Безумцы - Насибов Александр Ашотович - Страница 16

— Нет, — возразил Шустер, решительно тряхнув головой, — нет, я был в постели! Клянусь, я спал и ни в чем не повинен!

— Глюк! — повысил голос Абст.

Вызванный шагнул из строя.

— Говорите!

— Обермаат Йозеф Шустер работал вместе со мной, — твердо сказал Глюк. — Нас было трое на озере: Шустер, Руприх и я. Мы атаковали катер, в котором находился господин адмирал.

Румяные щеки Канариса потемнели. Он достал платок, вытер им лицо, сунул платок в карман и вновь оглядел строй. Он видел: пловцы озадачены, кое у кого в глазах мелькают веселые искорки.

— Руприх! — резко выкрикнул он.

Третий пловец вышел из строя.

— Я матрос Конрад Руприх!

Канарис посмотрел на него. Руприх был озадачен, растерян не меньше, чем Шустер.

— Так, так! — гневно проговорил Канарис. — Вы, я вижу, тоже сейчас заявите, что провели ночь в объятиях Морфея и ничего не знаете?

Руприх растерянно молчал.

— Отвечайте начальнику! — потребовал Абст.

— Это правда, я спал, господин корветен-капитэн, — сказал пловец. — Мы втроем живем в одном кубрике — обермаат Шустер, штабс-боцман Глюк и я. — Теперь Руприх глядел на Канариса и адресовался к нему: — Мы давно дружим. Наши койки рядом. В столовой едим за одним столом… Отбой был, как обычно, в двадцать два часа. Мы легли вместе, я это хорошо помню. Мы уже были в койках, когда в кубрик зашел корветен-капитэн — он часто наведывается к пловцам… Вот и все. Я спал как убитый. Утром, когда проснулся, на койках находились все трое.

— И штабс-боцман Глюк?

— Я первый открыл глаза, а он еще спал. Храпел так, что дребезжали стекла иллюминаторов. Все это правда, могу поклясться!

— Понятно! — прорычал Канарис, вновь доставая платок и вытирая пот, который теперь уже струился у него по щекам. — Мне все понятно. Как говорится, яснее ясного. Разумеется, я убежден, что ваши слова — чистейшая правда. Ночью, пока все вы мирно храпели в койках, некое привидение проделало дыры в днище моего катера и вдобавок утащило перо руля. А потом оно вымахнуло из-под воды на борт моторки, вцепилось мне в грудь, занесло над головой нож!.. Глупцы, вы действовали великолепно! Я очень доволен. Более того, горжусь такими парнями. И все, что мне нужно, это поблагодарить вас за службу… Глюк, подтвердите то, что я сейчас сообщил!

— Все было так, как вы изволили рассказать, — ответил пловец.

— Слава всевышнему! — Адмирал Канарис поднял глаза к потолку. — А то я уже стал подумывать, что и впрямь рехнулся в вашей компании… Ну, а сейчас пусть говорит старший. Корветен-капитэн Абст, потрудитесь объяснить, что означает нелепое поведение ваших людей. Говорите и знайте: виновные получат свое!

Абст, все еще стоявший в позе напряженного ожидания, будто очнулся.

— Обермаат Шустер и матрос Руприх доложили правду, — сказал он. — Оба действительно спали и ничего не помнят. Катер атаковал штабс-боцман Густав Глюк. Господин адмирал, вы будете удивлены, но этот пловец действовал один!

Будто порыв ветра прошел по комнате. Строй качнулся и вновь замер.

— Однако вы не должны винить Глюка, — продолжал Абст. — Сказав вам неправду, он выполнил мой приказ… Это так, штабс-боцман?

Глюк, не сводивший с Абста широко раскрытых глаз, судорожно сглотнул и переступил с ноги на ногу.

Абст вновь обратился к начальнику:

— Таким образом, я единственный виновник того, что вас ввели в заблуждение. Я признаю это и готов понести наказание.

— Но зачем вы поступили так? — спросил Канарис. — Чего добиваетесь?

— Я объясню… — Абст помедлил, обвел глазами пловцов. — Люди, которые стоят перед вами, — будущие герои. Придет время, и весь мир узнает об их подвигах во славу фюрера и германской нации. Мне очень хотелось, чтобы они понравились вам. И вот, готовясь к ночной проверке, я позволил себе маленький обман. Вам доложили, что ночью на озере действовать будут трое. Я же послал одного. Я знал — он справится, и вы останетесь довольны. И я подумал: тем сильнее будете вы удивлены, когда выяснится, что не трое пловцов, а всего лишь один-единственный диверсант так блестяще работал под водой, атакуя катер. Вот объяснение моих действий. Еще раз прошу снисхождения. Но, право же, слишком велико было стремление заслужить вашу похвалу!

