Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья - Вишневский Евгений Венедиктович - Страница 44

С сетями промучились мы целый день, но распутали и разобрали их, практически ничего не потеряв. Затем взяли шесть здоровенных пробных брезентовых мешков (емкостью почти с ведро каждый), набили их песком и крепко-накрепко завязали: вышли прекрасные грузила.

Ветреная сухая погода, столь благоприятная для консервирования мяса, несет мне и свои неудобства: почти совсем пересох бойкий (прежде такой полноводный) ручеек. Теперь за водой приходится ходить на озеро.

После ужина состоялся первый сеанс радиосвязи (радист у нас по совместительству Саша). Позывной СНИИГГиМСовского радиста на базе в Игарке — «клычок», а каждый отряд — тоже «клычок», но уже с цифрой. Мы — «клычок-6». Поэтому проводить сеанс связи на нашем отрядном жаргоне означало: «клычковать». Первый блин вышел отнюдь не комом — прохождение волн было превосходным, мы легко связались с базой и передали микрофоном, то есть обычным текстом, первую радиограмму: «У «клычка-6» все в полном порядке. Уже едим горчицу». Это означало: убили оленя (горчицу-то едят с мясом, а говорить о своем браконьерстве открытым текстом отряды не решаются — лицензий на отстрел оленей ни у кого из нас нет). При упоминании горчицы Леша поперхнулся куском жареной оленины, а Константин Иванович засмеялся:

— Молодец! Совестливый человек. Смущается.

Уже после сеанса связи, дав радисту отбой, Саша вспомнил, что забыл передать про неправильно составленную заявку в авиаотряд. Забросить-то они нас забросили, а вот ну-ка не захотят вывозить: дескать, нет печати на вашем документе, и все тут!

Ночью вдвоем с Лешей далеко от берега поставили на новых якорях наши сети, в том числе и высокую, зеленую, вязанную из толстой нитки семидесятку. На нее у меня особенная надежда.

1 августа

К утру ветер стих совершенно, и повисла в воздухе холодная неподвижная хмарь. Небо плотно укутано толстыми тучами, моросит мелкий, почти незаметный дождичек, вернее, просто водяная пыль. И очень холодно. С самого утра я затопил печку и тем самым разбудил всех, кроме Петьки. Он просто залез в глубь своего мешка и умудряется спать, неизвестно как осуществляя жизненно важный процесс дыхания. За эти дни мы с грехом пополам укротили нашу печку, и большая часть дыма сейчас выходит через трубу на улицу, но довольно много его все-таки лезет к нам в палатку.

— Что выбираем, джентльмены? — спросил Саша, вылезая из своего мешка. — Тепло или чистый воздух?

— Нет вопроса, — ответил Константин Иванович, — конечно, тепло. От тепла еще не умер ни один полярник. — После этого он разделся догола; на голое тело надел свою меховую шубу и шапку, на голые ноги — валенки и побежал на берег озера делать зарядку и купаться.

— Отчаянный мужик, — ежась от холода, кивает на голого Константина Ивановича, прыгающего по прибрежной гальке, Саша.

— Железный человек, — соглашается Леша, — смотреть на него — и то холодно.

Паштет из оленьей печенки, поданный мною к завтраку, имел большой успех. Кроме него и, разумеется, чая, была горячая рисовая каша и жаркое из оленины (как и все полевики, основательно мы едим утром и вечером, причем еда непременно должна быть горячей), Константин Иванович слегка переусердствовал с едой, а потому после завтрака прилег было на часик отдохнуть. Однако уже через десять минут он волевым усилием поднял свое могучее тело с постели:

— Нет, спать после завтрака — это не вариант! — и, быстро собравшись, отправился в маршрут, прихватив с собой и Сашу.

А мы с Лешей, подкачав резиновую лодку, отправились проверять заново поставленные вчера сети. Улов оказался превосходным: восемнадцать отличных рыбин (все до одной живые!) — чиры, муксуны, гольцы и сиги — более двух пудов деликатесной рыбы. Но весь улов сидел в наших старых сетях, а в замечательной семидесятке лениво шевелил плавниками лишь один здоровенный (килограммов, должно быть, на семь) налим.

