Тонкая нить(изд.1968) - Яковлев Андрей Яковлевич - Страница 26

— Вот где сидит у меня это дело, — угрюмо сказал полковник, с раздражением хлопнув себя по шее возле затылка, — вот где сидит. Судите сами: такое преступление — и по сию пору не раскрыто. У нас, в нашем городе, вообще нераскрытых преступлений почти нет, а тут не раскрыто, да еще такое…

— Что же, — спросил Миронов, — и следов никаких? Ничего не обнаружили?

— Никаких. Ничего, — отрубил полковник. — На место с оперативной группой выезжал я сам. Без толку. Труп нашел дворник. Поднял шум. Сбежались любопытные. Мы приехали — толпа. Все затоптано, захватано. Какие тут следы, какие отпечатки пальцев?! Ничего. Организовали розыск. Вот уже месяца четыре ищем, даже с лишком, а толку чуть…

В разговор вмешался Луганов:

— Разрешите, товарищ полковник? Андрей Иванович, ты что же, полагаешь, что… что это Корнильева?

— Какая еще Корнильева? — встрепенулся полковник.

— Ольга Николаевна Корнильева, — сказал Миронов, — это бывшая жена Черняева.

— Жена Черняева? — живо переспросил полковник. — Черт побери! Это мысль! Насколько мне известно, ваш розыск пока ничего не дал. Я не ошибся? А что, если… — Полковник умолк, не закончив фразы.

— Право, затрудняюсь сказать что-либо определенное, — задумчиво проговорил Миронов. — Я предполагал возможность несчастного случая. Мысль об убийстве мне в голову не приходила. А тут убийство, да еще такое. Корнильева? Но кому нужно было уничтожать Корнильеву? Кому она мешала? Не возьму в толк. Нет, не думаю, чтобы это была Ольга Николаевна. Однако проверку этой версии провести все же следует, даты-то совпадают. Только как? Лицо изуродовано, труп захоронен. Прошло несколько месяцев… Как тут определишь, Корнильева это или нет? Разве что эксгумация?

Полковник задумался.

— Эксгумация? Ну, сама-то по себе она ничего не даст. Вот если портретная реконструкция… Впрочем, это дело сложное, применяется один раз на тысячу, но тут, как кажется, игра стоит свеч. Кстати, у нас в Крайске работает кое-кто из последователей профессора Герасимова. А Герасимов — знаете, конечно? — тот восстанавливал лица тех, кто умер не то что полгода, год назад, а тысячелетия. Да что вам говорить, он же по черепу восстановил черты лица Ярослава Мудрого, а это начало одиннадцатого века, без малого тысячу лет назад; Тимура — тысяча четырехсотые годы; адмирала Ушакова — умер в одна тысяча восемьсот семнадцатом году!.. Значит, так, — решил, возвращаясь к делу, полковник, — извлечем тело убитой из земли (где оно захоронено, нам известно), по лобным костям, скулам, подбородку восстановим ее лицо, — ничего не поделаешь, придется повозиться, а там дело за малым. Возьмем фотографии Черняевой и сличим с реконструированным портретом. Надеюсь, все станет ясно.

Миронов не успел сказать ни слова — да и что мог он сказать? — как начальник уголовного розыска уже вызывал людей, отдавал распоряжения.

…Эксгумация была проведена на следующее утро. Помимо специалиста-врача с помощниками, в ней участвовал представитель городской прокуратуры. Присутствовал и Миронов. Луганова не было. Он с утра уехал на вокзал в камеру хранения — проверить, на чье имя сдал чемодан Черняев, там ли еще, на месте, этот чемодан?

Когда труп был извлечен из могилы и отправлен в анатомический театр при городской клинике, где должна была вестись работа по восстановлению лица убитой, на которую требовался не один день, Андрей вернулся в управление. Там его ждала новость: оказывается, вернулся из командировки Скворецкий. Миронов поспешил к полковнику.

В кабинете Скворецкого находился Луганов, успевший возвратиться с вокзала. Он как раз заканчивал доклад о тех событиях, которые произошли в Крайске за время отсутствия начальника управления.

По угрюмому, сосредоточенному выражению лица Кирилла Петровича Андрей понял, что полковник чем-то рассержен, недоволен. Чем — Миронову было ясно. И он не ошибся: не успел Андрей войти, не успел поздороваться, как Скворецкий спросил:

— Что с Сергеем, с Савельевым? Какой парень — и на тебе! — такая история! Что там стряслось, что врачи говорят?

