Останься живым - Наумов Сергей Максимович - Страница 2

– Об одном прошу тебя... – голос его дрогнул, – останься живым...

– Как выйдет, Савостьяныч, – тихо ответил Седой.

Небо желтело над дымящимися развалинами. И было трудно различить, где кончается щебень обвалившихся стен и где начинаются улицы. Дома зияли пустыми глазницами окон. Из поврежденных труб сочился газ и вместе с каменной пылью щекотал ноздри.

И все же это был настоящий воздух, а не канализационный смрад. И это был вражеский тыл, в который Седого провели саперы по подземным коммуникациям города.

С той минуты, как он протиснулся в узкую горловину подземного колодца, прошло долгих пять часов. Правда, по коллектору шли в полный рост. Несколько раз поднимались наружу. Из-под крышки колодца, словно сквозь смотровую щель в танке, можно было наблюдать за улицей.

Больше всего боялись мин, поэтому двигались медленно, прощупывая каждый метр миноискателем.

Угрюмоватый сапер с забинтованной головой в самом начале пути протянул Седому укороченный щуп, надел на спину ящик с батареями, сунул в руки миноискатель. Наушники разведчик надел сам.

– Шукай осторожно. Щуп втыкай в эту грязюку, как палец в мед. Если что, хлопни меня по плечу и замри!

Сапер не знал, что Седой в многочисленных своих переходах через линию фронта научился находить и обезвреживать мины так же быстро и ловко, как это делали саперы-виртуозы из саперного батальона.

Теперь все позади. Сброшены резиновые сапоги. Ладонь правой руки побаливает от крепких прощальных рукопожатий. Он в немецком городе с документами берлинского врача Конрада Шмитца.

"Два часа, как кончился налет", – определил Седой, глядя на дымящиеся развалины.

Он опасался налетов. После них слишком много работы для людей его профессии. Да и возможность попасть под американские бомбы не радовала Седого – всегда есть шанс получить осколок. Нужно выбираться за город и ловить попутную машину. Должно же ему повезти.

Шоссе в этот час не было пустынным. В сторону фронта мчались тяжелые "бюссинги", полные солдат, катила артиллерия, двигались танки.

На запад, держась обочины, шли беженцы, толкая перед собой коляски со скарбом; то и дело в живом людском потоке мелькали навьюченные мешками велосипедисты. Седой шагал в этом потоке беженцев, ничем не выделяясь среди них.

Эсэсовский патруль он заметил издали – три мотоцикла с колясками на обочине. Шестеро в черных мундирах, с молниями в петлицах. Автоматы в руках, как топоры.

"Значит, не обошлось", – подумал Седой. Он не сомневался в надежности своих документов, но всякая проверка таила в себе опасность. Опасность быть мобилизованным в армию, на строительные работы, наконец, простое задержание для выяснения личности. Время. Оно шагало слишком быстро. Цена минуты подорожала на десятки, а может быть, на сотни жизней.

Седой протянул документы высокому худощавому офицеру с нашивками оберштурмфюрера. Тот мельком взглянул на Долгинцова и раскрыл паспорт. Голос офицера был рассеянным и еще более молодым, нежели его лицо:

– Берлинский врач... Конрад Шмитц... Бежите от русских... Давно из Берлина?

Седой опустил глаза – это меняло их выражение.

– Шесть дней, оберштурмфюрер, – ответил Седой, чувствуя, как наливаются тяжестью ноги и немеет правая рука, держащая саквояж.

– Поедете с нами, – коротко бросил офицер.

Седому пришлось ждать, пока не иссякнет поток беженцев. Он внешне спокойно стоял между эсэсовцами и ловил на себе жалостливые, полные сочувствия взгляды проходящих мимо людей. Эсэсовцы вызывали в них страх и отвращение.

"Если подвели документы, тогда последняя рукопашная", – думал Седой. У него мелькала уже мысль свалить внезапным ударом солдата слева, завладеть автоматом и расстрелять остальных в упор.

Он удивлялся тому, что его не обыскали. Это было не в обычаях войск СС, и Седой решил подождать с рукопашной.

Наконец поток людей иссяк. Офицер повернул к Седому равнодушное лицо усталого человека.

– Сядете в коляску, – коротко распорядился он и тут же окликнул одного из солдат: – Гельмут, возьми у доктора саквояж.