Абст смолк.

Канарис взглянул на Глюка. Тот стоял потупясь, растерянный и озадаченный. Нет, во всем этом была какая-то тайна. Абст явно недоговаривал.

— Хорошо! — пробурчал Канарис. Круто повернувшись, он покинул зал.

— Разойдись! — тотчас скомандовал Абст. — Глюк, вы пойдете со мной.

Когда Абст вернулся в свой кабинет, Канарис сидел в кресле возле камина, рассеянно вертя в руках карандаш. Увидев вошедшего, он порывисто встал, швырнул карандаш в угол.

— Подойди! — приказал он.

Абст приблизился. Канарис взял его за плечи.

— Рассказывай, как все произошло. Я не верю, что Глюк был один.

— И вы не ошиблись. — Абст усмехнулся. — Против катера работали трое.

— Кто же?

— Те самые люди.

— Это серьезно? — тихо проговорил Канарис. — Или ты и сейчас громоздишь ложь на ложь?

— Вполне серьезно.

— Как же все произошло?

— Было так, как доложил Глюк. Его сопровождали Руприх и Шустер.

— Но они отрицают это! Значит, лгали?

— Они не лгали. — Абст вздохнул. — Они забыли…

— Забыли о том, что три часа болтались в холодной воде?

— Они пробыли в воде почти четыре часа.

— И… забыли?!

— Начисто все забыли.

Абст усадил начальника в Кресло, сел сам.

— Это самое важное из того, что я хотел показать вам. Результат долголетних поисков, разочарований, надежд. Итог неистового, бешеного труда… Искра удачи сверкнула совсем недавно. Я проделал десятки экспериментов, прежде чем поверил, что подобное возможно! В клинике вы видели, чего я достиг в опытах над командиром “Виперы”. А на озере вам было показано действие другого препарата. Вы присутствовали при очередном эксперименте. Более того, стали его участником.

— Что это за препарат? Он действует на память? Человек теряет ее навсегда?..

— К сожалению, на время.

— Каким образом?

— Я ввожу препарат пловцу. Никаких видимых изменений в психике, физическом состоянии. Препарат влияет только на центры мозга, регулирующие память. В памяти наступает провал. Человек не помнит, где был, что делал. Кроме того, он теряет волю.

— И это надолго?

— Увы, нет! Длительность состояния, когда человек лишился памяти и стал как бы живой машиной, не превышает четырех — шести часов.

Абст вскочил с кресла, вскинув над головой кулаки.

— А мне надо, чтобы так продолжалось месяцы, годы, быть может, всю жизнь! — воскликнул он. — Вообразите: тысячи и тысячи людей, чей интеллект не столь уж ценен для нации, подвергаются воздействию специальных средств в широкой сети лабораторий, клиник, больниц… Вы только подумайте: солдаты, которые не рассуждают и, уж конечно, никогда не повернутся спиной к неприятелю! Идеальные рабочие — живые придатки к станкам, к тракторам и сеялкам на полях, трудолюбивые и покорные. — Абст сделал передышку, покачал головой. — Но это, конечно, только мечты…

— Однако ты уже многого добился, — сказал Канарис — Воздействию снадобья можно подвергнуть любого?

— Почти любого.

— И при любых обстоятельствах?

— Видимо, да. Препарат не действует на неврастеников, на людей с повышенной возбудимостью. Конечно, среди моих пловцов таких нет.

— Как были “обработаны” Шустер и Руприх?

— Я ввел им препарат после того, как вы решили устроить ночной смотр на озере.

— А Глюк?

— Его я не трогал. Через четверть часа, когда Шустер и Руприх были, как говорится, “готовы”, они получили задание. Вернувшись с озера, пловцы легли спать. Как они вели себя потом, вы уже знаете. Что же касается Густава Глюка, то…

— Стоп! Ты оставил его вместе со всеми?

— Что вы, шеф! Он в соседней комнате. Для верности заперт. Он будет там, пока мы с вами не поговорим. Да и вообще за него можно не беспокоиться. У Глюка медаль за проплыв через Ла-Манш и… пятнадцать лет каторги за “мокрые” дела. Из каторги его вызволил я. Он превосходный ныряльщик, — продолжал Абст. — Первым освоил управляемую торпеду и буксировщики. И я повторяю: он надежен, ибо знает, что всегда может вернуться в тюрьму…