По отдельным коротким репликам, которые бросал Скворецкий, пока Миронов докладывал, Андрей понял, что полковнику и так все известно. Рассказ Миронова нужен был ему для того чтобы узнать какие-то частности, детали, возможно упущенные другими. Эту манеру Скворецкого — расспрашивать нескольких работников об одном и том же событии, происшествии — Андрей знал издавна, еще со времени работы в партизанской разведке. Полковник дорожил мнением каждого из своих помощников, полагался на их наблюдательность; по крупицам, частностям уточнял общую картину.

На сей раз Миронов ничего нового, по-видимому, не сказал. Да и что мог сказать Андрей? Сергей был плох, очень плох. Розыск виновников преступления ничего пока не дал. Похвастать было нечем.

— Ну ладно, — тяжело вздохнув, сказал полковник. — Рассказывай, что на кладбище, как эксгумация?

Миронов подробно доложил, как прошла эксгумация, и заметил, что останки убитой в таком состоянии, что он не уверен, удастся ли провести опознание.

— Сомневаешься? — прищурил глаза полковник. — Плохо ты нашего бога, от угрозыска знаешь. Если он взялся — сделает. А насчет того, Корнильева это или не Корнильева, гадать не будем. Подождем результатов. Кстати, послушай-ка, что вот он, — Скворецкий кивнул в сторону Луганова, — откопал. Повторите, пожалуйста, Василий Николаевич.

Рассказ Луганова явился для Миронова полной неожиданностью. Чемодан, сданный Черняевым на хранение, Луганов нашел: он находился на месте, в камере хранения. Сдан он был на имя Черняева. Опасения Андрея не подтвердились. Но дело обстояло не так просто. Надо же случиться такой истории: передвигая вещи, нерасторопный кладовщик уронил чемодан, а сверху свалился еще и сундук. Крышка у чемодана в сторону, а там… Там женские вещи, платье, белье. Пойди тут пойми что-нибудь! Что за вещи? Не успела разъясниться история с Самойловской, с ее попыткой сбыть по спекулятивной цене вещи жены Черняева, как у Черняева опять женские вещи! А он ведь говорил — да что там говорил! — категорически утверждал, что вещей жены у него больше не осталось. Так чьи же это вещи, как попали к Черняеву? Зачем Черняев понес эти вещи на вокзал, зачем сдал в камеру хранения? Новая загадка.

Миронова вдруг взяла оторопь от внезапно мелькнувшей догадки. Он открыл было рот, собираясь высказать свои соображения, но Скворецкий решительно поднял руку:

— Не спеши, Андрей, не спеши. Знаю, что хочешь сказать, все знаю, но спешить не следует. Прежде всего нужно точно установить, — полковник подчеркнул слово «точно», — чьи это вещи, а потом будем делать выводы. Только так. Мы тут как раз перед твоим приходом советовались с Василием Николаевичем, как это лучше сделать.

— Зеленко? — спросил Миронов. — Пригласить Зеленко и показать вещи ей?

— Нет, — решительно возразил полковник, — не Зеленко. Левкович. Надо ее вызвать. Левкович издавна убирает квартиру Черняева, являлась чем-то вроде домашней работницы в семье Черняевых. Вещи Черняева, а кстати и его бывшей жены, она знает лучше, чем Зеленко. Вот ее и нужно привлечь к этому делу. Только осторожно, предупредив строго-настрого, чтобы до Черняева не дошло. Беседовать с Левкович лучше, пожалуй, Луганову. Ты-то ведь с ней уже встречался. Что ты — сотрудник органов госбезопасности, она не знает, и раскрывать это перед ней не следует. Так что — Луганов. Ну как, согласны?

Выслушав указания полковника, Луганов с Мироновым было поднялись и направились к двери, но Скворецкий внезапно задержал Андрея. Выйдя из-за стола, Кирилл Петрович прошелся по кабинету и остановился против Миронова, пристально глянув ему в лицо.

— Что-то ты, брат, последнее время мне не нравишься: вон как осунулся. Нервничаешь? Да и ешь небось из рук вон. Обедаешь-то хоть каждый день или бывает и всухомятку? На ходу?

Миронов смутился.

— Есть грех, Кирилл Петрович, обедать успеваю не всегда: ведь столовая «от» и «до»… А насчет нервов? Приятного, конечно, мало, когда одно за другим сыплется: сначала эта история с Савельевым, теперь — убийство… Но на нервы не жалуюсь, не приходится жаловаться — такая уж наша должность!