Старый немецкий замок, куда эсэсовцы доставили Седого, лежал на полпути к городу – цели разведчика. Проехали в глубину парка, и Седой увидел огромные воронки от бомб. Снесенные взрывной волной скульптуры валялись на клумбах, всюду виднелись следы пожара.

Седого провели в подвальное помещение. Офицер исчез, словно растворился в полутьме подземелья. Два эсэсовца остались за спиной – Седой чувствовал их дыхание.

"Они даже не открыли саквояж с инструментом. И вернули документы. Им нужен врач. Кто-то ранен, и не нашлось даже фельдшера. А если все не так?.."

Седой чувствовал, что ставит себе вопросы машинально. Его мысли кружились, как в водовороте, цепляясь одна за другую, чтобы пережить самое мучительное – ожидание.

Вернулся офицер и сделал знак, приглашая за собой.

Они прошли коридором, свернули в широкий, похожий на склеп проход. Провожатый толкнул единственную дверь. Яркий" обнажающий свет ослепил Седого. Он прикрыл веки. Было такое ощущение, словно тебя сейчас ударят... Глухая тишина и осколок солнца в колодце.

Глаза наконец-то привыкли к свету. Он увидел человека, лежащего на диване. На нем была форма штурмбаннфюрера войск СС. Длинное сухое лицо, пристальный, изучающий взгляд. Неумело забинтованная правая нога покоилась на подушке.

Кроме раненого в комнате находились два эсэсовца и человек в штатском.

– Частная практика? – голос звучал простуженно.

– Так точно, господин оберштурмбаннфюрер, – быстро сказал Седой. Ему подумалось, что так будет лучше – сухой язык рапорта и чуточку лести – назвать эсэсовца рангом выше.

– Где жили в Берлине?

– Зейдлицштрассе, семнадцать...

– Русских видели?

– Танки...

Раненый шевельнул подбородком, легкая гримаса боли пробежала по его лицу.

– Наш полковой врач убит при бомбежке, – произнес он. – Вам придется осмотреть раненых. Начнете с меня... Вы, надеюсь, не спешите?

– Я в вашем распоряжении.

Седой быстро и умело размотал бинт, страшась увидеть закрытое ранение. Мелкий осколок прошил икровую ткань насквозь и даже не задел кость. "Руки, – вспомнил разведчик, – я не вымыл руки".

Он снял пиджак, аккуратно повесил его на спинку кресла, засучил рукава рубашки и негромко потребовал:

– Воды.

Осмотр не занял и пяти минут. Седой ополоснул руки в тазике, который принес один из эсэсовцев, и склонился над раненым.

– Осколок прошел навылет. Задета кость... Нужно вычистить рану и наложить тугую повязку. Лучше это сделать в госпитале, – сказал Седой. Он надеялся на магическое слово "госпиталь".

– Приступайте!..

Теперь голос звучал с хрипотцой. Седой вздрогнул. С тех пор как его остановил патруль, он ни на минуту не почувствовал правдоподобности происходящего. Реальность как бы растворилась в хаосе мыслей, нахлынувших внезапно и властно. Происходящее казалось каким-то искусственным, как и немецкий язык, который он то вспоминал, то забывал.

Седой раскрыл саквояж с инструментами. Скальпель – вот что вернуло его к обычному состоянию: спокойному, ироническому отношению к жизни.

"Я должен прокипятить инструменты. Сейчас важно не допустить ошибки. Врачебной ошибки. И следить за руками – так, кажется, говорил профессор, читавший курс хирургии".

Он открыл флакон с йодом... И сразу вспомнил свою единственную встречу с океаном. Отец привез его, четырнадцатилетнего мальчишку, во Владивосток к дяде, военному моряку. Вышли в море на рыбачьем баркасе. Йодистый воздух с непривычки сильно щекотал ноздри. Когда это было? И было ли это?..

– Придется потерпеть, – пробормотал Седой, наклоняясь над раной, остро чувствуя присутствие человека в штатском за спиной, его молчаливую отчужденность.

Седой много раз за годы войны видел работу фронтовых хирургов, дважды лежал в госпитале сам и, как человек, некогда мечтавший стать врачом, живо интересовался военной медициной. Он многое умел, но в пределах того любительского умения, когда нужно оказать первую помощь. Сейчас он и окажет ее этому пожилому нацисту.