остановил его Ирод. — Ты не знаешь нашего народа и потому судишь превратно… Все эти смуты связаны с ожиданием Машиаха, то есть освободителя, царя из дома Давидова…

— Какого царя? — нахмурился, ничего не понимая, Пилат.

— Царя из дома Давидова… — повторил Ирод. — Так верят… И царь этот непобедимой силой своей навсегда прекратит на земле все войны. Цари других народов, правда, соединятся против него и поведут отчаянную борьбу, но они погибнут от руки Предвечного. Земля тогда потрясется, горы обрушатся, но сыны Божий будут жить в мире под Его покровительством. Язычники, узревшие эти чудеса, обратятся к истинной вере нашей, пошлют свои дары в храм и будут умолять нас сделать и их участниками царства Машиаха и дать им наш Закон. И наступят времена вечного мира. Судьями и царями над народами будут пророки Божий или, как говорится в книге пророка Даниила, святые Всевышнего. И Иерусалим станет столицей всей земли…

— Ну, я не думал, что ты так начитан в этом!.. — улыбнулся Каиафа.

— Помилуй! — захохотал Ирод. — До меня это касается больше, чем до всякого….

— Позвольте… — нетерпеливо вмешался Пилат. — Но я не понимаю, какое же мне дело до всего этого?

— Как какое? Да в конечном счете все эти движения направлены против вас, римлян…

— Ну, мои когорты всегда готовы и легко справятся и с тысячей этих ваших, как их там?..

— Положим, Мессия может побеспокоить не только римлян… — вставил Каиафа.

— Ага! — воскликнул Пилат. — О римлянах, Друзья мои, не беспокойтесь: мы со своими делами справимся сами… А о себе — думайте. Вот поэтому-то и хотел я, достопочтенный рабби, навести у тебя справки об этих новый течениях…

— Право, пока не могу сказать тебе ничего… — сказал Каиафа. — Теперь я вспоминаю, что храмовники, действительно, что-то такое рассказывали мне, но я за недосугом в дело как-то не вник тогда. Но отлично все же помню, что впечатления чего-нибудь серьезного на меня это не произвело — так, обычная болтовня черни…

— Самое правильное тушить огонь, пока не разгорелся… — сказал Ирод. — В конце концов, может быть, Саломея и права… Ну, едем, Саломея, нам пора…

— Подожди мгновение… — остановил его Пилат. — Ты не видел эти дни Марка Лициния, богатого римлянина, который приехал в Иерусалим?

— Нет… — отвечал Ирод. — Слышал, что приехал важный гость, но не видал его…

— Он со своей красавицей женой путешествует по востоку… — сказал Пилат. — И охотно знакомится с выдающимися местными людьми. Но я задержался в Цезарее и не мог ему помочь тут в этом. Завтра они выезжают на Дамаск и дальше, но обещают снова вернуться в Иерусалим. Повидать его было бы полезно с точки зрения местных нужд — он человек с большими связями в Риме…

— С удовольствием… — сказал Ирод. — Я отдыхаю, когда говорю с образованными людьми из моего милого, далекого Рима, в котором мне жилось когда-то так хорошо…

— Интересно посмотреть, каковы теперь ваши римские красавицы… — прокартавила Саломея.

— Да, и я все мечтаю возвратиться в скором времени на родину, купить себе где-нибудь на берегу моря клочок земли и почить спокойно от дел своих на пользу родины… Ну, а теперь, однако, пора… Да хранят тебя боги, достопочтенный Каиафа!

— Да будут благополучны дни твои, достопочтенный прокуратор!

— Едем, едем, Саломея!.. — заторопился и Ирод. — Прощай, святой отец!.. Прощай, прокуратор!..

Проводив гостей за двери, Каиафа снова, не торопясь, уселся за свои списки.

— Начало в порядке… — проговорил он про себя. — Но не угодно ли, какая пошлость: «Пиры устраиваются для удовольствия, и вино веселит сердце человека, а за все отвечает серебро… Даже и в мыслях твоих не злословь царя и в спальне твоей не злословь богатого, потому что птица небесная может перенесть слова твои и крылатая пересказать речь твою…» Нестерпимо! И стоило подымать для этого из пыли веков бедного Соломона… «Суета сует, все суета…» Это так. «Что пользы человеку от всех дел его, которыми он трудится под солнцем? Род приходит и род проходит, восходит солнце и заходит солнце и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем и возвращается на круги свои. Все реки текут в море и к тому месту, откуда текут реки, они возвращаются, чтобы опять течь… Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем…»

Тяжелый ковер у двери разом отмахнуло в сторону.

— Отец! — задохнулся, весь бледный, Манасия. — А Иоханан уже казнен!

— Постой, постой, милый… — остановил его старик. — Ты меня напугал. Ведь шумом этим ты своему Иоханану жизни уже не вернешь… Не надо так волноваться… И как же можно все-таки допускать, чтобы всякий бродяга мог безнаказанно поносить власть… какова бы она там ни была…

— Ах, отец, отец! — горько вырвалось у юноши. — Не то говорили пророки! И если жить так, то я не вижу, зачем жить!