Безумцы - Насибов Александр Ашотович - Страница 24

Майор приступает к делу без околичностей. Исполнение приговора не задержится — распоряжения уже сделаны. И, если осужденный хочет спасти себе жизнь, следует поторопиться. Приговор нельзя отменить или обжаловать. Но старший военный начальник, в данном случае комендант базы, обладает правом помилования…

Майор продолжает говорить. Карцов наблюдает за ним. Это спортивного вида человек. Кожа на его лице розовая, гладкая. В глазах, в голосе много энергии. И только седеющая голова да руки в морщинах свидетельствуют о том, что офицеру не так уж далеко до старости.

Между тем майор вынимает бумагу.

— Прочтите, — говорит он Карцову. Карцов читает:

КОРВЕТЕН-КАПИТЭНУ АРТУРУ АБСТУ. ОПЕРАЦИЯ “БЕЗУМЦЫ”. ДЕНЬ X — 5 ИЮЛЯ 1943 ГОДА. КАНАРИС.

Прочитав, он опускает бумагу, вопросительно глядит на контрразведчика.

— Подписано: Канарис, — негромко говорит майор. Он прячет документ и, вскинув голову, глядит на Карцова. — Что вам известно об операции “Безумцы”?

Карцов пожимает плечами.

— Эта бумага попала к нам в руки позавчера, — продолжает майор. — Близ базы мы потопили одну из ваших подводных лодок. Идя ко дну, она, по счастью, оказалась на рифах, сравнительно неглубоко. Водолазы проникли в нее, извлекли сейф из каюты командира. Документ, надлежаще опечатанный, хранился в отделении сейфа, которое имело механизм уничтожения… Как видите, есть все основания полагать, что отправители считали его важным. А на конверте значились только фамилия и имя, которые нам ничего не говорят. Кто такой Абст? Что это за операция “Безумцы”? Вы должны о ней знать.

Карцов не выдерживает. Ринувшись к майору, хватает его за грудь, поднимает с табурета, трясет.

— Поймите, — кричит он в бешенстве, — поймите, я русский, русский!..

Джабб с трудом оттаскивает пленника.

Майор приводит в порядок свой мундир, приглаживает волосы.

— Желаете знать, почему я столь настойчив? — говорит он все тем же ровным, спокойным голосом. — Видите ли, вы изволили прибыть к нам именно пятого июля, то есть в тот самый день, который объявлен началом операции “Безумцы”. Согласитесь, что мы вправе делать кое-какие выводы! Еще раз прошу, расскажите все, что знаете. В ваших силах оказать человечеству важную услугу. Я уполномочен заявить, что ваше положение может круто измениться к лучшему. Поэтому внимательно выслушайте то, что я скажу. Итак, ваши пловцы атаковали базу. Можно не сомневаться, что будет и вторая попытка, и третья. Словом, они не оставят нас своими заботами. И вот мы разработали план. В момент, когда база подвергнется очередной атаке, вы “сбежите”. Вас доставят непосредственно на территорию Германии или одной из стран, оккупированных ее войсками. Все будет сделано безупречно, ни у кого не возникнет и тени сомнения в том, что вы бежали, проявив чудеса находчивости и смелости… А потом вы начнете работать. Вы поможете нам ликвидировать корабли и базы, с которых действуют подводные диверсанты. И я заверяю, что ни один волос не упадет с головы отважных германских воинов, которых с вашей помощью мы возьмем в плен. Окончится война — и они вернутся домой целые и невредимые. Конец же, как вы понимаете, уже предопределен. После тяжелого поражения, которое потерпели ваши армии на русской реке Волге, Германию ничто не может спасти. Вот почему, помогая нам, вы помогаете и своей стране. Она обречена. Она тем более обречена, что не дремлют и Америка с Британией. Мощь союзников колоссальна. Поэтому человек, который в этих условиях приближает конец войны, поступает благородно.

— Я советский офицер, — устало говорит Карцов.

— Это ваше последнее слово?

Помедлив, майор встает. Сейчас у него лицо старого человека.

Видно, он очень надеялся на вербовку того, кого считает немецким диверсантом.

Майор медленно идет к двери. Задержавшись у выхода, он оборачивается.

— Уж не считаете ли вы, что мой визит и мое предложение, равно как суд над вами, — инсценировка?.. Быть может, вы думаете: “Это проделано с целью заставить меня признаться”? Ошибаетесь, если так. — Майор морщится, будто у него болит голова — И сейчас вы упустили свой последний шанс. Очень жаль, ибо я почему-то питаю к вам чувство симпатии.

