Двуликий Янус - Яковлев Андрей Яковлевич - Страница 22

— Не знаю. — Малявкин даже застонал. — Ой, не знаю… Не могу сказать. Ничего я такого тогда из их вопросов не понял.

— Ладно, — сказал майор. — Оставим профессора Варламова. ПОКА оставим. Итак, германская разведка расспрашивала вас о профессоре Варламове. Вы учились в диверсионной школе. Ясно. Что было потом?

В середине апреля этого года, продолжал Малявкин, его начали готовить к переброске в советский тыл. Тогда ему и кличку дали: «Быстрый». Идти он должен был в Курск, отбитый советскими войсками у немцев еще в феврале 1943 года. Идти не один, а с напарником (с кем, ему не говорили), с рацией.

Внезапно все изменилось: перед Малявкиным поставили новую задачу. Ему объявили, что он поедет в Москву. С Гитаевым. Это было полной неожиданностью: Гитаев не был рядовым выучеником диверсионной школы, он был начальством. Пусть небольшим, но начальством: сам он «черновой» работой не занимался, жизнью не рисковал, в советский тыл не ходил — посылал других. И вдруг — идет сам. И кличку тоже получил: «Музыкант».

Малявкину было ясно, что перед ними германская разведка ставит какие-то особо серьезные задачи; причем он понял, что это задание как-то связано с профессором Варламовым.

Предположение его тут же подтвердилось: Малявкина вызвали к начальнику школы. Там был тот генерал, что допрашивал его раньше. Генерал прямо сказал: «Вы идете в Москву. Это решено. В Москве проникните в семью профессора Варламова. И его (кивок в сторону Гитаева) тоже введете в эту семью. Понятно? Лучше всего, если и жить устроитесь у Варламовых. Дальше будете действовать по указанию господина Гитаева. Господину Гитаеву даны соответствующие инструкции. В том числе и такая: уничтожить вас, убить, если вы поведете себя неправильно, неразумно. (Гитаев осклабился.) Вопросы будут? Нет? Тогда всё. Отправитесь через двое суток».

— Стоп! — поднял руку Скворецкий. — Вы уже несколько раз упоминали о генерале фашистской разведки, который вас допрашивал. Его имя? Фамилия?

— Не знаю, — растерянно сказал Малявкин. — Ни имени, ни фамилии…

— А приметы, приметы его вы можете описать? Внешний вид.

— Это могу.

Малявкин торопливо сообщил все, что знал о генерале, заинтересовавшем чекистов. Скворецкий слушал его молча, изредка переглядываясь с Горюновым.

— Ладно, — сказал Кирилл Петрович, когда Малявкин кончил описывать внешний вид немецкого генерала. — Продолжим. Что было после этого разговора?

По словам Малявкина, двое суток спустя, прохладной майской ночью, с одного из прифронтовых аэродромов в районе Харькова взмыл самолет германских военно-воздушных сил. Ночь выдалась для полета удачная: было облачно, молодой месяц, когда снижались, лишь изредка мелькал в разрывах облаков. Линию фронта прошли на большой высоте, благополучно. Пассажиров, не считая команды, в самолете было трое: «Музыкант», «Быстрый» и инструктор, ответственный за выброску.

Малявкин с Гитаевым были снабжены надежными, «железными» документами на их собственные имена, изготовленными лучшими специалистами абвера на подлинных бланках одной из войсковых частей Советской Армии, которые были взяты гитлеровцами в весенних боях этого года. Помимо офицерских удостоверений, Гитаев и Малявкин имели командировочные предписания, а у Гитаева еще хранился запас продовольственных аттестатов, тоже подлинных, в которые немцами были внесены лишь имена предъявителей и отделения солдат.

Имели Гитаев с Малявкиным и еще по одному запасному комплекту документов, на всякий случай, на другие фамилии (у Малявкина на имя Николая Задворного), которые были предусмотрительно зашиты под подкладками кителей.

Снаряжение диверсантов состояло из заплечного вещевого мешка, личного оружия советского образца и одной саперной лопатки на двоих. Больше ничего. Что находилось в мешке Гитаева, Малявкин не знал. (Потом он выяснил, что там был немалый запас продуктов, но что еще, не знает и по сию пору. Предполагает, что Гитаев был снабжен специальным оружием: бесшумным пистолетом, термитными шашками — для поджога, взрывными устройствами — «сюрпризами», — но это только предположение.)

У него, Малявкина, в мешке также находился запас продуктов, смена белья и еще портативная рация новейшего образца с питанием.