— В прошлом году у нас в поле на Верхоянском хребте этих налимов было до пропасти, — говорит Леша. — Конечно, рыба эта сорная, и мы из нее только печенку брали, а саму ее ели, когда уже никакой другой рыбы не было, а рабочий наш Коля, главный рыбак, звал налима знаете как?

— Как?

— Нельмин муж. «Ну, чего там, — спрашивали мы, бывало, у него, — нельма?» — «Нет, — отвечает, — нельмин муж».

Когда я распорол налима, чтобы достать его знаменитую печенку (максу, как зовут ее якуты), меня ждало еще одно разочарование: рыба была больная — вся печень ее напрочь была изъедена какими-то гадкими червяками. Пришлось и самого налима, и его печень выбросить, к вящей радости чаек и песцов.

В полдень встал наконец Петька. Бродит он по лагерю голодный, холодный, грязный и несчастный. С большим трудом, угрожая насилием, удалось заставить его умыться и почистить зубы. Сперва я не хотел давать ему горячей еды, но потом сжалился и заново раскочегарил примус, чтобы разогреть чай, кашу и жаркое.

— Вот что, дорогой, — строго сказал я ему при этом, — давай кончать с этим полуденным подъемом. Если я каждый день тебе специально завтрак разогревать буду, нам бензину до конца поля ни за что не хватит. Отныне, значит, так: проспал завтрак — или ешь его холодным, или жди обеда или даже ужина.

Тем временем мелкий дождь перешел в хороший ливень, и буквально за пару часов вновь наполнился водой наш ручеек да и все колодцы тоже. А вода все продолжала прибывать. Пришлось нам заняться ирригационными работами: прокопать канал для отвода воды от палатки и насыпать из мелкого галечника небольшую дамбочку.

Поскольку погода стоит очень холодная и очень мокрая, печь топим не переставая (тяга у нас с каждым днем становится все лучше и лучше, и вот сегодня дыма в палатке практически нет). Перед тем как забраться в спальные мешки, набили печь углем так, чтобы большую часть «ночи» было тепло. Однако среди ночи неожиданно поднялся сильный ветер и напрочь вырвал нам трубу. Константин Иваныч с Лешей, выскочив из своих постелей, голые (но в брезентовых верхонках), выломали печь из галечного фундамента и выбросили ее, раскаленную и полную красных углей, на улицу в ручей. А что, вполне могли бы мы либо сжечь наш дом (то есть палатку), либо попросту угореть.

2 августа

Я по обыкновению встал рано, чтобы приготовить завтрак, а остальные члены нашего отряда все еще нежатся в своих меховых спальных мешках: сегодня очень холодно.

— Леша, — кричит Саша, — ты намедни говорил, что тебе тема для диссертации нужна. Могу предложить. Причем задаром — помни мою доброту.

— Давай, — соглашается Леша.

— Исследование длины «хыха» на Таймыре в зависимости от разных обстоятельств.

— Замечательная тема, — соглашается Константин Иванович, вылезает из мешка и резко выдыхает.

«Хых» летит через всю палатку. А Константин Иванович, как обычно, надевает свой тулуп и валенки и идет к озеру делать зарядку и купаться.

Константин Иванович с Лешей ушли в маршрут, а мы втроем (сегодня Петька, на удивление, поднялся вместе со всеми) занялись сборкой «Романтика», разборной легкой металлической лодочки. Из нее и двух резиновых лодок мы сделаем тримаран и на нем от истока Нижней Таймыры с работой поплывем вниз по течению дней через пять—десять, когда Константин Иванович даст на то соответствующую команду. Целый день, время от времени согреваясь горячим чаем, собирали мы эту лодку и таки собрали ее, несмотря на все мучения с крепежными болтами (они категорически не желали подходить к положенным отверстиям), причем Петька показал хорошие столярно-слесарные способности, за что и был поощрен юридическим начальником отряда (то есть Сашей) — Петьке позволили выстрелить в воздух из ружья.

Вечером состоялся наш второй сеанс связи, и вновь он был успешным: нас хорошо слышали, и мы хорошо слышали игарского радиста. Сообщили о том, что наша заявка в Хатангский авиаотряд составлена неправильно, и у нас могут возникнуть осложнения при снятии отряда с поля. Иван Филиппович, специально приглашенный радистом, заверил нас, что примет все меры, и попросил ни о чем не беспокоиться.