И он выходит.

Выждав, Джабб присаживается на табурет, касается плеча пленника.

— Послушай, а ты зря отказался. Согласился бы — и дело с концом. Ну чего тебе стоило? Майор сказал правду: фашистам конец один. Чего же артачишься? Или ты, парень, о двух головах — одной не жалко?

Джабб в последние дни нервничает, он приглядывается к осужденному, и его гложут сомнения. Их заронил дружок — тот самый старшина Динкер, которого по требованию майора контрразведки списали на берег. В ожидании катера Динкер улучил минуту и, озираясь по сторонам, поманил приятеля пальцем.

“Джабб, старина, — зашептал Динкер, — они повесят русского! Я вышел из игры, ты вступаешь в нее. Я ничего тебе не советую, но поговори с ним, раскинь мозгами. Может, что и сделаешь для бедняги”.

Джабб оцепенел. Он едва не двинул Динкера кулаком: не впутывай в историю!..

Динкер уехал. И вот Джабб вторую ночь без сна. А этот последний разговор со смертником, что называется, доконал матроса. Подумать только: человеку предложили жизнь, свободу, а он ни в какую! Кто же это такой? Гитлеровский фанатик? Но ярый фашист не стал бы прикидываться русским. Да еще после суда и приговора, когда все решено. Он бы любую возможность использовал — только вернуться к своим и снова взять в руки оружие. Так кто же этот человек? Неужели Динкер был прав?..

Где-то на палубе бьют склянки. Корабельный колокол — рында звонит глухо, тоскливо. “Будто по покойнику”, — думает Карцов.

Два двойных удара. Это значит: двадцать два часа.

Время побега приблизилось.

Сейчас все решится.

Карцов медленно опускает руку в карман, повлажневшими пальцами стискивает долото…

И разжимает руку. Он вдруг понял, что не сможет убить матроса.

Еще несколько секунд внутренней борьбы — и он вытаскивает долото. Кладет его на край стола. Медленно бредет к койке.

Джабб глядит на долото остановившимися глазами. Придя в себя, хватает его, проводит пальцем по острому лезвию. Каким образом инструмент оказался у осужденного? Для чего был предназначен? Или — для кого?

— Меня собирался прикончить? — растерянно бормочет он.

Пленный стоит в дальнем углу камеры, отвернувшись к стене.

Джабб подходит, становится за его спиной.

— Чего же не убил? Ведь мы враги! Я вылавливал тебя из воды. На суде свидетельствовал против. Теперь стерегу, пока за тобой не явятся…

Карцов молчит.

Глаза матроса наливаются кровью. Он выставляет трясущиеся кулаки. Его большое, сильное тело вздрагивает от напряжения.

— Отвечай! — требует он. — Отвечай, будь ты проклят! Почему не убил?

Карцов резко оборачивается.

— Да поймите же, — почти кричит он, сверля матроса ненавидящим взглядом, — поймите, я русский, русский!..

Они сидят на брезентовых табуретах в дальнем от двери конце камеры. Джабб ожесточенно трет платком лоб, глаза, щеки, закуривает сигарету, шумно сморкается и вздыхает.

— Верно, все верно, — бормочет он. — Правильно, что отказался от предложения майора. Уж нацисты быстро бы раскусили, какой ты есть немец!.. Но что же нам делать, как поступить? Ты не думай, я бы плюнул на все и сходил к майору: так, мол, и так, посылайте новый запрос. Но считаю, будет не польза, а вред. Спишут, как Динкера. Еще и всыплют. Ах, дурак я, дурак, не поверил ему. А ведь знал — Динкер несколько лет проработал в России. Подмахнул контракт с фирмой — и айда к Советам строить завод. Слушай, он не приврал: он и впрямь работал в городе, откуда ты родом?

— Да…

— Ну и ну! — шепчет Джабб. — Вот ведь как может случиться… И он забросал тебя вопросами: сейчас, мол, выведу на чистую воду! Так было дело?.. Ты должен знать: после разговора с тобой он прямиком двинул к майору, не побоялся. Там слопал отказ — хотел до самого адмирала дойти. А вышло: списали парня с корабля да еще и влепили неделю отсидки. Это значит — не лезь не в свое дело…