Самолет шел, не зажигая бортовых огней. Слева осталась Тула, прошли Серпухов. За Серпуховом самолет начал снижаться. Все шло благополучно. В районе Подольска моторы были заглушены, самолет сделал глубокий вираж, и инструктор дал команду прыгать.

Приземлились оба, Гитаев и Малявкин, удачно, на какой-то обширной лесной поляне, километрах в пяти от Подольска. Быстро уволокли парашюты в лес и там их аккуратно закопали, прикрыв яму сверху нарезанным в стороне дерном.

Углубившись в лес, раскинули антенну, и, поймав позывные станции абвера, Малявкин отстукал короткую шифровку о благополучном приземлении.

Под утро, когда рассвело, нашли приметный овражек с крутыми склонами и у самого его устья, под вековым дубом, широко раскинувшим ветви, зарыли рацию. Место тщательно замаскировали, не оставив поблизости ни одного комочка свежевыкопанной земли.

С момента приземления, как, впрочем, и раньше, в школе, Гитаев откровенно третировал Малявкина, не давал ему и шага ступить без его разрешения. Хотя Малявкин слушался его беспрекословно — Гитаев внушал ему животный ужас, — все же тот еще раз подчеркнул: «Имей в виду, в случае чего я церемониться не стану. Запомни это». И выразительно похлопал по кобуре своего пистолета.

Часов около восьми утра «Музыкант» и «Быстрый» выбрались на шоссе и скоро очутились в Подольске. Без всяких затруднений они добрались до вокзала и во второй половине дня были в Москве.

Прямо с вокзала, никуда не заходя, направились к Варламовым. Так решил Гитаев.

Немецкий генерал-разведчик оказался прав: профессор с семьей уже вернулся из эвакуации и жил в Москве. Ева Евгеньевна, увидев Малявкина, всплеснула руками и кинулась ему на шею. Восторженно она встретила и Гитаева. Ната держалась холодно, но тетке не перечила, когда та, узнав, что «фронтовики» прямо с вокзала, еще не нашли пристанища, предложила им располагаться у них, в профессорской квартире. Малявкина даже несколько удивил такой радушный прием со стороны обычно холодноватой, эгоистичной Евы Евгеньевны.

— Чем же вы объясняете радушие Евы Евгеньевны? — спросил Скворецкий.

— Право, не знаю, — ответил Малявкин. — Я особо над этим не задумывался.

— Так, так, — задумчиво произнес Скворецкий. — Как по-вашему, это случайность или… или…

— Что вы имеете в виду, гражданин майор? Я вас не понимаю.

— Попробую пояснить. Можно ли, к примеру, допустить такую мысль, что гостеприимство Евы Евгеньевны было не случайным, что она ЗАРАНЕЕ знала о вашем прибытии? Заранее. Понимаете? Проанализируйте-ка ее поведение в этом плане.

Малявкин растерянно смотрел то на Скворецкого, то на Горюнова.

— Заранее? Знала? Но откуда? Кто мог ее предупредить?

— Сейчас речь не о том, откуда и кто, но: ждала она вас или нет? Было ли ваше появление неожиданностью — вот что главное.

Малявкин отрицательно потряс головой и решительно, ни секунды не колеблясь, сказал:

— Нет, я не могу сказать, что она нас ждала. Никаких фактов, подтверждающих такое предположение, у меня нет, а строить догадки…

— А нам ваши догадки или, того хуже, домыслы и не нужны, — сурово сказал Кирилл Петрович. — Речь идет о ваших впечатлениях и в первую очередь о фактах. Факты — вот что требуется прежде всего.

— Ясно, — вздохнул Малявкин и вдруг просиял. — Знаете что?.. А вы спросите Еву Евгеньевну. Ее саму. Чего проще!

— Да уж конечно, — улыбнулся Кирилл Петрович. — Мудрое предложение. Проще простого… Может, со временем мы и воспользуемся вашим советом. А пока… Пока продолжайте ваши показания. Итак, что делали вы с Гитаевым, обосновавшись в Москве, в семье Варламовых? Какие задания германской разведки выполняли?

Малявкин замялся:

— Что вам сказать? Вы не подумайте, что я пытаюсь оправдаться — мое дело конченое, я это понимаю, — но я ничего толком не знаю. Всё — задания, их выполнение — было у «Музыканта». Я был при нем простым исполнителем. Ввел его, как было приказано, в семью Варламовых. Еще я отвечал за рацию. И все.