Вервольф - Жеглов Василий - Страница 39

Ах-куч снова утёр пот и приник к смотровой щели. Ему нужно только выждать момент, когда Чилам останется один, и тогда… а'Гор повелительно махнул рукой:

– Чилам желает отдохнуть!

Пятясь назад, рабы и храмовые слуги покинули священный зал. Верховный жрец подождал, пока за ними закроются двери, и неспешно направился к золотому трону, на котором восседал прорицатель. С каждым его шагом Чилам съёживался, вжимаясь в спинку трона, но это его не спасло. Коротко размахнувшись, жрец изо всей силы хлестнул его по лицу. Звук первой пощечины не успел стихнуть под высокими сводами, как на Чилама обрушилась следующая.

– Ты что возомнил о себе, выродок! – яростно хрипел жрец, нанося новые и новые удары. – Кто позволил тебе покидать дворец без моего разрешения? Забыл, кто ты есть? Ты червь! Это для них, – он мотнул головой в сторону дверей, – ты Чилам! А для меня – выродок рабыни, которого я собственноручно спустил в священный колодец по тайному желобу. Чилам так и не пришёл! Ни один из тридцати младенцев тогда не всплыл, да и не мог всплыть! Все прорицатели до тебя были такими же выродками! Ты – никто! Ты живешь только до тех пор, пока этого хочу я!

– Не бей! Прости! – взвизгнул пятнадцатилетний подросток, – Прости, Великий!!

– Ты заслужил наказание, – мрачно произнёс а'Гор. Он протянул руку и дотронулся до ока Многоликого в изголовье трона. Один из трех зрачков Всевидящего провалился внутрь. Золотой обруч, венчавший спинку трона, с тихим щелчком опустился вниз, сковав тело и прижатые к бокам руки прорицателя. Чилам испуганно дёрнулся, но ловушка, в которую он угодил, была надёжной. В его широко раскрытых глазах плескался ужас.

– Ты забыл страх, выродок! Страх, который должен сопровождать тебя всегда! Он должен стать твоей сущностью, тем более теперь, когда тебе исполнилось пятнадцать! Через год ты должен будешь произнести своё первое пророчество. И ты это сделаешь! Ты будешь говорить то, что скажу тебе я. Видишь этот нож? – Верховный вынул из ножен ритуальный кинжал. – Не помнишь его? А ведь именно им я оскопил тебя сразу после твоего рождения! Чилам не должен отвлекаться на мирские радости – он занят тем, что слушает голос Многоликого. Ты слышишь голос Всевидящего, выродок? Нет?! Значит, ты должен слушать мой голос! А мой голос – это голос твоего страха! Сейчас я покажу тебе, на что способен этот нож! Ты запомнишь боль, и уже никогда не сможешь её забыть. Ты будешь кричать, будешь молить о пощаде, но тебя никто не услышит – твой раб глухонемой, а за дверьми кроме него больше никого нет. И ран тоже никто не увидит: на теле много мест, скрытых от посторонних взоров, и мне они хорошо известны.

а'Гор протянул руку, чтобы сорвать с мальчишки одежды, но внезапно замер. Глаза!!! Взгляд выродка стал совершенно другим! В нем не было страха! Серые глаза излучали спокойную уверенность. Это было так неожиданно, что жрец опешил. Ему даже показалось, что во взгляде лжепрорицателя мелькнула насмешка.

– Что же ты остановился, Великий? – совершенно иным голосом спросил Чилам.

Верховный вздрогнул. Это был голос не запуганного мальчишки, а чей-то другой – глубокий и властный, пробирающий до самых внутренностей. Он попытался сбросить охватившее его наваждение, но у него ничего не вышло.

– Дзарг, ко мне! – шёпотом позвал прорицатель. Дверь распахнулась, и в священный зал тенью влетел раб. – Возьми его! Только не убивай сразу, я должен ему кое-что сказать, – спокойно приказал подросток.

В бесшумном прыжке великан обрушился на жреца и подмял под себя. В отчаянной попытке защититься а'Гор ударил раба ножом, но тот с лёгкостью перехватил его руку и отбросил кинжал в сторону. Прижав жреца к полу, раб коленом уперся ему в спину и, схватив за волосы, оттянул его голову назад. Жрец захрипел.

– Не ожидал, Верховный? Ничего не можешь понять? – словно прочитав его мысли, усмехнулся Чилам и на мгновение прикрыл глаза. В изголовье трона что-то щёлкнуло, и золотой обруч, удерживавший прорицателя, блеснув молнией, вернулся на своё место над спинкой трона. – Ты ошибся, Великий, я помню этот нож. Я помню всё с того момента, как мать родила меня в бездне священного колодца. Я помню, как она ушла на дно с камнем на шее, помню, как вытолкнула своё дитя наверх, чтобы у того был шанс стать новым Чиламом. Твой выродок, Великий, тогда утонул. Дети похожи, и ты решил, что твоя уловка удалась. Ведь народу нужен Чилам, не правда ли? А жрецам он нужен ещё больше. Вы, наверно, жалеете, что по древнему пророчеству новый прорицатель может родиться только через сто лет после смерти предыдущего. Вам бы хотелось всегда иметь его под рукой. Так?! Потому вы и соорудили тайный отвод в священном колодце… Ты ошибся, жрец! И дело даже не в том, что ты перепутал младенцев, а в том, что ты не веришь в Чилама! Ты – хранитель веры, предал её, и гнев Многоликого тебя настиг!

– Врёшь! – прохрипел а'Гор. – Ты не Чилам!

– Вот как? – мягко улыбнулся прорицатель. – Что ж, с глупцом спорить бесполезно – он верит лишь самому себе. Отпусти его, раб!

Дзарг молча повиновался, и а'Гор, вскочив, бросился к выходу, но вдруг споткнулся на полпути и замер, не в силах сделать следующий шаг.

– Что же ты не уходишь, Великий? – поинтересовался юноша. – Не волен над собственным телом? Кто мог завладеть им, как думаешь? Не знаешь? Или не веришь? Не бойся, жрец, я верну тебе веру! Ты поверишь так сильно, что сам лишишь себя жизни. Твоя смерть будет медленным избавлением от грехов, которые ты совершил. Вернись, Великий, и возьми свой нож!

Жрец повернулся и на негнущихся ногах подошёл к лежащему на полу кинжалу. Он нагнулся и поднял нож с пола, крепко зажав его в руке.

– Ты был слеп, жрец, – прозвучал тихий голос. – Твои глаза давно ничего не видят! Зачем они тебе? Я научу тебя видеть сердцем!

Великий с ужасом смотрел, как его собственная рука взметнулась вверх. Как кончик лезвия неминуемо приближается к глазу. Он хотел закричать, закричать ещё до того, как почувствовал боль – но не смог. И тогда он вдруг понял, что такое настоящий страх… Он осознал, что не сможет выплеснуть хотя бы в крике ту нечеловеческую боль, которую ему предстоит испытать. Ему захотелось умереть прямо сейчас, но он знал, что Чилам ему этого не позволит.

И он поверил: Чилам пришёл!

Старый раб бесшумно спустился в пыточный подвал. Ах-куч почти никогда не выходил оттуда: здесь он ел и спал, истязал свои жертвы и насиловал храмовых рабынь. Здесь он и умрёт! Бывший вор сжал в кулаке медную ложку, ещё час назад принадлежавшую безбровому. Он, для которого «смык» был профессией, без особого труда сумел «помыть» её прямо на глазах у хозяина, да так, что тот ничего не заметил. Умелые руки за несколько минут превратили безобидный предмет в смертоносное оружие: остро заточенный черенок ложки мог ужалить ни чуть не хуже славного грайворского стрижа. "Вор не должен лепить жмуров, – горько усмехнувшись, вспомнил собственные слова Робин.

«Он и воевать тоже не должен…» – хмуро добавила память.

…Красиво, наверное, заходил корабль на швартовку. Паруса пузы белые надувают, вымпелы разноцветные реют, боцманские дудки серебряно посвистывают, матросы рифы берут, по вантам скачут…

Красиво…

Со стороны красиво…

А там, внутри, в душном, просмолённом и просоленном трюме, рядом со стреноженными лошадьми, с принайтовленными колесницами, катапультами, таранами и прочим, когда только что от души проблевался после ковша тёплой браги…

Жара…

Прямо с причала – «Марш-марш, сукины дети!». Впереди Астур…

Наша колесница – четвёртая в колонне. Пыль столбом…

Идём по-походному: щиты опущены, командир без брони, пики подняты…

На мордах – тряпки мокрые, от пыли, чтоб дышать хоть как-то можно было…

«К бою!»… Проверка?

Куда-то повернули. Солнце в глаза. Чёрная точка… Потом – две, три… Туча на горизонте, растёт и увеличивается, визжит гортанными выкриками и храпом коней… Степняки пришли от солнца…

«Укрыться!»… В степи?